— жуть!
— Ай — да чертова семейка!
— Поручик, голубчик, не ругайтесь, скажите чего — нибудь ласковое.
— Ласковое? Я, признаться, за войну изрядно огрубел-с.
— Ну пожалуйста, что — нибудь такое… этакое… романтичное и чтоб про меня. Угум?
— Сейчас попробую… Эх, сладка, Дуняша, мне овсянка ваша! Угу-м?
— Ой, как я рада, что угодила!
Она залилась радостным смехом.
В отличие от императора Наполеона, ночевавшего в кабаке, поручик Ржевский провел эту ночь в приличном доме. С хорошенькой девушкой и без клопов.
Глава 46. Платоническая любовь
Утреннее московское солнце печально гляделось в золотые купола. Занималась заря первых пожаров.
Поздним утром 3‑го сентября граф Пьер Безухов, муж салонной красавицы Элен, проснулся с ясным и радостным ощущением, что он сегодня зарежет Наполеона.
Братья — масоны однажды открыли Пьеру, что в словах Lempereur Napoleon таится звериное число 666 из Апокалипсиса Ионна Богослова: достаточно было сложить цифровые обозначения французских букв в порядке алфавита, где от a до i идут цифры, а далее — десятки. После долгих арифметических выкладок, Пьеру удалось узнать имя героя, который должен был положить конец власти Зверя. Слова LRusse Besuhof составляли то же самое число 666!
«На ловца и зверь бежит», — подумал Le Russe Pierre Besuhof, узнав о скором появлении Наполеона в Москве.
Сегодня перед выходом Пьер придирчиво осмотрел свой маскарадный кучерский кафтан, спрятал под жилетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и тщательно протер очки. Перекрестясь напоследок перед образами, он поклялся именем братьев — масонов избавить мир от бонапартовой чумы.
Казалось, ничто не могло нарушить планов Пьера.
Но стоило ему выйти на улицу, как за ближайшим поворотом двое подвыпивших французов остановили его вопросом, какого дьявола в Москве нельзя отыскать ни одного публичного дома.
Пьер ответил, что все потаскушки, должно быть, уже отбыли на юга.
— Конец света! — воскликнули французы. — Шлюхи вообразили себя перелетными птицами!
— Се ля ви, — зачем — то сказал Пьер, добавив со вздохом: — А я всю свою жизнь любил и люблю только одну женщину, но она никогда не будет моей.
— Как зовут эту бестию?
— Наташа Ростова. Но она не бестия, она богиня!
— Tiens! Lamour platonique… /Вишь ты! Платоническая любовь…/
Растроганные французы, признав в нем соотечественника, пригласили с собой позавтракать.
Пьер пробурчал, что не гоже русскому графу и всемирному фармазону завтракать в компании поработителей своей отчизны, тем более, что он уже отужинал вчера с французским капитаном. Но французы в ответ только рассмеялись.
— Даже сам Наполеон не изъясняется на столь чистейшем французском языке! [17]
— Наполеон? — дернулся Пьер, машинально нашарив за пазухой кинжал. — Простите, мне нужно срочно идти.
— А как же завтрак?
— Я… у меня что — то бурлит в желудке…
— Должно быть, глиста, — посочувствовали французы, наконец оставив его в покое.
Потом Пьер долго кружил по улицам, озаренным разгоравшимся в Москве пожаром, и слегка угорел. Ему вдруг пришло в голову, что неплохо было бы проверить надежность своего оружия.
Увидев французского капитана, стоявшего у забора к нему спиной, Пьер облизнул пересохшие губы и, словно лунатик, пошел на него.
Он уже собирался выхватить кинжал, как вдруг офицер повернул к нему свое потемневшее от копоти лицо и по — свойски спросил:
— Парлэ ву франсэ?
— Моя не понимай… — испуганно пробормотал Пьер.
— Бросьте, Петр Кириллыч! — усмехнулся офицер. — Вашу широкую натуру и в женском платье узнаешь.
— Позвольте… не может быть… — Пьер поправил очки. — Поручик Ржевский?
— Собственной персоной!
— А-а… а что вы тут делаете?
— Сами не видите, что ли, — сказал поручик, застегивая штаны. — Пожар тушу.
— А-а…
— Жаль, водица быстро кончилась. А чего это вы, ваше сиятельство, как простолюдин вырядились?
— Ах, не спрашивайте меня ни о чем… Ужасное время…
Ржевский хитро прищурил глаз.
— Вы, верно, решили убить Наполеона?
Пьер порывисто схватил поручика за плечи.
— Как вы догадались?
— У вас это на лице написано. С такой мрачной миной только на наполеонов и охотиться.
Пьер вдруг вздрогнул, отшатнувшись от поручика.
— Позвольте, сударь, но… вы, кажется, во французском мундире?
Ржевский невесело ухмыльнулся.
— Чего ж тут удивительного. Я тоже хотел его убить. Сам вчера только из Кремля.
— И… и как? — голос Пьера сорвался от радостного предчувствия.
— Увы. Одна теперь надежда на вас, любезный граф.
Пьер сошел с лица.
— Я? что я?.. Я не в состоянии убить человека.
— Ха! А кто этой зимой с Долоховым стрелялся? Я что ли? Бедняга еле оклемался.
— Я метил мимо, — робко обронил Пьер.
— Да ну? — съехидничал поручик. — Удивительно, что секунданты остались живы. Эх, Петруша, устраивать дуэли из — за собственной жены — глупейшая вещь! Это все равно, что подраться за стакан, из которого уже выпита вся водка.
Пьер поправил очки.
— Вы полагаете?
— Кстати, как поживает ваша божественная супруга?
— Я дал ей развод, — угрюмо ответил Пьер.
— Ну, не беда. Такая задница без мужа не останется!
Кровь бросилась в лицо Пьеру.
— Не смейте… не смейте оскорблять! — Он затряс над головой кулаками. — Я все же любил ее и вообще…
— Да что вы, Петр Кириллыч, — добродушно улыбнулся Ржевский. — Это же комплимент. На вашу супругу даже государь зарился.
— Не надо, Ржевский, умоляю… Это все в прошлом. Я люблю другую.
— Кого же, позвольте спросить?
Пьер поджал губы.
— Не скажу.
— Ну, как хотите. Только если это Елизавета Алексеевна, я вам не советую.
— А кто это?
— Царица наша. Да что с вами, Петр Кириллыч, вы как будто под мухой!
— Я? Я — и вдруг под мухой? — потерянно пробормотал Пьер, зачем — то пощупав на голове шапку. — Да, под мухой… и пускай… теперь все равно…
Пьер вдруг с удивлением и стыдом подумал, что со вчерашнего дня о его любви к Наташе Ростовой знает не меньше батальона французов, а своему соотечественнику он не в силах об этом рассказать.
— Вы куда сейчас? — спросил Ржевский. — К себе домой, во дворец?
— Там, наверное, французы.
— Так куда же?
— Не знаю… ничего не знаю…
— Идемте со мной. А то еще примут за поджигателя. К столбу привяжут — пиф! паф! — оревуар, мон шер, привет родителям!
Пьер, поежившись, поплелся за поручиком.
Поручик Ржевский и Пьер шли по задымленному, израненному городу. Из сизой пелены в колышущемся воздухе, словно миражи, появлялись и вновь исчезали какие — то странные оборванные прохожие неопределенной национальности и сословия; погорельцы, стеная и плача, перебирали домашний скарб, спасенный от огня; немногочисленные группы наполеоновских мародеров тащили награбленное на пожаре барахло.
Город был похож на огромный
