поднималась по широкому распадку, между двух взлетающих обледенелыми скалами, в безоблачное небо склонов гор. Покрытые инеем деревья, потрескивали на морозе, снег хрустел под ногами, а парок дыхания срывался с губ. Гвоздев любил зиму. Это время года подарило ему взамен старой, оставленной по ранению работы солдата, профессию тренера по биатлону, и вместе с ней, красавицу жену. Воспоминания теплом согрели душу. Как он был счастлив тогда. Сколько планов, сколько надежд, но все рухнуло в один миг. Будь проклят этот Полоз.
Угрюм свернул вправо, и подъем стал еще круче.
— Чуток осталось. — Он повернулся к Художнику, и улыбнулся. — Там грот небольшой, мы его с Пулей нашли, никто о нем кроме нас не знает, вернее не знал. — Он нахмурился, вспомнив друга. — Разведем костерок, согреемся, и перекусим. Дровишки собирай по дороге, скоро пригодятся. — Он подал пример, подхватив из-под ног толстый сук, и закинув его на плечо, развернулся и пошел молча дальше.
Небольшая пещерка встретила их покрытым изморозью каменным сводом, и старым костровищем, с остатками черных заиндевелых углей на полу. Опытные руки путешественников, быстро зажгли огонь, и легкий сизый дымок потянулся струйкой, из лаза на волю, а тепло наполнило помещение. Стены быстро оттаяли, покрывшись капельками воды, но скоро и они высохли. Пар поднимался над развешенной, над огнем одеждой, на прихваченной с собой веревке. Булькал кипятком из растаявшего снега котелок, напариваясь ароматным чаем. Прямо на рюкзаке путники нарезали ломтями хлеб, разделили на двоих большую луковицу, и разломив руками пополам, холодную жаренную курицу, молча насыщались мясом, теплом и покоем.
— Лишь бы нам на убыра не нарваться. — Угрюм слизнул с пальцев жир, и швырнув обглоданные кости в костер, откинулся на расстеленную на полу меховую накидку. — Сам я его не видел, бог миловал, но тот, кто остался чудом жив, после встречи, рассказывал, что это исключительно жуткая тварь. Говорят, что убить невозможно, но если попасть в третий шейный позвонок, и выбить его выстрелом, то башка падает набок, и тварюга начинает дурить: Визжит, свистит и бегает бездумно по кругу, размахивая лапами, пытаясь пристроить свернутую рожу на положенное той место. Можно за это время успеть сбежать. Так что прими к сведению, ты стрелок меткий, постарайся попасть. — Он засопел полусном. — Чего-то меня рубит на полный желудок. Может поспим чуток. Силы еще понадобятся.
— Я не против. — Кивнул Максим, сам едва сдерживаясь что бы не вырубиться. — По часику на брата, пожалуй, хватит. Ты в этот раз первый ложись. — Он повернулся к Угрюму, и усмехнулся. Тот уже во всю храпел.
Художник встал, и выглянул из лаза. Солнце, отражаясь искорками от снега, слепило зайчиками глаза. Впереди, в голубой дымке, открывалась поросшая редкими соснами долина, взбирающаяся одним, сужающимся в тонкую, кривую нитку, концом высоко в горы, а другим, расплескивалась бесформенным краем, по далекому горизонту. Он наслаждался видами, вдыхая свежий морозный воздух. Минутка счастья в бесконечной череде лишений, и испытаний. Она нужна, именно вот такая, чтобы не зачерстветь душой, чтобы понять, что и ты все еще в силах радоваться жизни. Что жив. Он вернулся к костру, и налил чая. Терпкий напиток с дымком, обжег губы, прогнав накатывающий сон.
Далекий крик, перешедший в визг боли, нарушил идиллию отдыха. Максим вновь поднялся, и выглянул наружу. Внизу склона суетились несколько темных точек, он пересчитал. Семь существ. Кто там был, люди или нежить не разобрать, слишком далеко. Уйын не давал расслабляться своему игроку. Гвоздев вернулся и взял автомат. В оптику стало отчетливо видно, что дерутся люди. Вернее, не дерутся, а кого-то уже убили, и обшаривают труп, срывая с него одежду, и выворачивая карманы. Художник вернулся к костру, и положил калаш на место. Помогать там уже некому, да и не его это дело. Кто бы самому помог?
Он отхлебнул еще чая. Крик повторился.
— Да что у вас там происходит? Не может кричать труп, или еще кого прихватили уроды? — Он вновь выглянул. В прицеле автомата, трое волокли к четверке потрошащих мешок убиенного, очередную жертву, упирающегося мужика в белом тулупе. — Вот уроды. Этого-то откуда они выловили. Помочь что ли?
Художник поймал в прицел голову одного из нападавших, задумался в сомнении, но приняв решение, нажал на спуск.
— Грабить это плохо. — Прошептали его губы, слившись с тихим шелестом выстрела. Глушитель работал лучше всяческих похвал.
Первая цель откинулась на спину, раскинув руки, и вытянув в струнку ноги, а двое остальных, бросив жертву, рванули в стороны, дико озираясь в поисках стрелка. Четверка вздрогнувших от неожиданности мародеров, быстро нырнула за валун, и скрылась из глаз.
— Давай мужик, не тормози. — Прошептал Гвоздев тому, кто его не слышал. — Сейчас очухаются, и пристрелят. Вали оттуда, дурень, ушами не хлопай. — Он поймал спину одного из убегающих, и тот встретив пулю между лопаток, нырнул в снег и там, дернувшись затих. — Два. — Вздохнул Максим. — Вот только я не уверен, что помогаю достойному. — Давай-ка дальше мужик сам справляйся. — Буркнул он в сторону неслышащей его жертве грабежа. С меня двух убийств хватит на сегодня. — Он вернулся к костру, и продолжил пить чай.
Угрюм во сне потянул носом, и открыл глаза.
— Порохом пахнет? Или мне кажется? — Он зевнул и сел. — Не, не кажется. — Он посмотрел на Максима. — Чего у тебя опять произошло-то? Только не говори, что с убыром на новый квест сговорился. С тебя станется.
— Там какие-то уроды двух мужиков грабили, одного убили, второму я немного помог. Надеюсь, у того хватит ума сбежать. — Гвоздев ответил, не отрывая взгляда от весело потрескивающего огня, и безучастно пил чай.
— Делать тебе что ли нечего, всем обиженным Уйыном не поможешь, их тут много. — Угрюм поднялся, взял автомат, и долго всматривался в прицел. — Не видно никого. Два трупа валяются, остальные слиняли. — Он вернулся. — Если это ушлепки из секты, то искать нас будут упорно, и мстить, если просто гопники, то свалят подальше.
— Здесь и секта есть? — Невесело усмехнулся Художник.
— Так и тут люди живут. — Невесело вздохнул спутник Гвоздева. — Любит народ вокруг бреда кучковаться, и верить в черти знает что, причем чем страшнее и пакостнее предмет поклонения, тем больше у него адептов. Вон в старом мире есть придурки, что сатане молятся, чего
