Долгожданная «оттепель» в середине 50-х годов растопила лед диктатуры, ветер свободы поднял вторую волну авангарда, которая ударила по фундаменту школы с новой силой. Реализм был осужден как сталинское наследие. Авангард выступил в качестве борца за свободу против сталинских репрессий. Сейчас школа в России переживает третью волну испытаний, грозящую вымыть из ее стен остатки былого величия. Дух наживы проник в сердца и души многих преподавателей и учеников. Арт-дельцы из Америки, Европы и Японии наконец-то дотянулись до нового для них русского художественного мира, мгновенно превратив его в рынок. Реальность доллара многим художникам показалась настолько ощутимей бессребренического служения высоким идеалам, что школа явилась для значительной части талантливых людей чем-то формальным. Далеким от истинной свободы творчества. В ней большинству стало так же тесно, как молодому солдату в сдавливающем горло воротничке, застегнутом на железный крючок…
Чем дальше от нас неумолимое время отодвигает в туман истории титаническую эпоху, породившую великих мастеров, тем более шатким становится мост, связывающий нас с поколениями гигантов. Во все времена этот мост на своих плечах, как атланты небо, поддерживали художники-учителя, жрецы, не дававшие погаснуть очагу высокого реализма, превратиться в пепел устоям крепкой академической школы.
У нас в России, как и в Европе, художественные академии почти растеряли своих педагогов. Кого смыл с лица истории вихрь революционных перемен, кто погиб в лагерях, кто исчез на войне, кто, спасаясь в эмиграции и оторвавшись от Родины, заболев ностальгией, потерял способность творить, кто остался дома, но, придавленный догмами соцреализма, обмельчал духом, а кто из тех, что помоложе, воспитался в сверхчеловеков нового времени, превратившись в эмигрантов у себя на Родине. Так мы почти утратили традиции нашей некогда великой школы. И вот настало время — или окончательно пасть под ударами страшного XX века, или, как уже не раз было в нашей трагической Русской истории, выстоять, спастись, причем, снова и уже в который раз, не только самим, но и отстоять дорогую нам Европу.
Художник и подвижник Илья Глазунов, один из немногих, кто прекрасно понимал катастрофический размах русской и европейской художественной трагедии, принимает решение создать в Московском художественном институте имени Василия Сурикова творческую мастерскую, чтобы воспитать новое поколение художников-реалистов, научив их писать, опираясь на каноны Императорской Академии художеств. Так возник последний бастион лучших традиций русской реалистической школы живописи, слух о котором быстро облетел всю страну. Молодые художники, заинтересованные в серьезном классическом образовании, с конца 70-х годов стали выбирать для учебы Мастерскую портрета, открытую Глазуновым. К сегодняшнему дню ее закончили 33 художника. Сейчас в ней на всех шести курсах обучается 8 студентов. Еще 3 месяца назад студентом был и я.
В мастерской Глазунов создал ученикам все условия для осуществления своего замысла. Ориентируя студентов на лучшие образцы мирового искусства, опираясь на основополагающие этапы развития Императорской Академии художеств, руководитель ставит перед учениками высшую цель — научиться создавать реалистическую картину — жанр, являющийся, бесспорно, первым по трудности, мощным по воздействию и самым емким, где художник может проявить все грани своей личности — умение мыслить образами и умение воплощать замысел на холсте.
Глазунов никогда не тратит время попусту на то, чтобы отобрать себе первокурсников. Его принцип — работать с теми, кто пришел. Не случайно самым трудным для нас оказывался первый курс, который наш руководитель метко назвал «реанимацией». На студентов, словно ушат холодной воды, обрушивается шквал информации и впечатлений: классическая музыка, недоступные для других редкие книги, альбомы по искусству, привезенные мастером из лучших музеев мира, просмотры слайдов с полотен Веронезе, Тициана, Рафаэля, Микеланджело, Тинторетто, Рубенса, Ван Дейка. Мастерские комментарии, разбор композиций, впервые для многих и по-новому остро преподнесенные понятия пространства, тона, перспективы, колорита, композиционных ритмов. Все усилия Глазунов направляет на то, чтобы раскрыть в своих учениках глубинное творческое начало, наглухо забитое в них наследием советской школы.
Студентам обычно от двадцати до двадцати пяти лет, но им приходится начинать учиться сызнова, работая над проблемами, с которыми легко справлялись в свое время тинейджеры Императорской Академии художеств. Планка требований ставится так высоко, что тот, кто считает себя гением и не может победить в себе гордости и амбициозности, как правило, не выдерживает и уходит искать себе место по душе, а в Суриковском институте и по сей день достаточно мастерских, где царит далекая от понятий школы атмосфера свободного творчества и смелых поисков.
Наряду с высочайшей требовательностью Глазунов окружил своих учеников поистине отеческой заботой. Для них всегда остаются открытыми двери его дома, предоставлена в полное пользование редчайшая библиотека. Студенты всегда вовлекаются в общение с интересными гостями Ильи Сергеевича — историками, философами, художниками и реставраторами, писателями и журналистами. Глазунов организовал для учеников поездки по нашей стране от Сибири до русского Севера — по древним городам России, а также, что неимоверно трудно сделать в советских условиях, выставки и поездки учеников за границу — на Кипр, в Испанию, Италию, Германию. Все это, несомненно, расширило горизонты, явилось колоссальным стимулом для роста.
Летняя практика проводится в Ленинграде, где Глазунов поставил работу студентов так, что все они, от первого до последнего курса, все лето занимаются в том же жестком режиме, что и во время учебного года. Копирование в Эрмитаже и Русском музее, работа в библиотеке Академии художеств, Музее слепков с античных фигур, этюды на пленэре в Летнем саду, сбор натурных материалов для композиций на темы, связанные с именами Пушкина, Достоевского, Петра Великого, других ярких исторических личностей, судьбы которых переплетались с Санкт-Петербургом и его окрестностями. Каждый приезд руководителя из Москвы на практику воспринимается студентами как праздник. Илья Сергеевич приглашает их на грандиозный пир насыщения прекрасным, раскрывая перед ними двери всех музеев, дворцов, фондов, реставрационных мастерских, квартир коллекционеров, устраивая поездки в Печеры, Старый Изборск, Псков, Новгород с посещением музеев, экскурсиями, где главным экскурсоводом, конечно, является он сам, обладающий феноменальной памятью, энциклопедическими знаниями, ненасытной любовью к родной культуре и истории и безграничной щедростью в стремлении поделиться всеми этими сокровищами своей души с учениками…
Теперь позвольте мне остановиться на системе овладения техническими приемами живописи и рисунка, утвердившимися в вековой практике старых мастеров, — системе, которую мы под строгим наблюдением руководителя мастерской изучаем и применяем.
Занятия первого курса начинаются с самых азов: гипсовая голова Геракла с натуры и копия с рисунка той же головы, выполненного фон Дервизом, одним из учеников Императорской Академии художеств. По анатомии — изучение костей черепа, мышечного покрова головы — все на основе гипсового экорше головы Гудона. По живописи — натюрморт. Затем — этюд головы, а параллельно — первая, для многих, в жизни копия с одного из портретов кисти какого-либо из мастеров XIX века, представителя Русской академической школы живописи. Студентам предлагается проследить весь путь создания работы от подрамника и выбора зернистости холста, цвета имприматуры до освоения той техники, которой пользовался мастер. Копирование обретает значение не в том, чтобы перенять манеру того или иного мастера и затем его голосом петь свою песню, а в том, чтобы на практике ощутить гигантский разрыв между тем, что умеешь и знаешь сам, и тем, что могли делать наши предшественники.
В программах по живописи и рисунку преследуется цель постепенного, поэтапного овладения мастерством в работе с натуры и копировании с образцов по принципу от простого к сложному, а в каждой конкретной работе движения от общего к частному.
Живопись есть окрашенный тон. Она подразумевает и живое отображение жизни, и знание, наполненное чувством и вкусом художника, передающего красоту Божьего мира. Важно помнить о неразрывной связи рисунка с живописью. Как художник рисует, так он и пишет красками, справляясь все с теми же задачами поиска градаций тона.
Не случайно в Императорской Академии учеба начиналась с оригинальных классов. Ученик постигал сначала азы ремесла, овладевал необходимой культурой обработки формы, умением пользоваться лессировками в живописи и штриховкой в рисунке. Большое значение уделялось работе над копией.
