class="p1">– Есть ли надежда, что мы объединим усилия?
Химала Чи покачал головой.
– Но по крайней мере на меня вы можете положиться. Дайте мне знать, если мой опыт окажется вам нужен. Вы знаете, где меня найти.
Он с сожалением оглядел землян и решительно шагнул на трап. Стремительная пружинистая походка, шелест закрывающегося шлюза и отточенные команды на расстыковку.
– Вот так просто? Отдал энергон? – Ксения не верила происходящему. – Без условий, без описей и договоренностей?
Крыж усмехнулся:
– Он боевой офицер, ему не до интриг и протоколов, вот и действует соответственно.
– Я думаю, учитывая, что у них одно поражение за другим, они не смогли его применить должным образом, – Пауков задумчиво следил через монитор за отдаляющейся капсулой главного контроллера сектора. – Скорее всего, энергон принес Химала Чи ненужные хлопоты.
Ульяна передала сверток Васе Крыжу:
– Подключай к искину. – Перевела взгляд на Ксению: – И надо сообщить Теону, что энергон у нас.
Грацц спешно покидал резиденцию Адальяров. Двигался тяжело, мрачно, не отвечал на приветствия – думал. Мальчишка неожиданно показал зубы. Надо было решить с ним вопрос раньше, не ограничиваться изгнанием и условным смертным приговором за неподчинение Совету, а настоять и привести его в исполнение. Но побоялся рьяного сопротивления матери Ираля и открытой конфронтации с Адальярами, все-таки у них еще слишком много власти в руках.
И вот.
Но то, что земная тварь окажется такой проворной, никак не мог предположить.
– Ттма́р аффери́, – зло сплюнул себе под ноги.
– Что, мой господин? – помощник, семенивший следом, не расслышал, подобострастно забежал вперед. Грацц раздраженно отмахнулся.
– Вызовите Тойля.
– Он на связи, в капсуле.
Грацц кивнул.
Зайдя в кабину, затемнил стекла, включил экран – на него мрачно ухмылялся его начальник охраны и советник.
– Мне кажется, наш старый друг засиделся на этом свете, – коротко сообщил Грацц.
Тойль молча кивнул, без объяснения поняв, о ком идет речь. Уточнил только:
– Стоит ли наведаться к кому-то еще?
Престарелый клириканец опустился в кресло, оправил полы темной мантии. Внезапная смена настроения молодого Танакэ, землянка, интриги Теона – все это говорило за то, что церианец затеял игру. Он ловко жонглирует своими официальными полномочиями, допуском к данным и секретными архивам. Он опасен. Но еще опаснее то, что он затевает.
– Тойль, думаю, самое время для плана Б.
Начальник охраны понимающе кивнул.
– Только действуйте так, чтобы некому было нам ответить… Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
* * *
– Эй, меня слышит кто-нибудь?! Воды. Дайте воды!
Он в кровь сбил кулаки, пытаясь достучаться до надсмотрщиков. Темная камера, выключенное табло, тишина, в которой слышно биение собственного сердца и хруст суставов – бывший директор Академии Космофлота Кромлех Циотан уже семь дней провел на Калипсо, в тюремном комплексе для галактический преступников.
Первое время его исправно кормили, а карцер – проветривали. Под потолком горела тощая бледно-желтая лампа.
Кромлеху это говорило не о милости, а о том, что команда убрать еще не поступила. Но в том, что она поступит, не сомневался – ему даже не сообщили алгоритм для экстренной связи с оператором, который был встроен в каждую камеру. Понял: сдохнет, спишут на несчастный случай, расследования не будет.
Утром третьего дня свет не зажегся, а конвейер с завтраком миновал его камеру. Кромлех понял, что кое-кто желает приблизить момент его смерти.
Злость и упорство не позволяли смириться, первые сутки он еще надеялся, что произошла ошибка, что все вернется. Стучал в дверь. Кричал до хрипоты.
На вторые сутки понял – это конец. Никто не придет.
О времени он знал примерно, ориентируясь на едва доносившийся через стены камеры гул – конвейер разносил еду.
Три раза в день итого девять раз.
Первые сутки глаза не находили ничего в темноте, потом привык – Кромлех нашел взглядом насечки, оставленные предыдущим арестантом. Судя по всему, он провел здесь две недели. Ровные, нанесенные твердой рукой линии, процарапанные ногтем в жестком дендрогале, постепенно становились кривыми, шаткими, как, очевидно, и сознание страдальца, заваливались на бок. Последняя почти лежала.
Возможно, заключенный нанес ее, уже не в силах подняться.
Его оставили здесь умирать – Кромлех понимал это.
Как директор Академии, в которой были также и помещения карцера, он знал систему наблюдения, как свои пять пальцев. Даже если она отключена, есть стоп-слова, которые ее запустят. И хоть на Калипсо их ему не сообщили, бывший директор Академии был уверен, что они есть и здесь. Сейчас жалел, что не воспользовался ими сразу. Когда еще было время.
Он тяжело опустился по стене, упрямо посмотрев на испачканные кровью кулаки, неторопливо лизнул костяшки пальцев – он будет питаться собственной кровью, лишь не сдохнуть. Хотя… Возможно, этим от только продлевал собственные муки. Губы пересохли, потрескались и болели, он искусал их.
– Твари, – прохрипел и уставился на темный экран интеркома.
У него в руках остался последний козырь – его личный архив, коды доступа и место хранения которого он тщательно скрыл при задержании. Та самая переписка с членами Антанты, имена, даты, денежные переводы, обещания, степень участия каждого. Он держал их, надеясь еще добиться снисхождения от суда. Он надеялся использовать этот козырь наилучшим образом, выторговать свободу, и чтобы каждый – каждый – кто упек его сюда дорого заплатил за все лишения. Кромлех строил планы, репетировал речь. Блистательную. Обличающую. Это позволяло не сойти с ума в темноте и одиночестве.
Но с каждым днем приходило понимание, что суда не будет.
Именно тогда пришло отчаяние. Идеальная схема, продуманная на сто шагов вперед – все рушилось, как карточный домик.
Он вытер испарину со лба, в бессильной злобе стукнул дверь кулаком.
В этот момент щелкнул замок конвейера, заставив вздрогнуть и закричать от восторга – его услышали! Кромлех подскочил, ощупью нашел кромку люка, через который обычно подавались пузатые емкости с водой.
В самом деле, люк отъехал в сторону, большой прозрачный бутыль въехал в камеру и замер в ложементах. Одновременно тускло загорелся верхний свет.
– Вода! – Кромлех закричал.
Торопливо откупорив, он сделал несколько жадных глотков, захлебываясь, замирая от счастья. Обливаясь драгоценной влагой, он выпил почти половину, когда почувствовал на языке непривычный сладковато-приторный вкус.
Он замер. Отставил в сторону руку и посмотрел на бутыль. Перекатил во рту глоток, который еще не успел соскользнуть в пищевод: на язык осел отчетливый химический привкус.
– Тва-ари, – выдохнул он и снова посмотрел на слепое табло интеркома.
Закупорив крышку, опустился на жесткую кровать, поставил бутыль рядом с собой.
Времени больше нет.
Он снова поднял глаза на черный экран интеркома, нашел взглядом едва серебрившийся окуляр камеры. Поднял вверх руку
