к бамперу моей машины. Ее красный Бентли стоит скромно рядом, охреневая от творящегося беспредела. Я тоже не ожидал подобного шоу от Даниловой. В страшном сне не мог представить. Сколько я ее знаю? До хрена. Истерики — да, случались, но чтоб вот так явиться на ночь глядя и устроить цирк на глазах соседей — это впервые.
— Ты решила весь посёлок на уши поставить? Постучать не судьба? — рявкаю я, приближаясь вплотную.
Она скрещивает руки на груди, вызывающе смотрит в глаза. Одета как-то небрежно, словно впопыхах, впрочем, как и я. Макияж местами поплыл, губы дёргаются в нервной усмешке. Сунув в рот сигарету, прикуриваю от зажигалки. Выдыхаю в сторону дым.
— А я стучала! И звонила сто раз! Мы договаривались, Макс! — резко выпрямившись, бросает мне в лицо, обдавая хорошим таким алкогольным выхлопом. Охуеть, как она за рулем в таком состоянии ехала?
— Ты бухая, — констатирую очевидный факт. — Права лишние или жить надоело? На себя насрать, о других подумай.
— А тебе не похуй? — агрессивно огрызается Данилова, толкая меня кулаком в грудь. — Лучше скажи, чем ты был так занят, что оторваться не мог и хотя бы сообщить, чтобы я не ждала, как дура?
— Отсутствие ответа тебе ни о чем не сказало? — от злости меня ощутимо потряхивает, а еще больше от недоумения и шока. Что за дичь она творит? Зачем?
— Представь себе — нет, — Агния выхватывает сигарету из моих пальцев и затягивается, буравит меня лихорадочно горящим взглядом.
— Нет — правильный ответ. Именно его я и подразумевал, — взяв себя в руки, понижаю тон. Орать друг на друга — херовый такой выход. Кто-то же должен включить мозги и вырубить истерию. Вообще все происходящее — это полный зашквар.
— Значит, не нашлялся. Четырех дней не хватило, Макс? Сколько тебе еще надо? Неделю, месяц? Ты скажи, я подожду.
Ушам не верю. Что она несет?
— Кто у тебя сегодня? Баженова? Хорошо видать ее отодрал, раз она в Питер к тебе сорвалась. Молодец, Макс, не теряешься. Кира с папочкиными связями высоко тебя пропихнет.
— Ты себя, вообще, слышишь? — снова срываюсь, не в силах слушать весь этот бред. Она громко надтреснуто смеется, швыряя мне в лицо окурок. Пиздец. — Домой, Агния, к мужу, ему будешь свое дерьмище вываливать, — схватив ее за локоть, силком тащу к красной тачке.
Она упирается, верещит, плюется, как верблюд, обзывая последними словами. Похер, не реагирую. Запихиваю Данилову на пассажирское сиденье, пристегиваю ремнем и сажусь за руль. Нельзя ее одну отпускать в таком состоянии, вляпается по самое не могу, а я себе потом не прощу. Завожу двигатель и выезжаю с парковки.
— Отвези меня в Хамовники, — требует охрипшим от воплей голосом.
— Нет, — резко обрубаю я.
— Тогда в гостиницу.
— Нет.
— Я от Матвея ушла.
Что, блядь? До хруста в костяшках сжимаю руль, переваривая услышанное. Внутренности скручивает в бараний рог, в ушах звон, а в башке гребаная пустота.
И что, сука, мне делать с этим ее: «Я от Матвея ушла»? Прыгать от радости? Рассыпаться в благодарностях? Поклясться в вечной любви и пасть к ее ногам с щенячьим восторгом? Она же этого ждет? Уверен, что да. И неделю назад все бы так и было, а сейчас … хуй его знает, что сейчас.
— Дом его родители строили. Мне там ничего принадлежит.
Резко успокоившись, Агния опускает стекло, вытаскивает из сумки пачку сигарет и закуривает. Пальцы трясутся, по щекам течет тушь.
— И агентство Матвей мне купил и бабла дохрена ввалил, а я вот такая неблагодарная дрянь. Ненавижу его… — сдавленно всхлипывает она, растирая по лицу черные слезы. — Ты не представляешь каково это. Жить так каждый день. Смотреть ему в глаза, а видеть Лешку… там на дороге. Я устала, Макс. Измучила нас обоих… и тебя. А ты хороший, ты лучше всех. Не бросай меня, пожалуйста. Я одна не выплыву.
— Агния, ты пьяна, — напряженно отвечаю на ее отчаянные мольбы.
Тупая боль давит на грудную клетку, отчаянно хочется найти правильные слова, чтобы успокоить и дать надежду, но я не могу, хотя чувства к ней никуда не делись. Что-то необратимо сломалось за эти дни, и дело вовсе не в бабах, которыми пытался заткнуть зияющую дыру в груди. Мы сумели бы через это перешагнуть, оставить в прошлом и забыть, но я не хочу. Потому что не выйдет ничего. Будет только больнее.
— Прости, я знаю, как это выглядит, — выпуская струю дыма в окно, с горечью произносит Агния. — Просто меня так сильно накрыло в Париже. Думала, что свихнусь, а приходилось улыбаться, корчить из себя примерную жену. Лерка же не понимает, не догадывается ни о чем. Да и не надо ей. — выбросив сигарету, она поворачивается ко мне, протягивает руку и гладит холодными пальцами по щеке. — Останься сегодня со мной.
— Это плохая идея, — уклончиво отвечаю я. — Ты снова хочешь сбежать от проблем, но в первую очередь тебе нужно разобраться в себе и в отношениях с мужем. Если ты думаешь, что твоя боль сильнее, чем его, то глубоко ошибаешься.
— Последний раз, Макс, — Агния шумно выдыхает и порывисто прижимается губами к моему плечу, а затем резко отстраняется и вскидывает голову. — Кто она? — ее голос дребезжит от напряжения, взгляд высверливает дыры на моем лице.
— Ты о чем?
— О шлюхе, с которой ты только что слез, — сквозь зубы цедит Данилова. — От тебя за версту несет дешевыми духами.
— Она не шлюха, — коротко отвечаю я, сосредоточенно следя за дорогой, и вопреки уговорам Агнии, сворачиваю на Рублевское шоссе.
Через считанные минуты подъезжаю к главному входу особняка Даниловых. На освещенной парковке замечаю автомобиль главы семейства, а он сам спускается с крыльца и тяжелой поступью направляется к нам. Небритый, осунувшийся, темные волосы всклочены, мятая рубашка выправлена из брюк. Выглядит так же измученно, как его жена. Единственное бросающееся в глаза отличие — Матвей абсолютно трезв.
Я выхожу первым, готовясь принять удар на себя, но вся моя воинственность мгновенно улетучивается. Данилов не намерен воевать, у него взгляд смертельно уставшего человека, который давным-давно проиграл.
— Она снова с тобой? — он смотрит на меня, а кажется, что мимо.
В одном Агния на сто процентов права — она устроила ад нам троим, и отчаянно пытается удержать нас в этом кипящем котле, но что это дает лично ей?
— Нет, — отрицательно качаю головой. — Как видишь, я привез ее домой.
— Благородный Красавин, кто бы мог подумать, — с презрительной усмешкой бросает Матвей, дергая ручку пассажирской двери. — Что же ты творишь, девочка, — отстегивая
