придушить выродка голыми руками.
Но я не стану спешить.
Нет.
— Оставьте нас одних, — исподлобья посмотрел я на парней, стоявших за спиной «жениха».
Кивнув, те бесшумно вышли из зала и закрыли за собой тяжелые двери.
Хрустнув костяшками пальцев, я медленно подошел к уроду.
Кожу стянуло от засохшей крови, а в том месте, где должно было быть сердце, звенела зияющая пустота.
— Зачем она тебе? — глухо спросил я, глядя уроду прямо в глаза.
Для меня он уже был не жилец. Но мне было важно кое-что прояснить.
— А тебе? — впившись в мое лицо проницательным взглядом, усмехнулся урод в костюме. — Так хорошо трахается? Или позарился на деньги папаши?
По телу пробежала дрожь.
Бля, с каким же удовольствием я закопаю его в землю…
— Зачем она тебе? — повторил я вопрос, выпрямляясь во весь свой рост.
Зря я, наверное, отпустил парней. Я был в шаге от того, чтобы подарить этому уроду мгновенную смерть.
— Я приметил эту крошку сразу, как только познакомился с ее отцом, — пожал плечами выродок. — Она идеально подходила мне. Внешность, ум, харизма, связи отца. Мне нужен был такой пластилин, чтобы слепить из него что-то стоящее.
Пальцы сжались в кулаки.
Виталина была настолько прекрасна и совершенна, что слова этого отморозка звучали, как кощунство.
— Я смотрел на ее мать и понимал, что генетика там шикарная, — разоткровенничался урод. Он верил, что с минуты на минуту примчатся его ФСБшники, и чувствовал себя хозяином вечеринки. Ему даже доставляло удовольствие вываливать на меня всю свою гниль.
— Ты же знаешь, что случилось с ее матерью? — широко улыбнулся выродок, кайфуя от того, с каким трудом я сдерживаю себя. — Они пошли на речку, и мать утонула, когда пыталась спасти Виту.
Я незаметно сглотнул.
Я и не подозревал, через что пришлось пройти моей девочке…
— А прикол в том, что до этого я незаметно накачал ее дуру-мать наркотиками, чтобы скомпрометировать, — зло хмыкнул урод, подаваясь вперед, насколько позволяли наручники. — А она вместо того, чтобы отрубиться в своей спальне, за каким-то хером поперлась с дочкой на пляж.
Мне стало тяжело дышать от ярости, темной волной поднимающейся всё выше и выше.
— Но вышло даже лучше, чем я планировал, — откинувшись на спинку стула, самодовольно искривил губы выродок. — Ты даже не представляешь, что чувство вины творит с маленькими домашними девочками. Ими становится так просто управлять. Даже ее папаша после пары моих советов справился. Пока не появился ты…
Это была последняя капля.
Короткий хлесткий удар в лицо вырубил мудозвона. Скрипя зубами, я схватил бездыханное тело и потащил к выходу.
До приезда полиции и неприметных людей в серых костюмах оставалось совсем немного, и мне нужно было поторопиться.
Олег с Бахой видели, как я грузил выродка в багажник и садился за руль машины, но даже не сделали попытки подойти ближе.
Они знали меня давно и поняли всё с первого взгляда.
Смерть этого подонка будет мучительной.
* * *
Парковка возле больницы была забита под завязку.
Тормознув прямо посреди дороги, я схватил из машины черную ветровку и, накинув ее на голый торс, рванул к зданию.
От меня разило кровью и сырой землей, и люди инстинктивно шарахались в сторону.
Похуй.
Не обращая ни на кого внимания, я ворвался в больницу и, бегло пробежавшись взглядом по указателям, метнулся к лестнице.
Я не помню, как взлетел на четвертый этаж, игнорируя окрики офигевших санитаров.
Я и так потерял слишком много времени.
Вломившись в коридор, ведущий в реанимацию, я наклонился и пристально посмотрел в глаза медбрату, сидевшему у входа.
— Виталина Аронова, — мой голос звучал будто из преисподней, и парень, побледнев, нервно сглотнул.
— Пятая дверь справа, — кивнул он головой, старательно избегая мой взгляд.
Криво усмехнувшись, я выпрямился и стремительно пошел по коридору.
Мое сердце колотилось, как ненормальное.
Я двигался, но не чувствовал собственного тела.
Я дышал, но воздух не проникал в легкие.
Сейчас я увижу Веснушку.
Неважно, в сознании она или нет.
Я ее увижу.
И до кровавых точек перед глазами я боялся, что увиденное не оставит нам шанса.
Я так боялся, что в хрупком теле больше не осталось света…
— Рус… — тихий голос Бахи на секунду вернул меня в реальность.
Я медленно повернул голову и посмотрел другу в глаза.
Он стоял напротив той самой двери и, пожалуй, еще никогда я не видел его таким осунувшимся и встревоженным.
Сердце тревожно кольнуло.
Нет-нет-нет…
Отвернувшись от друга, я резко толкнул дверь и, отмахнувшись от запричитавшей женщины в белом халате, шагнул в стерильное помещение.
Белые стены, сверкающая сталь инструментов, бесконечные трубки и яркие лампы ослепили меня.
Зажмурившись, я сделал еще один шаг вперед.
Я пришел.
Вита ведь видит меня?
Мне показалось, я даже услышал ее недовольное ворчание «Мог бы и прикрыть свой торс. Ты все-таки в больнице находишься, а не в стрип-клубе»…
Я улыбнулся, ощущая влажную соль на губах.
— Больше ты от меня не убежишь, красотка, — хрипло пообещал я, медленно открывая глаза.
Сознание цеплялось за что угодно — за писк аппаратов, за острые углы кровати, за белоснежную простынь, которая казалась серой на фоне неестественно-бледных изящных ступней…
Но момент истины был неизбежен.
На кровати лежала моя Вита.
И еще никогда она не была так далека от меня.
Горецкий
Я влюбился впервые в жизни.
Да так сильно, что напрочь потерял голову.
Настолько, что я, тридцатилетний мужик, поверил в чудеса.
Поверил в то, что это может быть навсегда.
Зло усмехнувшись, я отшвырнул пустую пачку сигарет и, подставив лицо мокрому снегу, посмотрел в небо.
У кого-то там, наверху, хуевое чувство юмора.
Иначе зачем всё это?
Зачем я встретил Веснушку и втрескался в нее по уши?!
Зачем, как придурок, мечтал о нашей свадьбе, о днях и ночах, в течение которых мы бы состарились вместе, о дочке, у которой были бы невероятные зеленые глаза?..
Идиот. Идиот. Идиот.
Нет теперь ничего.
Нет моей Веснушки.
Нет дочки с ее глазами.
Нет ничего.
Остался только я.
Калека с вырванным сердцем и пустым взглядом.
От холода я не чувствовал под собой ног.
— Рус, братишка, стой! Стой… Стой… — Олег догнал меня на выходе из морга и, развернув, крепко обнял.
Он плакал.
Плакал.
Я крепко стиснул зубы.
Мое остывшее тело будто выкинули на растерзание голодным волкам.
От меня остались только пропитанные болью клочья.
— Мне надо идти, — хрипло выдохнул я, глядя широко распахнутыми глазами на лицо друга.
Сглотнув, тот помотал головой.
