class="p1">— Я не оставлю тебя одного, Рус. Ты же с собой что-нибудь сделаешь.
Я медленно посмотрел в сторону морга.
Там осталась моя Веснушка.
Вернее, ее неподвижное тело, которое я больше не смогу обнять.
И я не мог это осознать.
Это всё казалось не по-настоящему.
— Мне надо идти, — упрямо повторил я, делая шаг назад.
Олег потянулся за мной.
— Нет, Рус.
Глубоко вздохнув, я посмотрел другу в глаза.
— Прости, брат.
Олег даже не стал уворачиваться, когда я ударил его в лицо.
Он просто тоскливо смотрел на меня и уже не делал попыток остановить.
Еще один кинжал в пустоту, где когда-то было мое сердце.
Развернувшись, я сорвался на бег.
Легкие разрывало от потока воздуха.
Я бежал.
Бежал от себя. От сухих слов врача «Нам не удалось спасти вашу девушку. Ее сердце остановилось». От боли и отчаяния, которые в одну секунду выжгли все внутренности.
Я был так близок к счастью.
А теперь я в аду, которому нет конца.
Я всё просрал.
Рванув дверь машины на себя, я сел за руль и, нажав кнопку пуска, вдавил педаль газа до предела.
Я исправлю.
Я все исправлю.
Год спустя
Алекс
— Алекс, сегодня мне нужна твоя помощь в актовом зале, — посмотрела на меня кураторша. — Останешься после пары.
Я с тяжелым вздохом кивнул.
Сегодня весь универ стоял на ушах. А все потому, что к нам приезжал сам мэр. Он собирался выступить в актовом зале и пообщаться со студентами.
Я планировал пропустить эту встречу, но спорить с преподавательницей все же не рискнул. Я и так был в ее черном списке.
Забрав у кураторши пачку буклетов, я вышел из корпуса. Там меня уже ждал Егор.
— Идем, — улыбнулся он, невзначай касаясь пальцами моей руки.
Вздохнув, я кивнул.
— Я раздам эти листовки, и мы сразу уйдем.
— Тебе даже не интересно, о чем он будет говорить? — тихо спросил Егор, приноравливаясь к моему быстрому шагу.
Я покосился на парня.
— Это мэр. Он скажет только то, что мы хотим услышать.
Егор уставился себе под ноги и до центрального корпуса мы дошли в полной тишине.
Зал был забит под завязку.
Нового мэра любили. Особенно студенты.
Он сделал ставку на молодое поколение и всячески поддерживал школьников и студентов, открывая многочисленные образовательные фонды.
В газетах писали, что причина в том, что новый мэр до недавнего времени и сам был преподавателем университета.
Но я-то знал правду.
Все, что делал Горецкий, было только из-за одного человека.
И ее уже год не было в живых.
* * *
Я раздавал буклеты с информацией об открытии нового кризисного центра против домашнего насилия и старался не смотреть на сцену.
Я не разговаривал с Горецким с того самого дня, как сердце Виты перестало биться.
Он вышел из морга, сел в машину и уехал.
На похоронах Руслана не было.
А через неделю СМИ взорвалось от страшной новости. Мэр зверски убит в собственном доме. Кто-то методично перерезал всю его охрану, а потом подверг изощренным пыткам самого хозяина.
Все решили, что мэр связался с мафией, за что и поплатился.
На мафию же скинули и смерть важной шишки из ФСБ. Его тело нашли закопанным в лесу. И по медицинским заключениям он был еще жив, когда его закапывали.
Город гудел от ужаса.
Но постепенно все забылось.
И новый мэр пришелся всем по душе.
Молодой, сильный, харизматичный.
Но даже через экран телевизора я не мог смотреть Горецкому в глаза. От его немигающего взгляда мороз продирал кожу.
Не удивлюсь, если он задорого продал душу дьяволу за возможность не чувствовать ничего.
— Он здесь, — шепнул Егор, приобнимая меня за плечо.
Мы встречались уже год, но знали об этом только самые близкие люди.
— Значит пора валить, — решительно выдал я, засовывая оставшиеся листовки в сумку.
Я не мог смотреть на Горецкого, не мог слышать его голос, не мог думать о том, что творилось у него внутри, когда Веснушка бросила нас.
Это было слишком тяжело.
Я любил Виту.
А Горецкий был одержим ею. Он дышал ею.
И его горе сбивало меня с ног, оно парализовало меня.
Закинув сумку на плечо, я повернулся к выходу. Стены начали давить на меня. Я стал задыхаться.
И в этот момент я увидел Горецкого. Он зашел в зал в сопровождении других людей. Мощный, колоссальный, бесстрастный, как ледяная глыба.
Сердце заныло от безысходной тоски.
Я глубоко вдохнул и остановился.
Горецкий смотрел прямо на меня.
Его серые глаза были чернее океана перед цунами.
Там скрывалась такая всеобъемлющая космическая пропасть, что кровь стыла в жилах.
От ощущения нереальности у меня закружилась голова.
А потом Горецкий будто включил кнопку «play» и, едва заметно кивнув мне, продолжил путь.
Друзья! Я не удержалась и написала еще одну концовку. Она более жизнеутверждающая, и, думаю, многим придется по душе. Я люблю хэппи-энды, но в данной истории мне показалось, что будет честнее закончить ее так, как в основной версии, которую вы прочитали выше… Но вы можете со мной не согласиться, и я пойму почему! Пускай каждый сам решит для себя, как закончится эта книга.
Итак, представьте, что 46-й главы и эпилога не было…
Поехали!
* * *
Виталина
Говорят, когда умираешь, вся жизнь проносится перед глазами.
Чушь собачья!
Когда умираешь, ты проваливаешься в глубокий обморок, которому нет конца.
Ты не видишь свет в конце тоннеля, не витаешь в воздухе вокруг своего тела и склоненных над ним близких людей.
Тебя не существует.
Ты — лишь темнота, помноженная на бесконечность.
И когда тебя неожиданно выкидывает из этой темноты, ты чувствуешь себя переломанным животным.
Резко вдохнув, я распахнула глаза и беспомощно замерла. Все мое тело было пронизано какими-то трубками, катетерами и такой яркой болью, что хотелось снова провалиться в забытье.
С хрипом оторвав голову от подушки, я огляделась.
Больничная безликая палата, пищащие аппараты, подсоединенные ко мне бесчисленными проводами, мои ноги под простынью, которые казались ненастоящими…
Сосредоточившись, я пошевелила пальцами ног, ощущая себя ребенком, который впервые познает свое тело.
Простыня едва заметно дрогнула.
Боже.
Откинув голову, я обессиленно закрыла глаза. Бороться с угасанием было нереально сложно.
Звуки, краски, ощущения сбивали с толку. Я уже успела отвыкнуть от всего этого. И теперь чувствовала себя улиткой, которой хотелось спрятаться назад в ракушку.
Горячие слезы потекли по щекам…
Легкий скрип двери и
