срочно нужно туда… Прости за подробности…
Дверь в санузел хлопнула, послышался шум воды. Лика вздохнула. Люди несовершенные создания. Им нужно есть, пить и… много чего ещё делать, чтобы выжить. А жизнь человека так хрупка, что непонятно, как мы до сих пор не вымерли. Смерть играет в лотерею. Караулит буквально везде: на улице, дома…
Снаружи раздалось: «Отдать швартовы!» Яхту качнуло. Мощно заработал мотор. Лика подбежала к двери, хотя и понимала, что заперто. Она подёргала ручку, толкнула её плечом.
— Нет, тут двери хорошие, — Матвей подошёл сзади. — Я пытался выломать. Не получилось. Потом они меня связали. А потом, вообще, вырубили какой-то штукой. Зря ты сдалась.
Лика резко повернулась и упёрлась лопатками в деревянную поверхность. Матвей стоял совсем рядом. На его мокрой груди ещё виднелись следы надписи «24 часа», которую он пытался стереть в душевой. Рёбра его поднимались и опускались, и так же опускалось и поднималось её сердце. Она осторожно положила руку ему на грудь, прямо на выемку, где сходились рёбра. Его ладонь накрыла её сверху и тихонько сжала.
— Лика, — шепнули его губы.
— Матвей, — она запрокинула голову.
Наверное, она ждала, что он её поцелует, но он просто притянул её голову к себе. Его сердце гулко билось рядом с её ухом. Она считала удары: «Тук, тук, тук-тук, тук». На глаза навернулись слёзы.
— Не надо, — сказал он и приподнял её за подбородок. — Я не дам тебя в обиду. Обещаю. Они ничего не смогут тебе сделать.
— Почему? — хлюпнула она.
— Потому.
Её показалось или в его голосе послышалась ирония? Но вот поцелуй был самым, что ни на есть, серьёзным. Никто не целовал Лику так. Да и никак ещё не целовал. Никогда. Он длился не больше пары секунд, но для неё они показались часами, годами, вечностью. Она прожила с ним всю свою жизнь, умерла в его объятиях и снова воскресла.
— Нет, — сказала она и вытерла мокрую щёку о его грудь. — Это я не дам тебя в обиду. Обещаю.
Странное это было ощущение. Они чувствовали качку, чувствовали, как яхта набирает ход, делает повороты, взлетает и падает с волны на волну и наверняка с каждым метром приближает их к ужасному концу. Но сейчас они сидели, обнявшись на кровати, и разговаривали. Никогда ещё Матвей и Лика так долго не говорили. Даже во время прогулок по парку, когда Матвей жил рядом.
«Как хорошо, что ты приехал на соревнования, и мы встретились. И как же это ужасно, что ты приехал», — думала Лика, но вслух говорила совсем другое. Во-первых, она рассказала о том, что произошло на скотобойне. Про Романа. Во-вторых, про Стропалецкого и подозрительного полковника. В-третьих, высказала предположение, что Гривцова, скорей всего, используют в своих интересах серые, причём применяя к нему методы гипноза.
— Бедный Грива, — усмехнулся Матвей, — все его, бедного, гипнотизируют. Стропалецкий ведь тоже хвастался, что внушал ему то, что нужно.
— Бедный Грей, — возразила Лика. — Жив ли, бедняга?
— Этот монстр чуть не откусил мне… хм… ногу, — возмутился Матвей. — Собаки не должны набрасываться на людей.
— Если бы Грей не бросился на серых, мы бы давно уже были у них в лапах, и я бы не узнала так много об аргах. Так что бедного пса надо пожалеть. Ему не повезло с хозяином, и только. Я всегда мечтала иметь собаку. Но как-то всё не получалось. Родители не то чтобы против, но каждый раз убеждали, что собаке в нашем доме будет не очень хорошо. Ну да, мы же и домой все приходим только вечером. Гулять с ней некому совсем.
Матвей кивнул.
— Да то же самое. Даже кошку не завели, потому что дома практически никого не бывает. Мать на работе с утра до ночи. Я или в школе, или на тренировке.
— Можно спросить? — Лика посмотрела на него снизу вверх. Матвей моргнул, показывая «да». — Почему твои развелись? Это не любопытство… прости.
— Да ничего. Ну, а что? Все разводятся. По статистике каждый второй брак кончается разводом.
— Ну, её, эту статистику. Ты мне скажи — почему? Как ты сам думаешь?
— Не знаю, — Матвей помолчал, потом вздохнул: — Мне было двенадцать. В один прекрасный день я пришёл из школы, а вещей отца нет. Даже модель парусника забрал — мы его год клеили, всё никак доделать не могли. Потом оказалось, что у него помимо меня ещё сын есть. Вот он ему парусник и отнёс, — Матвей хохотнул. Но Лика заметила горькую складку возле губ.
— Как ты это пережил? — Она положила голову ему на плечо. — Я, когда узнала, что отец… как бы собирается от нас свалить, столько всего наворотила…
— Пережил. Сначала решил, что вырасту, стану чемпионом по джиу-джитсу и убью его. Да, не ужасайся. Реально хотел. Я в секцию-то поначалу ходил так… без особого энтузиазма. Отец меня туда записал — хотел, чтобы я настоящим мужиком вырос. Ну, я и вырос да, надеюсь, не хлюпиком. При случае мог бы ему накостылять. А потом, знаешь, решил, что так даже лучше. Вот не бросил бы он нас, не стал бы я чемпионом. Мама не нашла бы приличную работу. Она же домохозяйка была, не работала. Но после развода пришлось. Она теперь уже начальник отдела продаж в этой своей сантехнической фирме. И она смогла мне оплачивать всех этих репетиторов по языку и прочее. Так что я не в накладе. Мать только жалко. Она долго ещё по ночам плакала. Я слышал за стенкой. Как она тихонечко в подушку… А потом как-то успокоилась. И я успокоился. Даже виделся тут с ним как-то. Никаких эмоций, знаешь. Даже странно. Да ведь?
Лика не успела ответить. Дверь распахнулась. В каюту зашёл мрачный Пит, за ним Вернон.
— О, голубки, — сказал Пит, — ну, милуйтесь, пока время есть. Пойдём с нами, — он показал Лике на выход.
— Никуда она не пойдёт без меня! — Матвей попытался приподняться, но Пит тут же направил на него своё оружие в виде трубки.
Лика вскочила.
— Не надо! Я пойду. Матвей, ничего они мне не сделают.
Пит закатил глаза. Голубоватые белки на фоне серого, почти пепельного оттенка лица, смотрелись совершенно дико.
— Да уж, не рыпайся, — Пит взял что-то из рук Вернона и бросил Матвею. — Переоденься. Скоро будем проходить границу. Ты матрос, понял? Надеюсь, ума хватит, чтобы понять, что не стоит ничего затевать? Первой убью девчонку, потом всех остальных. Ясно?
Матвей держал в руках синий комплект одежды с белой окантовкой и
