могу произнести.
Она была и остается подельницей Максима. Никто и ничто не смогли переубедить меня в этом и вряд ли сможет.
Непроходящая злость на ее дала мне какой-то толчок. Вместо коньяка налил кофе и принялся поднимать остатки своей империи с колен. Все хуже некуда, но не смертельно. Что-то еще можно спасти.
До глубокой ночи на чистом упрямстве и кофеине разрабатывал карты заданий и планы на ближайшее полугодие. Брошенная матерью флешка постоянно маячила на периферии зрения, не позволяя полностью сосредоточиться.
— Дьявол, — вставил флеш-карту в ноут и запустил одно единственное видео.
Сразу не удалось рассмотреть, что именно я вижу на экране, но потом…
Внутри что-то оборвалось.
— Господи боже мой, — прошептал сам себе. Я думал, что мне было больно раньше? Нет. Стало по-настоящему хреново только сейчас, — господи боже мой…
Ноут полетел в стену. Не могу больше смотреть. Не смогу больше.
Там Есения, моя Сеня, она… Он избивал ее раз за разом, прикованную к батарее. Хрупкая фигурка пыталась сжаться в клубок, но ублюдок продолжал ее избивать.
На видео была дата. Та самая, когда он приволок ее на встречу со мной.
Внутри леденящее чувство вымораживало остатки мнимого спокойствия без остатка. Думал, что хочется кричать, но резко затошнило.
— Она потом рассказала, — мать все это время не спала. Сейчас она поглаживала меня, развалившегося возле толчка после последних спазмов, по голове. — У Максима с кукухой не все впорядке.
— Она выглядела нормально, — сглатывая желчь, удалось выдавить слова, — тогда, в ресторане.
— Прямо-таки нормально?
— Глаза красные были, очень.
— Упырь наложил искусный гримм, но лопнувшие сосуды как спрятать-то.
— Она не врала, — голова сейчас взорвется.
— Нет, не врала, — мать налила в стакан воды и протянула мне, — она — самая большая неудачница, встретившиеся мне на пути за всю мою жизнь. Но водитель хороший. Правда, врачом ей уже не быть, а жаль. Такая сильная мечта. Вас всех терпела ради нее.
Тошнота не прошла. Прогоняя новые позывы, заставил мать рассказать мне все. Абсолютно все. Называя ее имя.
Выпал первый снег.
Эта зачарованная машина времени, где росла и жила Сеня, стала выглядеть еще страннее. В конце лета здесь было полно народу, гирлянд, смеха и одуряющего аромата еды. Но сейчас все будто вымерло.
Не было видно любопытных лиц, выглядывающих из окон. Не было слышно переругивающихся из окон соседей. Не было света в окнах квартиры Сени, телефон которой отключен уже второй день.
— Как у такого дурака может быть столько денег?
— Что, простите? — Колоритный мужичок в ермолке и камуфляжной куртке стоял возле стены, закручивая самокрутку.
— Сеня говорит, что ты богатый. Но у дураков деньги не задерживаются. Вот и спрашиваю: как так?
Забавно. Я ведь и потерял миллиарды. Видимо, на самом деле дурак.
— Где Есения? Я не могу ее найти.
— Она здесь больше не живет, — мужичок затянулся самокруткой, щурив один глаз.
— Как? Здесь же ее дом.
— Продала, чтобы заплатить за какие-то виллы.
Не покидало ощущение, что он знает больше, чем пытается показать. И обо мне, и о Сене.
Она продала квартиру, чтобы выплатить компенсацию за Майбах.
Я кретин.
— Я вам должен ремонт Оки, — с усердием удалось сохранить невозмутимое выражение лица, — дядя Мойша, так?
— Это я для Сени дядя. Тебе я не друг.
— Вы мне скажете, где Сеня?
— Нет.
— Могу поговорить с Айрин?
— Нет.
— Но ремонт примите, — с улыбкой констатировал я.
— Ну так а как же?
Из подъезда начали выходить смутно знакомые лица. Причем весьма недружелюбные. Даже почтенный пенсионер с ходулями выглядел угрожающе.
Хотел было попросить передать Сене, что я ее искал, но по лицам видел — не передадут.
Пришлось вернуться в машину, которую выбрала Сеня, и уехать.
Она сменила номер. Айрин не брала трубку. Илья наверняка знает контакты Сени, но говорить отказывался.
— Босс, без обид, — улыбался мой охранник, — но сестренка только начала приходить в себя. Не надо ей это все. Да и имя ваше она слышать не желает.
— Я тебя уволю, если не дашь мне ее номер, — прошипел парню в лицо, готовый на самом деле выполнить свою угрозу, — и клянусь всеми святыми — работу ты больше не найдешь.
Взгляд Ильи заледенел, но улыбка с лица не сошла:
— И пусть. У моей дочери чудесная крестная, которая не даст ей пропасть. А остальное не важно.
Бесполезно о чем-то спрашивать.
Все мои сотрудники в ангаре вели себя абсолютно профессионально, то есть, игнорировали мой повышенный тон, с которым я разговаривал с парнем.
— Прошу, передай ей, что я ее искал.
Михалыч оставил службу сразу после увольнения Сени. Он тоже не расскажет. Илья временно исполняет обязанности главы безопасности, то есть, если он отдал приказ, никто из ребят ничего мне не скажет. Даже, если этот приказ противоречит моему. Не увольнять же всех. Хотя я готов.
Взгляд зацепился за разбитый Майбах, который Сеня начала восстанавливать. И за восстановление которого она заплатила. Вилли, так она его назвала.
— Леонид, Илья, в кабинет, — кивком указал на бывший кабинет Степана Михайлович, — дело есть.
— Это ужас, — выдохнула я, стоя перед зеркалом, — ты видела этот ужас?
— По-моему, ты перебарщиваешь, — плохо скрывая улыбку, Айрин осматривала мой зад.
— Ты просто не видишь этот ужас! На мне штаны не сошлись!
— Ты сколько круассанов умяла? — Уже откровенно смеясь, спросила она.
— Всего два!
— А после того, как принесли кофе?
Я заткнулась. Ну да, переборщила. Но мы находимся в свободной стране и можем есть столько круассанов, сколько захотим, так ведь?
Париж оказался… вонючим. Нет, вот правда! Есть отдельные романтичные улочки, где народу столько, что резко лучше не останавливаться, — там да, там пахнет чудесно: терпким кофе, сливочной выпечкой и корицей. Сама же Сена оставляет небольшой осадочек в легких. Айрин говорит, что это все, потому что я ханжа с хандрой.
Но, когда выпал первый, пушистый снег, появилось некое очарование. Даже романтичный флер, о котором все говорят.
В самый первый день в Париже мы обошли, кажется, все самое основное, что должен увидеть каждый уважающий себя турист. А вот на второй зависли в отеле с багетами, пармой и французскими комедиями. Нет, нам не надоел Париж, просто обе понатирали кошмарные мозоли, и ноги в натуральном смысле отваливались от боли.
Потом все же удалось взять себя в руки и перестать тратить время впустую. Мозоли никуда не делись, ноги так и продолжили отваливаться, мы действительно питались в основном французской выпечкой и кофеином, цены просто зашкаливали, но впервые за долгое
