часа, а потом нас сморил сон. Фрешит, как истинный джентльмен, принес нам одеяла и подушки, придвинул пуфик под ноги, и мы втроем славно задремали, ничего не опасаясь.
Сон мне снился странный, будто я в лощине родника: холодно, сыро и немного затхло, но место в общем-то не враждебное. Просто чужое. Рядом со мной две девочки: золотоволосая кукла-принцесса и оборванка с собачьим хвостом и собачьими же ушами, нет, с ушами гиены. Они жмутся ко мне, потому что им холодно, но не страшно. Мы стоим на пятачке твердой земли, но не рискуем куда-то идти, понимая, что кругом топь.
– Холодно, согрей нас, – просит принцесса.
– Мы в гостях, – отвечаю я, – нельзя хозяйничать.
– Холодно, – капризничает девочка, а оборванка поскуливает без слов.
– Уважаемый хозяин, нам холодно, – громко оповещаю я заросли камыша и хмурое небо.
Перед нами появляется тропка из камней, а небеса чуть светлеют.
Мы начинаем скакать с камня на камень и выходим на больший сухой островок, появляются цветные стрекозы и девочки веселеют, отвлекаясь на них. А я вижу его – Фрешита, он такой же, как в жизни, только полупрозрачный – из воды.
– Они еще совсем дети, – говорит он, и я согласно киваю, – А вот ты сильно повзрослела, и быстро. Что это? – вдруг обеспокоено спрашивает он, – Что на тебе?
– Где? – я оглядываю и ощупываю себя и вдруг обнаруживаю тяжелый ошейник. Привыкла к его тяжести и поэтому не замечала.
Фрешит кривится, как будто увидел что-то гадкое.
– Какая же он скотина, – бурчит он себе под нос. И я понимаю, что он думает, будто Седрик надел мне этот ошейник.
– Это не Седрик, – говорю я. – Это я сама… Так надо было.
Фрешит грустно смотрит на меня и на девочек, и его взгляд, будто странный прожектор, высвечивает, что принцесса худа и в ее глазах затаился страх, несмотря на самоуверенные повадки, а возле сердца на платье запеклась кровь. Оборванка же вся в кровоточащих ранах, она играет, но когда задевает их, то невольно поскуливает, и хвост всё время поджимает.
Свет и Тень, это – мои девочки? Мои плейбойские зайчики? Мои светлые глупышки? Я подхожу к ним и обнимаю, они радостно льнут, и я вспыхиваю белым светом, чтобы согреть их.
И просыпаюсь.
Девочки полулежат рядом со светлыми улыбками, а у меня чуть щемит сердце от такой сильной самостоятельной вспышки.
Фрешита не видно и не слышно. Наверное, тоже спит.
Я тихонько растолкала девочек: нам пора уходить, хватит злоупотреблять гостеприимством и терпением хозяина. Вот только расплачусь с ним за услуги.
Выставив девчонок за дверь, я прошлась по дому, тихо окликая Фрешита.
Нашла его в кабинете; он стоял возле окна и, казалось, не замечал ничего вокруг. Я застыла, не зная, как быть – уйти, не отблагодарив, нельзя.
– Не сейчас, Пати. Потом. Обещаю, что не буду настаивать, если момент окажется неподходящим для тебя, – произнес он, не оборачиваясь ко мне.
– Спасибо, Фрешит, – и я выскользнула из комнаты, понимая, что он тоже видел этот сон. Что именно он видел? Какой видел меня? И как перенес мою вспышку? Ох, сиять было очень невежливо, – запоздало подумалось мне.
Мы покинули дом болотника, и я тут же принялась искать Шона по ментальной связи. Странный сон здорово прочистил мне мозги, и я с ума сходила от беспокойства за моих непутевых мужиков.
Шон не сразу, но откликнулся. Расстояние добавляло помех, но я поняла, что у них всё нормально и они возле моего дома. Хорошо что ранним утром не было пробок, только докучливые грузовички с продуктами замедляли путь, но добрались мы в рекордные сроки.
Девочки с радостным визгом повисли на устало дремавшем до нашего появления Тони, а я вцепилась в Шона.
– Рассказывай!
– Ну мы никого не убили, и только одному выбили челюсть.
– Что? И всё? Ты опять что-то скрываешь! – взъелась я.
– Скрываю. Но Седрик к вам претензий иметь не будет, это точно.
– Шон, не зли меня. Выкладывай как есть.
– Ну раз вы настаиваете.
Волки, как и предполагалось, поджидали Тони в парке. Увидев, в какую он превратился зверюгу, они струхнули и чуть было не отказались от своих планов, но сука погнала их в бой. Тони потрепал их немного, а потом подключился голодный инкуб. Одного слабака он вообще своей силой вернул в человеческое обличье, на остальных наслал… свою силу. Вместо убийственной драки вышла замечательная собачья свадьба.
Я схватилась за голову.
– Лучше бы вы их просто зубами да битой. Тони! Тони, – я выцарапала засыпающего из нежных ручек, – Я правильно поняла, что кровавой суке теперь конец? Что она скатилась вниз по иерархической лестнице?
– Совершенно верно. И пусть радуется, что жива осталась. Вот уж кого бы убил с удовольствием.
– Мой злой песик! – вякнула Ники.
Но видя мой озверевший взгляд, вся компания отдалилась, будто ветром отнесло.
– Шон, скажи мне, а ты кормился от того слабака, что человеком обернулся?
– Кормился.
– А он вообще ЖИВ?
– Жив. Тони утром позвонил Седрику и сказал где забрать блохастых.
– Засранцы! Всё! Больше никаких самостоятельных акций! Руки поотбиваю! И головы! Ясно?
– Да, хозяйка, – в унисон ответили два мужских голоса, полных фальшивого раскаяния. Гады!
Когда я зашла домой, телефон разрывался.
– Да! – проорала я в трубку, догадываясь, кому это не терпится.
– Как ты посмела наслать своего инкуба?! – зашипел Седрик.
– Пошел в жопу! И шавок своих туда забери! Увижу хоть одного возле моего дома или моего пса, я на тебя инкуба нашлю! Ты понял?! – орала я в бешенстве.
Молчание.
– Понял или нет?
– Да.
Короткие гудки.
Фух. Кажется, пронесло. Седрик из тех, к кому лучше обращаться просто с пистолетом, чем с пистолетом и добрым словом.
Перепуганные флерсы стояли у дверей, разбудила бедняжек своими воплями.
– Всё хорошо. Уже всё хорошо.
– Не спала дома, провонялась псом, инкубом и болотником, – заканючил Лиан. Пижма же просто молча обнял. Я прижала своих дурашек к себе.
Наконец-то я дома.
День прошел тихо и спокойно, а вот вечером позвонила секретарша Седрика и пригласила на «общий сбор». Я немножко испугалась: может, я перегнула палку со свободными и Седриком, и
