Остался и я без ответа на свое письмо Генеральному секретарю, а между тем, как точащие камень капли, долбили в одну точку космополиты — «интерпретаторы» литературы о войне, разрушая понятие священного долга защиты Отечества при полном доверии к себе, поддержке альбертов беляевых. И в лучшем случае при равнодушии, идеологической косности, слепоте тех на самом верху власти, кто отвечал за идеологию.
Звонит мне как-то Сергей Николаевич Семанов, вездесущий наш летописец текущих событий, и говорит, что выступал на совещании военных Демичев Петр Нилович (секретарь ЦК партии по идеологии) и ругал меня «за отход от марксизма, пролетарского интернационализма». Ничего себе! Вместо того, чтобы поддержать тех, кто борется против разлагателей здорового духа армии (должен же секретарь ЦК партии по идеологии быть, что называется, в курсе этой борьбы), — этих людей и обвиняют.
Всю опасность тогдашней нигилистической проповеди — прикровенной или открытой — в отношении воинского долга подтвердили дальнейшие события, когда захватившие власть в стране «демократы» развернули бешеную травлю нашей армии, развалив ее боеспособность, лишая ее былой славы.
* * *
Шла как-то (в начале 1980 года) моя статья о военной литературе в журнале «Литература в школе». Прихожу в редакцию, читаю и вижу: вместо моего «русского характера» набрано «советский характер». Я в раж: кто исправил? Восстановить или снимаю статью. Заведующий отделом с хорошей фамилией Разумихин, готовивший статью, пытается убедить, что менять поздно, журнал уже запущен в производство, к тому же интернациональное воспитание школьников… Меня это еще больше подстегивает: или исправляйте, или снимайте! Бедный сотрудник звонит в типографию главному редактору тоже с хорошей фамилией Устюжанин, передает мое требование, тот убедительно просит меня не переделывать текст, это сильно задержит выпуск журнала. Кончается тем, что «советский характер» убирается и занимает свое «законное место» гонимый «русский характер».
Уже с давних пор я вообще не употреблял слово «советский», и не потому, что был «антисоветчик». Это была реакция на русофобию, вполне откровенную и скрытую, под видом интернационализма. Уже и русский язык становился не русским, как в агрессивном стишке Роберта Рождественского: «мой язык не русский, а советский». И эта реакция на русофобию закрывала глубинный, собственно русский смысл советского периода русской истории. Нет, не на советском, а именно на русском языке говорили во всех республиках страны, и это было так привычно для русского слуха, что, помнится, я крайне удивился, когда в Армении, в Сарданападе, у памятника жертв геноцида пятнадцатого года в первый и последний раз встретил местных жителей, не понимавших по-русски.
Тогда, в шестидесятые годы, в литературе, литературной критике в ходу было выражение «малая родина», и какая-то вологодская деревушка Тимониха в восемь дворов, родина Василия Белова, заслоняла собою необъятные просторы великой страны. Помню, с какой мощью обдало меня дыханием океана, когда я впервые оказался на его берегу, на Камчатке, неподалеку от Петропавловска, и тогда я понял различие между ним, океаном, и морем. И незабываемое впечатление, когда летел берегом Ледовитого океана и сквозь прорывы в облаках было видно с десятикилометровой высоты, как устье Оби впадает, взбугриваясь, во льды Карского моря. А в другой раз, когда плыли на теплоходе по Лене вниз, распахивались во все стороны необозримые водные дали, притягиваемые, казалось, приближающимся дыханием все того же Ледовитого океана.
Этого ощущения величайшего в мире пространства страны нам не хватало, да мы и не думали о нем, принимая это за привычную данность, тем более не задумываясь, предметом какой зависти и ненависти может быть сама огромность нашей территории для капиталистических хищников. В своих мемуарах югославский политический деятель Джилас рассказывает, как во время приема в Кремле Сталин задержался перед картой мира, на которой Советский Союз был обозначен красным цветом, «провел рукой по Советскому Союзу и воскликнул, продолжая свои высказывания по поводу британцев и американцев:
— Никогда они не смирятся с тем, чтобы такое пространство было красным — никогда, никогда!»
Заявившие о себе в шестидесятые годы «деревенские» писатели внесли в литературу много ценного, прежде всего реалистическое изображение характера, народность языка. Но было и то, что взгляд этих авторов зачастую не простирался дальше деревенской околицы.
В своей статье «Чтобы победило живое» («Молодая гвардия», 1965, № 12) я писал: «Литература о деревне не может быть узкодеревенской. И сочувствуя „деревенской“ привязанности Белова, его размышлениям о судьбе русской деревни, видишь вместе с тем у него некую внутреннюю самозакрытость местной жизни. Всякая внутренняя обособленность застаивается… Есть проблемы не менее, а может быть, более больные, чем те, которых касается молодой писатель Белов, и хотя жизненная интегральность доступна только большим художникам, все-таки содержание запросов времени должно стать ростом души каждого писателя… судьба деревни немыслима вне судьбы всего народа».
В моей статье «Просвещенное мещанство» («Молодая гвардия», 1968, № 2) говорилось о тех, для кого — «Родина-мини». Впоследствии, во времена «перестройки» эта формула стала, можно сказать, вдохновляющей и в солженицынском «обустройстве России» — с отторжением от нее Средней Азии и Кавказа, включая «героическую Чечню»; и распутинском: «а, может, и нам, России, отделиться», выйти из состава СССР (и действительно вышли, разрушив великое государство); и в неприятии самого географического пространства России, вроде проповеди нынешнего «православного философа» В. Тростникова, что, мол, неважно, если наша страна сократится до размеров Московии, главное, чтобы она была «святой» (что не мешает этому «православному» призывать «демократов» расправляться с «русскими шовинистами», «красно-коричневыми», как это было в октябре 1993 года). «Родина-мини» — и в болтовне «русских националистов» о «русской республике» и т. д. Все эти «откровения» входили активными элементами в ту разрушительную стихию, которая объяла Россию во времена «перестройки».
* * *
В конце 1970 года стали ходить слухи о предстоящем снятии Анатолия Никонова с поста главного редактора «Молодой гвардии». К этому времени нападки на журнал достигли апогея, и следовало ждать соответствующего решения сверху. Мы, члены редколлегии журнала, пустились на «превентивные меры». Удалось добиться приема у секретаря ЦК КПСС по идеологии Петра Ниловича Демичева. Выступили перед ним (как выразился Владимир Солоухин — «по солнышку») Анатолий Иванов, Василий Федоров, Владимир Чивилихин, Владимир Фирсов, Владимир Солоухин, автор этих записок. Говорили о русофобстве, извращении истории России в текущей литературе и прессе, о внедрении в сознание молодежи нигилистических, антипатриотических взглядов и т. д. Подчеркивали, что именно благодаря главному редактору «Молодой гвардии» Анатолию Никонову журнал стал выразителем духовно здоровых, патриотических сил страны. Петр Нилович внимательно нас слушал, что-то записывал в блокнот, сам говорил, всплескивая ладонями рук, как будто стремясь подняться над чиновным столом и взлететь в идеологические выси. В ответ на «подначные» слова Чивилихина: «Судя по нашей печати, у нас нет никакого сионизма» Демичев сказал: «Я этого никогда не говорил». А расставаясь с нами на пороге своего кабинета, сказал даже как-то приподнято: «Борьба только начинается». Вскоре он был освобожден от должности секретаря ЦК и переведен на другую работу — министра культуры…
После Демичева мы побывали у Евгения Тяжельникова — первого секретаря ЦК ВЛКСМ. Это был не столько серьезный разговор, сколько дань иерархическому ритуалу: после приема секретарем ЦК партии не мог нас не принять и секретарь ЦК комсомола. Беседа прошла гладко, уже без всплесков, а с вялым поигрыванием маленьких женственных рук комсомольского вождя. Поблизости от него тихо сидел зам. зав. отдела пропаганды и агитации ЦК комсомола Андрей Дементьев, почти все время молчавший, но мы знали, что стоит за этим молчанием. Он был ненавистником нашего журнала, поддерживал злобные нападки на него антирусской молодежной печати, особенно «Комсомольской правды» и журнала «Юность», главным редактором которого он стал впоследствии. Ныне он в Израиле, откуда поставляет просионистскую информацию для одного из российских телеканалов.
Наши встречи с партийным и комсомольским начальством ничего, разумеется, не дали. В декабре 1970 года состоялось заседание секретариата ЦК КПСС. К этому заседанию исполняющим обязанности зав. отделом пропаганды и агитации А. Яковлевым была подготовлена записка с идеологической критикой «Молодой гвардии». Журналу вменялось в вину отступление от ленинских принципов партийности, внеклассовое, внесоциальное толкование народности, идеализация дореволюционной России и т. д. Приводились стихи одного автора «Молодой гвардии»:
