У перечисленных выше типов — сериал, цикл, роман, фельетонный роман — свои конструкции финала. Финалы общие, финалы частей, серий, глав… Есть еще так называемые «промежуточные» финалы — издательские. «Война и мир» Толстого, «Властелин Колец» Толкина, «Сага о Форсайтах» Голсуорси велики по объему. Такие книги удобнее издавать в двух-трех томах. Издатель, договорившись с автором (или по собственному почину), обрывает роман на каком-то законченном эпизоде и публикует отдельным томом, исходя из маркетинговых целей.
Возьмем для примера «Гарри Поттера» Джоан Роулинг. Что это — роман? Цикл? Сериал? По идее, это единый «роман взросления» с общей композицией, которая отлично видна, если читать все подряд. Но у каждого тома есть свой отдельный финал — не издательский, а авторский. Каждая книга — сюжетно законченный эпизод из жизни героев. С некоторой натяжкой третий или четвертый том «Гарри Поттера» можно осваивать отдельно, не читая предыдущих и последующих книг. Здесь мы имеем признаки и цельного мета-романа, и сериала, и цикла — это «гибридная форма».
* * *
Проблема финала возникла довольно поздно. Долгие века существования мировой литературы подразумевалось, что автор, создавая некий мир, как и Творец наш, по образу и подобию, обязательно покажет начало этого мира, его жизнь и завершение. Если роман приключенческий — обычно любовно-приключенческий, — дело обязательно доводится до свадьбы и даже есть короткое изложение, что было потом. Главный объект литературы — человек. Чем заканчивается человеческая жизнь — известно. Поэтому делался намек: это случилось не скоро, а пока что «жили долго и счастливо». Даже небольшая новелла завершалась рассказом о том, что произошло с героем впоследствии. Создавался мир вне зависимости от размеров этого мира. Более того, читатель ждал еще и морали — зачем это все рассказывалось. Финал оформлялся по всем правилам. А в больших книгах ждали не просто финала, а развернутого нравоучения, желательно с отступлениями и пояснениями, как в романах эпохи барокко.
Кстати, роману эпохи барокко не повезло. Средневековые романы переиздаются, в них эстеты находят некий вкус. Романы же барокко, считай, пропали. А между тем каждый из них рассматривался как целый мир, который должен быть с человеком всю его жизнь. Следовательно, в романе должно быть все — энциклопедия, пояснения к каждому более или менее серьезному эпизоду, тщательно выписанные личности, развернутый рассказ о том, чем завершалась история, причем не только главная, но и история каждого персонажа… Ни один вопрос не должен остаться без ответа! Что случилось с персонажем Имярек? — см. приложение 15-а. Писатели считали своим долгом ответить на любые вопросы по создаваемому ими миру. Читатель же знал, что это правильно.
Когда возникли проблемы с финалом? Когда культура пошла в массы.
Больше стало грамотных, и появились технические возможности для издания литературы массовыми тиражами. Вот тогда и появился великий соблазн — фельетонный роман или его российский вариант: роман в брошюрах. Как только возникли дешевые типографии, как только петербургские дворники научились читать (они служили в полиции и volens nolens приходилось знать грамоту), вот тогда-то для них стали издавать свой вариант бульварного романа. Там уже требовалось иное. Прежде всего, сыщик Путилин не должен в конце каждой книги жениться (обычный финал), или умирать (а как же продолжение?!), или, допустим, попадать в тюрьму (а если попадать, то с явным намеком, что он оттуда выйдет). Финал искусственно превращали в «подвешенный». Из ясных коммерческих соображений: зачем же рассказывать, чем закончилась история, которую, в принципе, можно продолжить?!
Вот тогда-то финал и начали профанировать. Не в силу глубоких изысков и творческих мучений, а в силу чисто экономических расчетов — как это ни обидно звучит, но для определенного потребителя: горничных и дворников.
Возьмем пример из близкого искусства — кино. Кино-то выросло на литературных сюжетах. К сороковым годам прошлого века великая империя Голливуд опошлила все, что только можно. Все жанры, все сюжеты. Зритель прекрасно знал, чем дело кончится и что скажут герои в конце.
В какой-то момент от этого начало тошнить.
Сороковые годы стали толчком к возникновению принципиально новых взглядов на финал. Во время войны стали снимать откровенную патоку — из вполне понятных соображений. Беспроблемные фильмы, где все пляшут, а потом женятся. Изредка возникали картонные немцы, но в финале все равно — поцелуй. Тогда в Голливуде под войну как раз разрешили поцелуи.
Для приятственности еще и «включили цвет».
И вдруг пошла реакция. Кругом идут фильмы-конфетки с обязательным хеппи-эндом. А кое-где появились принципиально иные фильмы. Черно-белые, снятые про не очень-то удачливых людей. В кадре их били без стеснения, они много пили и курили, почти никогда не снимали шляпы. Им ничего не удавалось, успехи были временными, женщины — красивые и брутальные — предавали их регулярно, а они предавали женщин. Родился жанр нуар. Нуаром его назвали благородные французы. Интересная ситуация: по одну сторону кинобаррикад все поют и пляшут, а по другую — бродят мрачные, надежные, крепкие Хемфри Богарты, у которых ничего не получается, но в них есть изюминка.
И вот тут стал обязательным плохой финал. Оборванный финал, как случайной пулей обрывается наша жизнь, как обрывается история, которую вы не дослушали в поезде. В этом видели высший шик — новую форму! Историю обрывали, стилизуя «под жизнь».
Литература шла тем же путем, только медленнее. Коммерция требовала оборванного финала. А вдруг продолжение напишется? Оборванного финала требовала и имитация под жизнь. Мол, нечего патоку хлебать. Произведение кончалось на неопределенной ноте: дорога уходит вдаль, и зубы болят, и девушка меня бросила. Плохой финал стал хорошим тоном.
В кинематографе с этим позже стали бороться. В литературе — нет. Сейчас наша «бол-литра» шарахается от классических финалов, характерных для произведений XIX века, как от чумы.
К сожалению, сегодня финал воспринимается исключительно на событийном уровне. Цепь событий, последовательность действий и ее венец — финальное событие. Всё. Идейная и тематическая составляющие выпадают из восприятия. Читатель говорит: «А дальше?!» Ведь цепь событий можно продолжать до бесконечности. Какие-то герои живы остались? Значит, всегда есть место подвигу!
Восприятие ограничивается событийным планом, а значит, для понимания, что финал наступил, требуется занавес, как в театре. Герой умер или победил — занавес закрылся. Это сигнал залу, что можно аплодировать. Если занавеса на сцене нет, зрители не знают, нужно ли хлопать. Возникает вопрос: а что происходит-то? Ну, актеры замерли, ну, стоят, в кулисы не уходят.
Может, свет погасят, а?…
* * *
Давайте попробуем этот скользкий момент разобрать на материале двух романов. Мы сильно рискуем: в фэндоме не любят, чтобы писатель вслух анализировал собственные книги или книги друзей. Но нам терять нечего, репутация давно подмочена.
Итак, берем для анализа романы «Vita Nostra» за авторством дуэта Дяченко и наш совместный роман «Тирмен».
«Vita Nostra», мнения читателей:
«Концовка якобы открыта. Для меня же она закрыта — наглухо, бетонной стеной. На последних двух страницах оказался только скомканный финал:
1) я люблю маму;
2) мне не страшно (умирать, перевоплощаться, действовать)».
«Финал не понравился. Если бы финал поменять на нормальный, была бы Вещь».
«В финале нас ожидает на редкость скомканная и бессмысленная концовка».
«Конец абсолютно бессмысленный. Создается впечатление, что авторы просто уже не знали: что же писать дальше».
Мы были удивлены, когда вдруг выяснилось, что параллельно, не сговариваясь, Олди с Валентиновым и Дяченко написали романы, строящиеся на библейских ассоциациях. Хорошие, плохие ли — не об этом речь — романы о «втором пришествии». «Vita Nostra» в завязке — это Книга Иова! Главной героине на голову не пойми откуда начинают сыпаться беды. Наверху кто-то поспорил и принял решение провести эксперимент. А внизу ее рвет золотыми монетами, ей надо купаться голышом, и если она откажется, то умрет ее мама. Вот вам и овцы, и дети, и имущество — сиди, брат Иов, на гноище и молчи в тряпочку.
Сверху же вместо объяснений говорят: не ваше дело, сапиенсы.
Вся книга от начала до конца — это переход от Ветхого Завета к Новому. От «Я есть бог ревнивый» и «Вначале было Слово» — к «Бог есть любовь». И финал — «Мне не страшно». На идейном уровне финал блестящий — человек путем мучений, наград и наказаний, путем самопознания приходит к новому принципу мироздания. Вспомним Галича: «Не бойтесь хулы, не бойтесь хвалы, не бойтесь мора и глада…» Галич тоже внезапно пришел к «не бойтесь» — популярный кинодраматург, весь «в шоколаде», вдруг перестал бояться и променял судьбу успешного писателя на судьбу поэта-изгнанника.
