голод и смерти. Потом пришла другая Сфирья и все наладилось. Но и ее убили, и следующую. И проклятие только крепло. И тогда они догадались садить сотворяющую под замок. Пока Сфирья жива, этот мир цветет.
И если засуха вдруг вернется, если случатся какие-то катаклизмы и погибнут посевы, то люди подумают, что ошиблись и настоящая Сфирья в том лесу ускользнула от них, а поймали они не ту, то они ее отпустят. Конечно отпустят.
И Мирра неистово стала желать, чтобы этот мир — Сфирос, как называл его Адрий, нельзя было назвать цветущим раем, или хотя бы благополучным местом. Мирра не знала, как бывало после смерти сотворяющей, но представить как это могло бы быть, она могла.
Под утро она забылась тревожным сном, и потому не видела, что рассвет выдался необычайно красного цвета, каким бывает только закат, знаменующий ветреную погоду. Потом ей снились кошмары, такие, в который явь смешивается с самыми неприятными видениями.
Когда Мирра проснулась и села, то не сразу смогла сообразить, где находится. Потом, глядя на оконце под потолком, пыталась сообразить, сколько времени. Может, утро еще? Сумеречный свет не особо ярко освещал помещение. А вдруг уже вечер? Нет, такого не может быть, ведь приход Адрия, причем неоднократный, разбудил бы ее. Значит утро.
И Мирра, опершись о стену, принялась дожидаться завтрака. Но время шло, а за дверью оставалось тихо, будто во всей темнице никого кроме нее не было. А вот через окошко иногда доносились крики.
Незаметно для себя Мирра уснула а когда проснулась, все еще были сумерки, только на этот раз багрово-красные. Неужели она закрыла глаза всего лишь на несколько секунд? Тогда почему так сильно затекло все тело?
Охая и ахая, Мирра не без труда поднялась на ноги и принялась ходить из угла в угол. И это было всего четыре шага. Сначала они давались с трудом, через пару ноги и вовсе покрылись болезненными мурашками а мышцы сковало слабостью. Казалось, еще шаг, и она упадет. Но потом все прошло и Мирра уже не просто ходила по своей камере — она металась. А время будто остановилось. За окном не становилось ни светлее, ни темнее. И только когда Мирра почувствовала жажду, а утолив ее, жуткий голод, она поняла, что уже давно не день. А именно ночь. А не темно по какой-то неведомой причине. И именно из-за этого ее сегодня оставили без еды.
Впрочем немного еды у нее было. За время ее пребывания в темнице скопилось некоторое количество сухарей, да еще со вчерашнего, или точнее уже позавчерашнего дня осталось несколько корнеплодов, похожих на редьку. Ими она и утолила голод. Правда, понимая, что есть ей могут принести еще не скоро, она позволила себе съесть всего один сухарь и половинку самой маленькой редьки.
Спать не хотелось, но она легла и постаралась заснуть. Если ни о чем не думать, то наверняка можно это сделать. Только не получалось ни о чем не думать.
Утром опять никто не пришел. Если конечно это было утро. Стало чуточку светлее, а краснота уменьшилась. И вечером никто не пришел. В этот день Мирра съела половину всего, что у нее было. Она старалась есть поменьше, но получалось плохо. Иногда, чтобы приглушить аппетит, но вскоре поняла, что в таком темнее воды скоро не останется. А если без еды можно прожить и несколько недель, то без еды всего несколько дней. Хорошо, что Адрий ее менял каждый день, и всякий раз приносил полное ведро. И как же она благодарна тому, что послушалась его, и не отказывалась от еды.
На следующий день опять никто не пришел. И Мирра опять съела половину того, что у нее оставалось. И она понимала, что вряд ли у нее получится и на завтра провернуть этот трюк. Но надо будет постараться.
Оставшуюся еду получилось растянуть еще на три дня. И воду потом еще на три. Хотя здесь Мирра уверена не была. Свет за окошком оставался все таким же скудным и сумеречным, разве что ночью свет был красным, и было чуть темнее.
Мирра сбилась со счета. Это она отчетливо осознавала. Допив последнюю воду, а после продержав опрокинутое ведро над открытым ртом, чтобы стекли последние капли, Мирра легла на порядком истончившуюся солому и стала ждать. Наверное смерти. Она лежала и гадала, что же происходит снаружи. А еще она недоумевала, почему ее не выпускают. Наверное о ней попросту забыли.
Можно было бы подумать, что город покинули, и в таком случае становилось понятно, почему, позабыв про нее, так и не вспомнили. Но изредка через окно она слышала далекие крики. Иногда лязг оружия. Значит город не покинули. Покинули только ее.
Мысли в голове стали вялыми, и вскоре Мирра заснула.
На следующий день похолодало, и в камере тоже стало холодно. Именно от того, что замерзла, Мирра и проснулась. Изо-рта валил густой пар, и оседал на железном панцире слоем инея. Из-за этой консервной банки Мирра не могла даже обнять себя за плечи, чтобы сберечь тепло. Поначалу, чтобы согреться, она вновь мерила свое узилище нагами, и это помогало. Но вскоре она выбилась из сил и присела отдохнуть. И уже не смогла подняться.
Уже замерзая и проваливаясь в кажущееся теплым и спасительным забвение, Мирра думала о том, что пусть будет хотя бы не холодно. Нет, пусть будет жарко.
И уже к ночи стало так жарко, что Мирра стала вспоминать о прежнем холоде как о благословении. И почти сразу стало холодать. Но вскоре температура стала комфортной.
Собрав силы, Мирра поднялась и некоторое время ходила из угла в угол. Не от холода на этот раз, но от желания почувствовать себя живой. Получалось не очень. Она чувствовала себя погребенной заживо.
Чуть позже, и не отдавая себе отчета в этом странном порыве, Мирра постучала в дверь. Только потом она поняла, что до этого услышала шаги где-то вдалеке, возможно у двери в караульную при темнице. Еще немного погода она принялась кричать.
— Выпустите меня!
Сначала это были робкие крики. Но позже Мирра во всю колотила, и кричала что было сил, вспоминая всех родственников тех, кто ее сюда посадил.
— Вы что, ждете, когда я сдохну? — кричала она время от времени, и все больше уверялась в том, что так и есть.
Время шло, и крики становились все тише, и все реже. К утру Мирра совсем выдохлась и улеглась на пол прямо под дверью. Хотелось плакать,
