Я тоже участвовал в том снежном десанте, несколько суток просидел в кабине «Урала», везшего за Полярный круг электростанцию. Правда, тогда нам с Валерием встретиться не удалось: его вездеход торил зимник, шел впереди колонны.
Тридцать девять тракторов, вездеходов и мощных грузовиков двинулись тогда от Медвежьего к Ямбургу. По этому маршруту никогда ранее не ходили машины. Не было дороги. Автотракторный поезд вез к новому месторождению оборудование для самых первых, начальных работ на Ямбурге.
Тяжелый был поход. Преодолевая снежные заносы, обходя затаившиеся болота, не замерзающие и зимой, в пургу и лютый мороз, двигалась на север наша колонна. Почти неделю продолжался ее путь. Дошли.
Три года Валерий работал на Ямбурге. А теперь, когда там мало-мальски обустроено, его потянуло в места и вовсе необжитые — по другую сторону Обской губы, в Ямальск.
Наш разговор прервал резкий скрежет.
— Приехали! — проговорил Валерий, распахивая дверцу.— Позагорать придется...
Сказать честно, «загорать» не хотелось: дул сильный ветер, бросая в лицо хлопья снега.
— Гусеница полетела! — голос водителя, раздавшийся на этот раз откуда-то снизу, звучал даже весело.— Ничего, прорвемся!
Заметно холодало, а Давыдову было жарко. От его рук и одежды поднимался пар, хотя вести ремонт приходилось в холодном и скользком болотном месиве. Стучала кувалда, хлюпала жирная грязь, монотонно, на холостых оборотах, урчал мотор. Но вот показалось улыбающееся перемазанное лицо водителя:
— Порядок!
Тундра в этих местах гористая. Невысокие сопки, поросшие карликовыми березками, глубокие овраги с мелкими, но широкими речушками. То песок, то торф, то глина. Машина, не сбавляя скорости, скатилась с крутого склона и, разбрызгивая воду, выскочила на противоположный берег. Впереди, сквозь туман и морось, проступили очертания буровой вышки.
— Подшибякинцы работают,— уважительно сообщает водитель.
Кто из тундровиков не слышал о Василии Тихоновиче Подшибякине — лауреате Ленинской премии, которую он получил за разведку и разбуривание гигантской газовой кладовой — Уренгоя? Ныне «фирма» Подшибякина перебралась еще севернее — начинает разрабатывать Новопортовское месторождение.
Сложная структура у этого нефтегазоконденсатного месторождения. Оно как слоеный пирог, и каждый корж-горизонт начинен каким-либо углеводородным сырьем. Но для добытчиков это месторождение трудно еще и тем, что лежит в субарктических широтах, в зоне вечной мерзлоты. Мерзлота, твердая как гранит, сопротивляется буру. Бывали случаи, когда уже готовые буровые колонны сминала она, уничтожая многодневный труд десятков людей.
Наш вездеход очередной раз перескочил речушку и вылез на другом берегу, вспугнув большую стаю белых куропаток. Видно, последние тундровые ягоды дощипывали. Поднялись птицы и потянулись мимо буровой к красному неяркому солнечному диску, садящемуся за сопки.
Осталась позади буровая. Еще немного, и мы въехали в маленький поселок — несколько вагончиков, трактора, вездеходы... Невдалеке поднимались невысокие баки — емкости для нефти. А поодаль, в тундре, высились цистерны-семисоттонники. Как нам объяснили, новопортовская нефть будет поступать сначала в небольшие резервуары-накопители, а затем, по мере их заполнения, переливаться по трубам в большие емкости.
У крайнего вагончика стояли на больших санях, сваренных из труб, бочки с водой. Дверь вагончика распахнулась, и в клубах теплого пара на пороге показалась женщина в белом халате. Это, как мы узнали позже, была Любовь Уколова — повар, единственная женщина в мужском рабочем коллективе. Она с мужем, помощником бурильщика Владимиром, живет здесь практически постоянно. Меняются вахты, одни уезжают, другие заступают на их место. Но всех надо кормить, вот и трудится Люба с утра до вечера. Ее вахта пока бессменная.
В вагончике-столовой уютно и тепло. Вкусно пахнет только что испеченным хлебом...
Наутро с главным геологом Новопортовской экспедиции Валентином Александровичем Фомичевым мы пошли к сто шестьдесят девятой скважине. Фомичев работает на Севере уже десять лет. Он один из авторов геологической модели первого месторождения на Ямале. И сейчас Валентин Александрович ведет нас к скважине, которая, по его расчетам, должна дать нефть.
«Елочка» запорной арматуры не далее километра от поселка, но добирались мы до нее около часа. Ноги в высоких сапогах то и дело проваливались выше колена в болотную хлябь, чуть подмерзшую сверху.
От скважины в сторону, метров на пятьдесят, тянулись трубы — отвод для факела. При испытании скважин буровики вынуждены выпускать наружу некоторое количество газа, конденсата или нефти, чтобы изучить их состав, физические и химические особенности; это важно для дальнейших прогнозов. Но чтобы продукты земных недр не попали в атмосферу, не покрыли почву непроницаемой пленкой, не погубили растительность, на время зажигают факел.
Мы присутствуем как раз на испытании скважины. Один за другим рабочие открывают краны и задвижки. Стрелки манометров оживают, начинают дрожать, затем резко отклоняются. В трубах засвистело. В этом шуме я не услышал хлопка ракетницы. Яркая светящаяся зеленая точка прочертила дугу, и грохнул взрыв. Оранжевое пламя заполыхало в сером сумеречном свете дня.
— Это попутный газ;— кричит нам Валентин Александрович.— Он легче, потому и вырывается из скважины первым. А вот пошел газовый конденсат...
Цвет огня становится все более красным. Яркий огненный клубок ежесекундно меняет очертания.
Колючий мелкий снег продолжает стегать лицо. Ломкий ледок покрыл лужи и болотца, но вокруг бушующего факела жирная грязь парит и растрескивается.
На какую-то секунду свист и грохот вдруг прекратились, но в следующий миг раздался хлопок, и в небо взметнулось пламя выше и ярче прежнего.
— Нефть! Нефть пошла! Первая нефть Ямала!
Несколько минут полыхал факел, как бы салютуя первооткрывателям нового месторождения и тем, кто пришел за «черным золотом» Заполярья и добыл его. Затем кран на факел перекрыли, и нефть устремилась в резервуар-накопитель.
Вечером в вагончике-столовой царило праздничное оживление. Играла музыка: Люба ставила на магнитофон самые любимые записи. На столах в эмалированных кружках темнели какие-то тундровые веточки. Под потолком сияли лампы во все свои сотни свечей. А порции — всегда, надо сказать, не столовские — сегодня были особенно обильны.
Ближе к ночи Фомичев посмотрел на часы и включил рацию: опытно-промышленный участок должен был выходить на связь с Надымом. Загорелся красный глазок индикатора. Послышался треск, шипение, какие-то голоса. Настроившись на волну, Валентин Александрович взялся за микрофон:
— «Белизна — семьдесят девять!» «Белизна — семьдесят девять!» Я — «Белизна — семьдесят восемь». Как слышите? Прием.
Связь заработала. Валентин Александрович начал передавать. Обычная сводка: цифры, цифры, цифры... Красная лампочка-индикатор мигала в такт его словам. И лишь под конец Фомичев, стараясь не выдать волнения, доложил:
— Сто шестьдесят девятая дала нефть! Нефть!!!
п-ов Ямал, месторождение Новопортовское
А. Трутнев Фото В. Пихновского
Чосон — утренняя свежесть
Утро. Около шести. На улицах Пхеньяна появляются люди, торопливо семенящие на работу. Шарканье сотен подошв смешивается с шорохом метел. Школьники с вениками в руках проворно подметают мусор. У каждого из них свой участок.
Утренний шум, новые запахи, чужая речь — ко всему этому приходится привыкать тем, кто впервые приезжает в Чосон — Страну утренней свежести, в Корею. Привыкали и мы, студенты МГУ, полгода проходившие языковую стажировку в Пхеньянском университете.
Все то, что пришлось прочесть об этой стране, узнать от преподавателей, казалось здесь знакомым и в то же время новым и непривычным. Неистощимая энергия, независимость характера, уважение к авторитету, почтительность к друзьям, умение по-детски радоваться и огорчаться, любовь к музыке и уединению — неизменные национальные черты корейцев — удивляли и привлекали нас. Есть корейские блюда, учиться говорить на одном из сложнейших языков мира, любоваться природой, задавать вопросы, несмотря на то, что не всегда можно надеяться на исчерпывающий ответ,— все это было необходимо, чтобы понять эту страну, ее людей. Нелегко было сразу приноровиться к незнакомому образу жизни. И для начала пришлось привычный нам хлеб сменить на рис и научиться есть палочками. Две металлические или деревянные палочки оказались намного удобнее, чем вилка и нож, когда мы ели корейские блюда из глубоких пиал. В Корее этот основной столовый прибор называется «чокарак», в Китае — «кваэцзы», в Японии — «хаси». Не сразу, конечно, научились мы ловко владеть ими. Немели пальцы, концы палочек не сходились друг с другом. Но раз от разу все легче удавалось справляться. И только когда мы научились быстро ухватывать палочками маленькое рисовое зернышко, стало ясно, что наши старания не пропали даром.
