же повернулись к Волкову, и почти синхронно поклонились ему.
Грузный господин с седой бородой, видимо старший из них, произнёс:
— Наш друг, писал нам, что вы, господин коннетабль, желаете провести аудит и ревизию поместья Рютте. Так ли это?
— Именно так, желаю.
— А барон фон Рютте, желает ли? Мы должны знать наверняка.
— У вас будет возможность, убедиться в этом. Но все дела барон уполномочил вести меня.
— То есть, — продолжил господин с бородой, — все документы и контракт подписывать будете вы?
«Ну, вот завоняло юристами», — подумал Волков и сказал:
— Видимо я, барон не любит такую деятельность.
— А также производить расчёт будете вы?
— Да рассчитываться с вами и принимать работу буду я.
— Мы должны лично услышать от барона, что он делегирует вам такие полномочия.
— Вы их услышите.
— Мы сообщали нашему другу, что стоимость наших услуг будет составлять сорок талеров принца Карла, курфюрста земли Ребенрее.
— Мне сообщили вашу цену, цена огромна, но вы получите всё сполна, и именно в талерах земли Ребенрее.
— Что ж, в таком случае мы хотели бы получить задаток, который составит десять талеров.
— Нет, — твёрдо ответил Волков, — задаток будет составлять пять талеров, но к задатку вы получите четыре бесплатных комнаты в трактире. Ведь речь шла о четырёх господах аудиторах, не так ли?
— Да о четырёх, но у нас ещё есть писарь, слуги, возницы. Также у нас две повозки и четыре коня.
— Кони получат места в стойле барона, повозки поставите во доре, здесь, ваши слуги и возницы получат места в людской, — говорил солдат даже не зная, даст ли барон согласие на это всё.
— Ну что ж, — седобородый господин обвёл взглядом своих спутников, те не возражали, — мы согласны на такие условия.
— Я очень рад. — Вполне искренне отвечал Волков, он боялся, что эти господа тут же начнут торг по каждому его предложению. И ничем не будут довольны.
— Ну что ж, — продолжил седобородый, — позвольте представиться, меня зовут Крайц, магистр Крайц. А это мой заместитель, — он указал на худого господина, — доктор Деркшнайдер.
— Доктор? — переспросил солдат.
— Доктор юриспруденции Деркшнайдер, — с поклоном ответил худой господин.
— А-а, — произнёс солдат уважительно и вспомнил слова одного из своих лейтенантов: «Да хранит нас господь от врачей и юристов», — говаривал тот.
— Это нотариус Виллим, и бухгалтер тоже, и наш самый юный коллега, тоже бухгалтер Крутец.
— Очень приятно. Меня, господа, зовут Фольков, — напомнил солдат, — я думаю, что сегодня вы устроитесь, а завтра мы приступим к работе. С утра барон вас примет, надеюсь, и вы получите ответы на все вопросы.
— Господин коннетабль, — начал магистр Краиц, — дело в том, что мы работаем немного по-другому.
— Да? И как же?
— Вы жители деревенские, жизнь ваша прекрасна и неспешна, а мы жители городские, целыми днями сверяющие свою жизнь с часами на ратуше. Поэтому мы всегда спешим. До захода солнца еще четыре часа. Мы бы желали сейчас встретиться с бароном, а если господин барон занят, мы бы хотели видеть управляющего и его бумаги, и бухгалтерские книги, и закладные, и долговые обязательства. В общем, все документы имения.
— Вы даже не пообедаете?
— Мы обедали в дороге.
— Хорошо, — солдат жестом подозвал седого Ёгана, слугу барона, который проходил по двору замка.
— Да, господин коннетабль, — старик остановился, глядя на аудиторов.
— Гости еще у барона?
— Нет, господин коннетабль, изволили съехать еще утром.
— Тогда доложи господину барону, что аудиторы и коннетабль просят принять их.
— Немедленно доложу.
Сержант, стоявший невдалеке, подошел к солдату и тихо спросил:
— Так что, Франческу допрашивать не будем сейчас?
— Ну, ты же видишь, господа не желают ждать, хотят работать. Пока я буду с ними. Кстати, пока вы сажали ее в подвал, прекрасная Франческа ничего не сказала?
— Прекрасная Франческа? — Сержант скривился. — Прекрасная Франчеса билась как при падучей, так извивалась, что двое моих людей едва могли ее сдержать, — сержант показал огромный кулак. — Пришлось им помогать. А еще она обещала выжечь вам глаза, когда выйдет на свободу.
— Мне глаза? — Искренне удивился Волков.
— Угу, — кивнул сержант.
— Да, — задумчиво произнес солдат, — в ваших добрых местах друзей у меня все больше и больше.
— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказал сержант, не чувствуя иронии, — но эта ведьма и ее хозяйка уж точно вам не друзья.
Солдат кивнул головой, соглашаясь. В это время во дворе появился седой Ёган и с жестом гостеприимства произнес:
— Господин коннетабль и вы, господа, барон готов принять вас немедленно.
Еще совсем недавно господин, управляющий Соллон, был похож на богатого землевладельца. Его камзол цвета горчицы с пышными рукавами и с разрезами на алой подкладке, штаны с буфами, бархатный берет, лиловые чулки и высокие сафьяновые ботфорты — все выдавало в нем человека очень состоятельного. Сейчас же он сидел за огромным столом, в приемной, в зале барона, и больше всего был похож на загнанного в угол жирного зверька. Напротив него сидели господа в черном, и задавали ему вопросы, от которых его бросало в жар, а все его ответы господа скрупулезно записывали на бумагу. Во главе стола сидел сам барон, рядом с ним сидел коннетабль. У дверей в залу стоял огромный сержант.
— Господин управляющий, сколько дворов в имении господина барона? — Спрашивал седобородый магистр Краиц.
Соллон багровел, поправлял воротник, коротко отвечал, а магистра Краица ответ почти всегда не устраивал.
— Это с учетом хуторов, мельниц, лесничеств и выселок?
Соллон уточнял, а писарь, скрипя пером, записывал на лист бумаги его ответы.
— Сколько мужиков в крепости и сколько свободным?
Соллон отвечал, писарь записывал.
— А сколько из них на барщине, а сколько на оброке?
Соллон багровел, Соллон не помнил. Солдату смотрел на управляющего, и ему казалось, что он всё время врет, а писарь всё записывал.
— Сколько десятин в пашне? Сколько в выпасе? Сколько под паром? Сколько лугов под покос?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
— Сколько посеянной пшеницы, ячменя, ржи? Есть ли хмель, солод?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
— Сколько мужиков о лошадях, сколько безлошадных? Сколько лошадей берут у барона на пашню? Дает ли кто другой мужикам лошадей?
Соллон снова не мог вспомнить, а писарь все записывал, скрипел пером. Пальцы на правой руке у него черны. Наверное, они черны давно. Солдат знал по себе. Чернила не отмываются долго, а у этого писаря, наверное, не отмоются до смерти.
«Хорошо, что я их вызвал, — думал солдат, глядя на аудиторов, — а сдуру все
