с чего началась? – спросил вдруг Андрей.
Эркин улыбнулся.
– У меня? Смешно как-то. Нам когда свободу в имении, да, вы знаете, как это делалось?
– Нет, – покачал головой Джонатан. – Мы тогда старались подальше держаться. А болтали потом разное.
– Всего наслушались, – кивнул Фредди. – Что русские лендлордов на растерзание отдавали. Ну, и ещё всякое.
– Да нет, враньё это всё. Хотя всякое и бывало, но потом, да, – Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. – Собрали нас всех в холле, пришёл хозяин, с ним русский, думаю, офицер, надзиратели… ну, те чуть показались и исчезли. Хозяин сказал русскому, что все здесь, и ушёл. И уже русский нам объявил сам, что мы все, и рабы, и отработочные, все… – Эркин на мгновение задохнулся. – Свободны. И можем идти, куда сами хотим. А если хотим остаться здесь, то нам уже за работу должны платить. Потом его ещё о чём-то спрашивали, – Эркин как-то виновато улыбнулся. – Только я будто оглох. Вижу, как губами шлёпают, а ничего не слышу. И вообще… не со мной это. Русский уже уходит, лакеи за ним побежали. А мне как в голову ударило. Мы все разувались, когда в Большой Дом заходили, а у меня сапоги крепкие, недавно выдали. Испугался, что подменят, и пошёл на крыльцо. Нашёл сапоги свои, обулся. Смотрю – русские уезжают. А ворота так настежь и остались. А я сижу на крыльце, смотрю на них…
– И думаешь, что можешь уйти, так? – Андрей смотрел на него блестящими глазами.
– Нет, – покачал головой Эркин. – Ни о чём тогда не думал. Сидел и смотрел.
– А я долго не мог привыкнуть, что иду, один, а никто не стреляет, – улыбнулся Андрей. – Уже и одежду раздобыл…
– Сменил робу, – понимающе кивнул Фредди.
– Робу я сразу в Овраг, ну, в ров, кинул, – спокойно сказал Андрей. – Как вылез, сбросил её и голым пошёл.
– Как это вылез? – спросил, уже догадываясь, Джонатан.
– А просто, – Андрей рассмеялся. – Вы по краю Оврага ходили, а я там полежал и вылез. Недобитый я.
– С ума сойти! – вырвалось у Джонатана.
– Это точно, – кивнул Андрей. – Я долго не в себе был. Ладно.
– Ладно, – улыбнулся Джонатан. – Теперь кофе, фрукты и коньяк.
На этот раз ему не удалось всё сделать самому: так легко встал и присоединился к нему Эркин. А приняв помощь Эркина, Джонатан был вынужден допустить к сервировке и остальных.
– Черти, не дали мне самому всё сделать.
– Не жадничай, – рассмеялся Фредди.
Когда стол заново накрыли и даже поменяли свечи в подсвечниках, Андрей пришёл в восторг от крохотных кофейных чашечек.
– Ой, лялькины чашки! – вырвалось у него по-русски.
– Что-что? – переспросил Эркин по-английски. – Какие чашки?
– Чашки ляльки, – ответил Андрей. – Ну, кукольные. У сестры кукла была. По-русски лялька. И посуда кукольная. Даже побольше чашечки.
Джонатан разлил кофе и коньяк.
– А у моей сестры, – задумчиво сказал он, – была целая комната кукольная. Это бисквит сухой, парни. Ну, шоколад вы знаете, только этот особый, горький.
– Кукольная комната – это…
– Это нормальная комната, – рассмеялся Джонатан. – Только жили в ней её куклы. И три кукольных дома. С мебелью, посудой, одеждой, всё как полагается. Для больших кукол, для маленьких и для очень маленьких. Она уже в куклы не играла, но меня иногда пускала в эту комнату. Посмотреть. За хорошее поведение.
– Целая комната для кукол? Обалдеть, – покрутил головой Андрей.
– Это детская её была? – спросил Фредди.
– Нет, кукольная. Её игровая. У меня у самого, пока родителей не убили, было три комнаты. Спальня, игровая и для занятий.
– Ого! Это ж какая квартира была, – изумился Андрей, – что столько комнат?!
– Это мы ещё в имении жили. В главном имении. Оттуда уехали в город, вернее, она меня отвезла на квартиру и уехала. И я неделю, наверное, жил один. Как она сказала, никуда не выходил.
– А… что же вы ели, сэр?
– Со мной была моя гувернантка. Она согласилась побыть эту неделю. Слуг уже никого не было. Гувернантка, парни – это вроде учительницы. Но она уже не занималась со мной. Так, что-то готовила, приглядывала. А когда сестра вернулась, сразу ушла. Сказала, – Джонатан усмехнулся, – сказала, что хочет жить. И мы остались вдвоём. И сестра стала потихоньку продавать мебель, кое-какие вещи, квартиру. Квартира была тоже большая. Но… а у вас, Эндрю, квартира была или дом?
– Дом, – убеждённо ответил Андрей. – Я сад помню. Вокруг дома. А дома… спальня, значит, наша комната, столовая, ещё… нет, путается всё.
– Ты с сёстрами в одной комнате был? – удивился Джонатан.
– А что такого? – улыбнулся Фредди. – Нас: девять человек детворы, да родители. И хорошо, когда две комнаты с кухней были. Отец с матерью и малыши в одной, кто постарше в другой, кому совсем места нет, в кухне на полу стелили.
– А мы, когда сестра всё, что могла, продала, переехали, а там уже… да, три комнаты. Её, моя и общая. Эту квартиру я уже хорошо помню. Сестра никак не могла привыкнуть, говорила, что тесно, душно…
– Ну, ещё бы, – кивнул Андрей. – После такого, чтоб для кукол отдельная комната… Я слышал как-то… К хорошему человек привыкает сразу и успешно, а к плохому всю жизнь и неудачно.
Эркин усмехнулся.
– Это если плохое и хорошее чередуются. Я вот долго думал, что белых, как и нас… в питомниках разводят. Только называются эти питомники семьями.
– Ну, ты даёшь! – не выдержал Андрей.
– Бери, раз дают, – огрызнулся Эркин и продолжил: – Я ж до четырнадцати в питомнике жил. Потом… словом, семью я в двадцать лет увидел, когда в имение попал. И то… Я ж скотник, в Большой Дом только в пузырчатку заходил. О семье хозяйской из болтовни рабской знаю.
– Пузырчатка – это что? Комната наказаний?
– Да, сэр. Только новокупленные, ну, кто до того в других имениях был, говорили, что нигде такого нет.
– Вторая степень, пункт семь, – быстро сказал Фредди. – Ты понял, Джонни?
– С ума сойти! Это же пытка, пыточная камера.
– Может быть, сэр. Но пороли тоже. Правда, редко. А так просто били, без пайка оставляли. Ну, и пузырчатка. Оставь, Андрей, я не завожусь. Я не об этом. О семье. Вот вы о сестре своей говорили, сэр. Я думаю, если бы с хозяевами моими что случилось бы, не стала бы их старшая о младших заботиться. Нет!
– Это её ты маленькой стервой называл? – усмехнулся Фредди.
– Да. Её и хуже называли. Вообще-то у неё одно на уме было. Хозяйка уедет куда, так она сразу в её спальню лезет, к спальнику. Криком от неё, говорят, кричали. Ни
