Беспрерывные заботы (кого-то унижающие, доводящие до отчаяния, но кого-то и вдохновляющие) о еде, питье, одежде, жилище, о достаточном тепле, о реализации других наших плотских вожделений и отправлений, — все это жадно, почти без остатка пожирает наши часы, дни и годы. Нас почти никогда не остается на большее — на то, что туманно и общо именуется «духовными потребностями». Может, на самом деле их вовсе и нет у нас, а мы их только воображаем, для рисовки в кругу себе подобных?
Не пора ли смириться наконец с тем, что мы — лишь жалкие пленники собственного физиологизма? Этот зверь скрыт под нашей людской оболочкой, но внутри нас он ощерен, как ненасытный хронофаг — поглотитель живого времени.
Часто ли мы смущаемся, краснеем от стыда за этот очевидный телесный переизбыток в нашем естестве, часто ли приходим в уныние, задумываясь о несвободе от своего физиологического тирана? Что же тогда оскорбляться назойливостью тех, кто постоянно нам внушает: «Какая еще у вас любовь? — один секс, случка, спаривание… Какие еще „духовные запросы“? — один самообман, мираж. Подглядывание за чужими грешками — в книгах, газетках, на экране — вот и все „запросы“».
Перед циничной аргументацией папараццизма сегодня смиряются миллионны. Это его покорные стада, согласные зваться скотинкой в людском обличье. Именно такое человечество нужно заказчикам папараццистской обработки — мирное, самодовольное, «жеватели мастик» (то есть подслащенных и ароматизированных резинок), потребители рекламных роликов, музыкальных клипов, скандальных происшествий. О какой аудитории еще можно мечтать: не протестуют, не буянят, поедают все подряд — наветы, сплетни, любой черный юмор, любую «клубничку», особенно по части личной жизни звезд, политиков?..
Современный сербский писатель-публицист Драгош Калаич называет человека, принимающего и исповедующего подобный принцип социального поведения, «экономическим животным» (в более откровенном переводе — «экономической скотиной»). Уже сам эпитет подсказывает: речь идет о своего рода социальной инженерии, о репродукции все новых и новых поколений выносливого, послушного и, добавим, охочего до «подробностей» экономического поголовья. Именно такому податливому типу, по замыслу всемирных проектантов и сценаристов, обеспечена надежная футурологическая перспектива — устойчивое место количественно преобладающего усредненного типа. Это не народ, который всегда разнообразен и непредсказуем, это — однородная гедонистическая масса в теплом и мягком стойле.
Могут сказать, что проект вовсе не нов, что такого рода антиутопия изложена еще в «Легенде о Великом инквизиторе», которую оглашает один из героев «Братьев Карамазовых» Ф. М. Достоевского. Но современная редакция старого проекта все же заслуживает специального внимания. В ней открыто представлены средства намеренного оскотинивания человека во всем разнообразии их арсенала. Инквизитор у Достоевского высказывался все же лишь в общих чертах: «мы дадим им хлеба и зрелищ». Нынешний объем зрелищ, мощь их воздействия неизмеримо возросли. А значит, потребовались дополнительные усилия со стороны заказчиков, чтобы разнообразить зрелищное меню. Сегодня мировые СМИ способны обслужить запросы практически любой категории зрителей, нуждающихся в развлечениях. Человечество как бы поделено на зоны воздействия, его сознание разбито на секторы, нуждающиеся в постоянном заполнении. Ни один из секторов не должен пустовать, иначе у обслуживаемого может появиться охота заполнить его какими-то собственными фантазиями или внушениями, которые просачиваются из внешней среды, неподконтрольной еще СМИ — средствам массовой идиотизации, как уместнее, на мой взгляд, расшифровывать эту аббревиатуру.
Сальвадор Дали, один из самых упорных в искусстве XX века исследователей и потрошителей сферы бессознательного, постоянно, из десятилетия в десятилетие, возвращался в своей живописи и графике к одному и тому же назойливому видению: фигуре обнаженной женщины (иногда без головы), напоминающей какой-то затейливый комод со множеством створок-секций, закрытых или полуоткрытых на уровне груди, живота, бедер. К этой метафоре Дали исследователями подыскивались самые разные коды. Но разгадка, похоже, у всех теперь на виду (ларчик просто открывался): приходят или уже пришли времена, когда человека примутся методично выпотрашивать, опустошать, чтобы заполнить порожние секции и блоки по собственному произволу или… оставить их навсегда порожними.
Любопытно: художник еще не видел воочию аудио- и видеокассетной аппаратуры наших дней, но своей женщиной-комодом прозрачно намекнул на то, каким именно способом сознание человека будут заполнять. Кассета! Вот самый ходовой, самый дешевый тип портативного «зрелища» или «слушалища». Получи и больше ничего не требуй — тебе достаточно! Кто следующий?
В сюрреалистическом намеке Дали есть предвидение (или демонстрация?) чрезвычайных способностей папараццизма, как авангарда современных СМИ, в его маниакальном стремлении вскрыть, взломать, попрать и опорожнить ядро человеческой личности, ее целомудренную основу, алтарь ее бытия.
Опорожнить, чтобы тут же заполнить собственной программой «физиологического» двуногого — «экономического скота».
Папараццизм как функция атеизма
Окончательная цель, которую преследует всемирный сценарий, осуществляемый при самом активном участии папараццизма, — осквернить человека как Божие творение. То есть перед нами изначально атеистический сценарий. Такого же рода чисто атеистический проект «счастливого человечества» излагает в «Братьях Карамазовых» Великий инквизитор. «Мы не с тобой, а с ним, — откровенно говорит инквизитор Христу (то есть с Сатаной, искушавшим Христа в пустыне), — вот наша тайна!»
Сегодня для тех, кто наивно доверяет внушениям всемирных СМИ, тайна остается непрозрачной. Нам в России, пережившей крах «воинствующего атеизма», может показаться, что с ним покончено навсегда, поскольку его главные аргументы «Христа никогда не существовало» и «Религия — опиум для народов» никто вслух уже не решается отстаивать.
В принципе, неверие искренне ищущей и сомневающейся души неподсудно. Разве мы не видим в Евангелии, что и ближайшие ученики Христа очень часто, по человеческой слабости, оказываются маловерами, и даже по воскресении Спасителя (Фома Неверующий). «Верую, Господи, помоги неверию моему!» — именно этот сокрушенный вопль отчаявшейся души трогает Христа, побуждает тут же исполнить просьбу исстрадавшегося родителя об исцелении сына.
Неверие неверию, как видим, рознь. Одно бывает именно от слабости душевной, от отчаяния, от того, что изначально верившая душа впадает в оцепенение, когда перестает различать Бога, находясь под тяжелым бременем житейских невзгод. И другое — у существа, которое совершенно уверено в существовании Бога, но не желает его над собой, противится изо всех сил.
«Воинствующий атеизм» советского образца исходил именно из этого богоборческого, богоненавистнического, вполне сатанинского по своей природе импульса. Но и такой атеизм, как мы догадываемся, р а з р е ш е н свыше изначально. Сам Бог ему попустил, чтобы не ограничивать принципа свободы, раз и навсегда дарованного небесным силам и человеку.
Однако верующая душа, в согласии с тем же принципом свободы, противится злобе богоборческого атеизма, стремится различить эту злобу в любом, даже самом нейтральном обличье, в том числе под видом борьбы за «в с ю правду» и под видом отстаивания принципов «свободы слова».
Папараццизм, если рассматривать его в онтологической перспективе, безусловно, есть функция атеизма, причем как раз агрессивно-богоборческого, злобно переживающего свою исходную измену Творцу. Вот почему исчезновение «воинствующего атеизма» для России означает не начало самоупразднения богоборческих сил, а лишь перемену декораций и обличий.
Папараццизму ненавистна любовь, связывающая Бога с человеком. И, как следствие, ненавистно ему отражение этой небесной любви в любви земных существ друг к другу. «Подсматривайте вместе с нами, — услужливо предлагает он, — и вы легко обнаружите, что никакой такой любви (бескорыстной, вечной, идеальной, беззаветной, платонической, жертвенной, небесной, божественной и т. д.) нет и никогда не было. А то, что есть, — этого вам с лихвой хватит, каждому по его вкусу: интрижка, флирт, случка, блуд, прелюбодеяние, измена, содомские развлечения, „однополые браки“, скотоложество, садизм, — и это только для начинающих…»
А поскольку рождение ребенка в семье — самое очевидное преодоление такой папараццистской агитации и, одновременно, увенчание любви супружеской любовью к третьему существу, к своему ребенку, то апологеты бесплодных сексуальных развлечений прилагают особые старания, чтобы обесславить семью как таковую. Они рекрутируют целые толпы последователей и последовательниц, желающих пожить только для себя, в свое удовольствие, а не для какого-то там «продолжения рода своего на земле».
