на последней смене я прихватила их с собой, чтобы обувной мастер обновил стершиеся набойки на маленьких каблучках. И как раз вчера забрала их из мастерской. Неужели и по понедельникам случается везуха?
— Ух ты, какая прелесть! — восхищается Лика и чуть наклоняется, чтобы рассмотреть туфельки поближе. — Такой оттенок красивый! Бирюзовый…
— Только мы тебе их мерить не дадим, — подаёт вдруг голос сестрёнка и с детской честностью поясняет: — У тебя ноги слишком большие. И толстые.
Мое раздражение вытесняет безудержное желание расхохотаться. Вот не зря же говорят: устами младенца глаголет истина. Еле сохраняя серьезное выражение лица, я мягко подталкиваю Настеньку к выходу.
— Нам уже пора. Пока, Лика.
На улице свежо. Утренний ветерок бодряще холодит лицо, и я наконец стряхиваю с себя сонливость. Прохожих на улице мало. Основные потоки людей, спешащих на работу, идут совсем по другим маршрутам — в сторону главного проспекта с общественным транспортом. А я иду в противоположную сторону.
Оставляю сестрёнку в детском садике по дороге и устремляюсь в сторону высокого здания, похожего на изысканно оформленный аквариум из прозрачно-бирюзового стекла с островерхой крышей. Она придает ему сходство со сказочной башенкой. Здание хорошо видно издалека и возвышается в самом центре небольшого парка. Даже пятиэтажки, окружающие парк со всех сторон, не могут его заслонить полностью. Это — ресторанный комплекс «Дворец», самое новое и пафосное заведение нашего города.
На входе в парк, неподалеку от просторной парковки, кое-что заставляет меня замедлить шаг.
Странная неопрятная женщина с маленьким рыдающим ребенком сразу вызывает подозрения.
Малыш кажется слишком ухоженным и дорого одетым на фоне ее грязной куртки, да и слишком нервно она оглядывается, волоча сопротивляющуюся ношу к машине.
Я слежу за женщиной, цепляясь взглядом за смущающие меня детали: ее физиономия кажется похмельно-опухшей, как у моего пьяницы-отца… машина очень старая и помятая… внутри нет детского сиденья… и в детском плаче столько страха…
Последнее наблюдение становится решающим. Я резко преграждаю женщине дорогу и обращаюсь к ребенку:
— Это твоя мама?
На меня смотрят большие глаза, полные слез и страха.
— Нет! — лепечет малыш и затравленно сжимается.
В цепких руках женщины он такой маленький и беззащитный, что мне становится изрядно не по себе. На вид ему не больше, чем моей сестрёнке Настюше…
И это особенно сильно ударяет по моим инстинктам.
Я чувствую сильнейшую потребность защитить ребёнка, если он попал в неприятности по недосмотру взрослых. И даже если он знаком с этой странной женщиной похмельного вида, все равно она — однозначно неподходящая компания для него. Тем более, что вовсе ему не мать.
Опухшая физиономия женщины искажается, но в глубине глаз с воспаленными капиллярами проглядывает какая-то тайная настороженность… а может, и опасение, которое прикрывается яростной злобой.
— Не лезь в чужие дела! — шипит она, стискивая мальчика так сильно, что он издает по-щенячьи скулящий звук. — Просто Костик раскапризничался, обиделся и выдумывает невесть что!.. Как обычно!
На секунду меня охватывают сомнения, стоит ли действительно вмешиваться. Но как только женщина обходит меня и вместе со своей брыкающейся ношей садится на переднее сиденье старой машины, мое тело само начинает действовать.
Я хватаюсь за ручку дверцы, а для надёжности ставлю ногу рядом с сиденьем. Теперь точно не захлопнется.
Из машины доносится истерическое:
— Ты что, больная?! Я сейчас позвоню куда надо, и тебя заберут! Иди, куда шла!
— Звоните! — охотно соглашаюсь я. — Как раз и разберемся. Мальчик сказал, что вы ему не мать. Вы что, похитили его?
Последнюю фразу я говорю не совсем всерьёз, все ещё надеясь на какое-то недоразумение. И шокированно вижу уже нескрываемый страх разоблачения в глазах женщины.
Да ладно! Она реально украла чужого ребенка?!
Пока мы таращимся друг на друга — она панически-злобно, а я обалдело-неверяще, — мальчуган выскальзывает из ее рук шустрым маленьким ужом и спрыгивает на асфальт. Точкой опоры для прыжка при этом он делает мою ногу, отчего кончик туфли по инерции загоняется в щель между сиденьем и полом. Машина сильно разболтана изнутри, и в этой щели чувствуются острые неровности каких-то деталей от сиденья.
Женщина открывает рот, явно собираясь материться, но вдруг меняется в лице, глядя за мою спину, и тянется к дверной ручке. Взгляд ее затравленно мечется по сторонам.
Я хочу отдернуть ногу, однако с ужасом понимаю, что туфля застряла под сиденьем. И у меня вырывается торопливое:
— Подождите!
Не знаю, что ее настолько безумно напугало, но дёргает дверцу она, как сумасшедшая. Какое-то время мы перетягиваем ее друг у друга с маниакальным упорством.
Что за ненормальная! Так ведь и покалечиться можно… особенно, если машина тронется с места.
Но так и есть, второй рукой похитительница лихорадочно заводит свой допотопный транспорт. Слышится механическое урчание.
— Да подождите вы! — Я кручу ступней и так, и сяк, но туфля застряла намертво. Зацепилась за что-то острое.
— Отвали, дура! — Отчаявшись захлопнуть дверцу, женщина бросает ее и хватается за руль. Машина дёргается — вот-вот рванет вперёд.
Инстинкт самосохранения у меня включается быстро. Как бы ни было жаль красивой голубой туфельки, родная нога мне как-то дороже. И я отпрыгиваю назад с босой ступней.
С жутким скрежетом и визгом машина круто разворачивается на парковке и несётся прочь. Незакрытая дверца так и болтается со стороны водителя.
Ну зашибись утро понедельника!
Тяжело дыша от переизбытка адреналина, я слежу за удаляющейся машиной, которая летит напрямик через газон к проезжей части парка.
В моей голове царит сумбур и растерянность. Стою, как цапля, на одной ноге с единственной туфлей, а вторая — в одном тонком капроновом носочке полупрозрачно-телесного цвета.
Взгляд как-то механически подмечает, как машину только что тряхнуло при рискованном пересечении бордюра. Дверца при этом наконец захлопывается… но голубое пятнышко моей случайно похищенной вместо ребенка туфли вылетает наружу — прямиком в колючие заросли декоративного шиповника.
Черт. Как теперь ее оттуда достать, не потеряв кучу времени?
Тихий судорожный всхлип рядом отвлекает меня от проблемы. Господи, с этой ненормальной дамочкой я совсем забыла о бедном малыше!
Он стоит за моей спиной, размазывая по маленькому личику слезы и часто-часто вздыхает, как это делают дети после долгого плача. Из носа у него течет.
Я быстро опускаюсь на колени и достаю из своего рюкзачка одноразовые салфетки. Они у меня всегда с собой на случай, если сестрёнка в очередной раз испачкается.
Бережно вытираю мальчику сопли и улыбаюсь. Он смотрит на меня исподлобья — настороженный, готовый в любой момент снова зареветь.
— Не
