тонущий корабль. В горячих потоках воздуха кружили, падая на землю, головни, щепы, угли.
— А куда мы идем? — спросил Пьер, заслоняя рукавом лицо.
— Одну знакомую хотел проведать, — сказал Ржевский. — Домишко у ней не бог весть что; надеюсь, французы побрезгуют.
— А мы?
— Вы, ваше сиятельство, бросьте важничать. Небось, не в графском камзоле в гости заявитесь.
— Простите, поручик, — забормотал Пьер, неловко теребя свой кучерский кафтан. — Я не то… я не хотел обидеть вашу знакомую. Она, конечно, благородная женщина…
— Парашка — то?! Я уж лучше промолчу. Одно могу сказать: при знакомстве не вздумайте ей ручки целовать — засмеёт!
— А я… я ей головой кивну. И всё.
— Вот и славно. А об остальном я как — нибудь сам позабочусь.
В этот момент порыв ветра подхватил с земли клубы дыма, на мгновение раскрыв перед ними улицу.
Ржевский обомлел: от них быстро удалялся маленький человек в мышиного цвета шинели и треуголкой на голове.
— Смотрите! Вы видите его?
— Кого?
— Наполеона! Вон он! Держи! — крикнул Ржевский и кинулся вперед.
Коротышка в треуголке мельком оглянулся и, поняв, что его преследуют, бросился бежать.
Пьер, выхватив из — за пазухи кинжал, присоединился к погоне.
— И аз воздам! — радостно кричал Пьер.
Коротышка отчаянно петлял по переулку, но, внезапно споткнувшись, рухнул ничком в дорожную пыль. Когда он вскочил, Ржевский уже настиг его и, подхватив за шиворот, поставил на ноги.
Из — под треуголки на поручика испуганно уставились маленькие глазки на черном от сажи лице.
— А — у — у, — бормотал неизвестный, мотая головой. На губах его выступила пена. — Ам — ма, фыр — р — р…
Тут подоспел Пьер и тоже схватил коротышку за шиворот, словно давая понять, что у него с пойманным свои счеты.
— Молись, Антихрист! — в упоении проговорил он. — Я есмь смерть твоя.
Коротышка трясущимися губами вдруг замычал мотив, чем — то напоминающий «Марсельезу». Он мычал громко и отчаянно, как бычок на бойне.
— В наших руках сам Бонапарт! — прослезился Пьер, оглянувшись на Ржевского. — Я убью его… я должен.
— Почему вы? Мне за его голову обещана в невесты дочь атамана Платова.
— Нет уж, позвольте взять грех на душу.
— Вы же говорили, что не в состоянии убить человека.
— Отнюдь!
— Черт с вами, убивайте, — сказал Ржевский. — Мне жениться недосуг.
— И убью! Вот увидите!
С Пьера градом лил пот. Он еще никогда не убивал людей кинжалом, и оттого ему было немного не по себе.
Мимо семенила дряхлая старушка в рваном, волочащемся по земле платье. Привлеченная шумом, она вскинула голову, вытаращив свои рыбьи глазки на Пьера, который робко и неумело тыкал коротышу самым кончиком кинжала в живот, словно пересчитывая ему ребра.
— Батюшки! — заголосила старушка. — Божьего человека жизни лишають.
— Ты что, бабка, белены объелась! — прикрикнул на нее Ржевский. — Какого еще божьего человека?
— Это Наполеон! — сказал ей Пьер, тряся свою добычу за шиворот; коротышка отчаянно сучил ногами по земле.
— Господи, какой Наполеон?! Убогий! — Она постучала себя по лбу.
— Не смейте оскорблять! — вспыхнул Пьер.
— Да не вы, батюшка, убогий, а он. Пашка Букин это, мясник бывший. Сумасшедший, разве не видите! Вон глазища — то как закатывает и слюни распустил. Он тем летом себе по башке топором заехал. С тех пор и чокнулся. Так намедни их всех, горемычных, из дурдома, что в Сокольниках, повыпускали. Вот они и слоняются по улицам, аки дети брошенные.
У Пьера сделалось лицо ребенка, готового расплакаться. Он с неприязнью посмотрел на коротышку, болтавшего в воздухе ногами.
— Парлэ ву франсэ? — спросил его Пьер в надежде, что старуха врет. — Парлэ ву? Ну!!
— Парлэ, парлэ, месье, — зло прошипел тот, пуская меж редких зубов пузыри. — Жё сюи Бонапарте!
— Вот, сударыня, — торжествующе глянул на старуху Пьер. — Я же говорил!
— Вы, батюшка мой, видать, сами тоже из Сокольников…
Старушка покрутила ему пальцем у виска и поплелась дальше.
Пьер потерянно смотрел ей вслед.
— Вы… да как вы…
— Погоди, Петруша, не кипятись, — сказал Ржевский. — Может, и впрямь ошибка вышла. — Харкнув коротышке в упор на пол — лица, он размазал слюну рукавом, стирая сажу. — Ну что, теперь похож на Наполеона?
Пьер поправил очки, пристально вглядываясь в черты незнакомца.
— Похож, однако…
— Не Наполеон?
— Не он, — разочарованно выдохнул Пьер, отпуская коротышку. — Простите, сударь, ужасное время…
— Жё сюи Бонапарте! — гордо повторил сумасшедший, едва коснувшись ногами земли, и принял известную всему миру позу. — Лямур, Пари…
— Привет Марии — Луизе, — сказал Ржевский и дал ему хорошего пинка под зад. — А ну пошел вон!
Коротышка, жалобно завывая, скрылся в палевом дыму.
Ржевский и Пьер пошли дальше.
Людей и дыма вокруг становилось все больше.
Неподалеку от Поварской на них с воплями и причитаниями налетела какая — то женщина, умоляя о помощи. В горящем доме осталась ее маленькая дочь. Ржевский и Пьер не раздумывая поспешили за ней.
Но тут поручик увидел картину, тотчас переменившую его намерения.
У дымящихся развалин трое баварских солдат тискали русскую девушку, обступив ее со всех сторон.
— Пощадите, пощадите, господа… — лепетала она, тщетно пытаясь вырваться из этого дантова круга.
Баварцы зубоскалили, водя вокруг нее хоровод.
У Ржевского свело скулы от гнева. И он рванулся в их сторону.
— Поручик, вы куда? — окликнул Пьер.
— Извини, Петруша, — обернулся на ходу поручик. — С девочкой ты и без меня управишься. А у меня тут дела по женской части.
Глава 48. Всем кобелям кобель
Ржевский стремглав налетел на баварцев.
Опешившие от неожиданности солдаты никак не могли понять, почему этот невесть откуда взявшийся французский капитан бьет их что было сил, при том ругаясь явно не по — европейски. Время на раздумья таяло для них с головокружительной быстротой. Один тут же получил в ухо, другой в глаз, а третий в зубы. После чего двое были еще пару раз столкнуты лбами, а третий, пытавшийся удрать, был пойман за ногу и прокачен по мостовой носом.
Не прошло и двух минут, как вся бравая троица валялась в дорожной пыли. По их измочаленным мундирам теперь нельзя было определить не то что звание, но и полк.
— Гутен таг, либе эзелс! /Добрый день, любезные ослы! (нем.)/ — отряхнул ладони Ржевский, с улыбкой повернувшись к девушке. Только сейчас он разглядел, что она очень молоденькая и хороша собой. — О-о, фройляйн, зо шон /такая хорошенькая девушка (нем.)/!
— Как? Что? — отшатнулась она, застучав зубами.
— Нихт ентлауфен, майне катцхен /Не убегайте, моя киска (нем.)/. — Ржевский вдруг спохватился. — Тьфу, черт! Я свой, сударыня, русский. Не бойтесь,
