Корсунские врата закрывали вход в придел Рождества Богородицы Софийского собора! Предполагают, что они изготовлены в Византии в XI веке.
Да, врата Софийского собора необходимо было сохранить. Но как? Железная дорога из Новгорода на восток была уже перерезана врагом. Оставался единственный шанс их спасти — отправить водным путем. Шанс, правда, очень зыбкий, очень опасный. Но иных возможностей не было. «Городская тройка» выделила две баржи. На них-то и погрузили Сигтунские и Корсунские врата, да еще десять ящиков с различным музейным имуществом.
Еще погрузили пятнадцать знаменитых новгородских колоколов из Софийской звонницы. Самые древние весом в 80 и 200 пудов были отлиты соответственно в Москве в 1589 году по заказу Бориса Годунова и в 1599 году для Хутынского монастыря псковскими мастерами Василием Ивановым, Афанасием Панкратьевым и Иоакимом Ивановым. Колокол весом в 300 пудов отливали в 1677 году.
Снимали колокола со звонницы с помощью лебедок и талей, доставленных для этой цели из Ленинграда. Руководил этой операцией, а также перевозкой на обыкновенных крестьянских дровнях, запряженных лошадьми, и установкой на баржах опытный моряк, которого прислал штаб Балтийского флота. К сожалению, его фамилию узнать мне не удалось. Слышал только, что после столь мирных занятий, которые он воспринимал с возмущением: «Все на фронте, а я возись с церковными колоколами, прямо-таки звонарь какой-то...», ушел на передовую и вскоре погиб.
(Справедливости ради следовало бы установить и написать фамилию этого моряка на табличке, которая теперь стоит возле каждого колокола близ звонницы и на которой написана краткая их история. Ведь не будь его, не уверен я, сохранились бы вообще новгородские колокола...)
Самые огромные колокола весом в 590 пудов, отлитый в 1839 году, и весом в 1614 пудов, изготовленный в Новгороде мастером Ермолаем Васильевым в 1659 году, увезти не смогли. Их танками выволокли из кремля и закопали на берегу Волхова в укромном месте, где они и пролежали до освобождения города советскими войсками 20 января 1944 года.
Итак, новгородские колокола были погружены на баржи. Но... они так и не были вывезены из города, ибо случилось трагическое: в ночь на 13 августа, за несколько часов до отхода каравана, одна баржа была потоплена прямым попаданием бомбы. Можно считать, что еще «повезло», так как на ней находились только колокола. Ни Сигтунских и Корсунских врат, ни ящиков с экспонатами там не было. А ведь баржи стояли рядом — ошибись немного гитлеровский летчик, и на дно Волхова ушла бы соседняя баржа. Если колокола лишь позеленели в воде, то врата наверняка не сохранились бы...
(Оккупанты, прознавшие об утонувших колоколах, настойчиво искали их. Особенно усердствовал генерал Вильке. Тот самый, который ограбил Софийский собор и вывез все его убранство, а из листового золота, покрывавшего купол храма, приказал сделать «сувениры» — блюда, бокалы, табакерки, чайный сервиз. Соучаствовал ему военный комендант города капитан Руф.. Но колокола они не разыскали, да и предателя, выдавшего бы точное место их потопления, не нашлось.
Но более всего фашистов интересовали Сигтунские (Магдебургские) врата. Поиском их занималась специальная команда эсэсовцев, прибывшая из Берлина. Предполагалось, вероятно, украсить ими музей самого фюрера в Линце...
Последний караван, в составе которого находилась уцелевшая «музейная» баржа, уходил по Волхову под интенсивным артиллерийским обстрелом. Снаряды падали рядом с баржами. Фашисты рвались к берегу реки, чтобы прямой наводкой расстрелять все живое на воде. И караван еле успел вырваться, ибо через несколько часов немцы обошли город и «оседлали» берег Волхова...
Музейный груз сопровождали заведующая фондами Ольга Ивановна Покровская, ныне покойная, и П. А. Крыжановская, послевоенные следы которой так и затерялись. С невероятными трудностями, лишениями, с риском для жизни они сохранили художественные ценности. Внезапно начались холода, которые на воде были особенно ощутимы, женщины сильно мерзли, теплой одежды не успели взять. Было и голодно. Катер, буксировавший баржи, попался старенький, часто ломался, подолгу простаивал, с топливом были перебои. Поэтому добирались до Кириллова почти полтора месяца. Здесь кое-как перезимовали, а ближе к весне на санях перевезли часть имущества в Вологду. Отсюда Сигтунские и Корсунские врата, «как имеющие особо важное значение для русской культуры», отправили в Казахстан — в город Кустанай, где было устроено специальное музейное хранилище. Новгородские памятники были тщательно исследованы авторитетной комиссией, состоящей из крупнейших в стране специалистов. И они, прослышав о драматических обстоятельствах, в которых проходило спасение врат Софийского собора, были приятно удивлены их вполне сносной сохранностью.
Не только они были восхищены и поражены самоотверженностью сотрудников новгородского музея. Руководство Наркомпроса РСФСР справедливо считало: «Все сотрудники музея проявили беспримерный героизм и патриотизм, спасая музейные ценности...» И еще — приемочная комиссия в Кирове отмечала, что «почти все экспонаты были хорошо упакованы и в полной сохранности доставлены до места назначения».
В то время когда члены государственной комиссии в Кирове записывали эти слова в приемочные акты, оставшаяся в Новгороде горстка людей, к которым относилась похвала, некоторые со своими семьями, последнюю ночь, с 13 на 14 августа, провела в Софийском соборе.
Никто не спал. Было тревожно и жутко. Стонали раненые бойцы, лежавшие здесь. Близкие взрывы сотрясали стены собора. Пахло дымом и гарью. Отсветы пожаров пробивались через проемы окон, освещали грязные, усталые и сумрачные лица людей, скорбные лики святых на иконах. И вновь Владимир Андреевич Богусевич виновато подумал о том, что вот не успели их увезти, не успели! Не хватило буквально двух дней и одного вагона, да нет, даже полвагона было бы достаточно! Что с ними теперь станет?.. (Фашисты отправили в Германию эти иконы. В начале 1947 года ленинградский искусствовед Анатолий Михайлович Кучумов отыскал часть их в Берлине, в пакгаузах склада «Дерутра». Часть икон, царское и патриаршее места, подаренные храму Иваном Грозным, были обнаружены в тайнике, устроенном нацистами в конце войны в горах, близ границы со Швейцарией.)
Утром 14 августа Александр Николаевич Семенов раздал последнюю зарплату, которую накануне почти на ходу выпросил у кассира Госбанка, торопившегося уехать из города. Затем все двинулись к мосту: Богусевич, Глащинская, Семенов с матерью и сестрой, женщины, старики, дети. А на территории кремля уже падали снаряды. Попали они в Софийский собор, из которого только что вышли сотрудники музея, стены храма были изрешечены осколками.
С трудом перешли сильно поврежденный мост и затерялись в потоке беженцев.
— Страшная, ни с чем не сравнимая картина,— вспоминает Лёонилла Михайловна Глащинская.— До сих пор слышатся мне скрип телег, мычание коров, плач детей, душераздирающие крики людей, потерявших близких, стоны умирающих, а в глазах — горящие деревни...
Во время очередного налета привычно кинулись с дороги, упали в кювет, за густые заросли кустарника — и вдруг что-то горячее упало на шею. Леонилла Михайловна протянула руку и нащупала небольшой кусочек металла — осколок бомбы. Кусты спасли ей жизнь.
Наконец дошли до села, не тронутого войной. Зашли в первый дом. Встретили гостеприимно, накормили, дали помыть израненные ноги, намазали их сметаной, уложили отдохнуть. Затем снова в путь, но уже не было воя самолетов, не было убитых на дороге. На пароходе добрались до Старой Ладоги. Затем разъехались кто куда...
Богусевич, Мантейфель, Семенов ушли на фронт. Воевали. Имеют воинские награды. Были ранены, Семенов — трижды. У каждого сложилась и своя послевоенная судьба.
О Богусевиче и Семенове мы знаем. Борис Константинович Мантейфель, фенолог, археолог, автор многих научных трудов, после демобилизации вернулся в музей. Он не только собирал и увозил в тыл музейные ценности, но и возвращал их в Новгород. В конце 1945 года он ездил за ними в Кириллов и Вологду.
Той же поздней осенью Лидия Александровна Коновалова, Ольга Ивановна Покровская и В. Ф. Родихина (мне известны лишь ее инициалы) направляются в Киров и город Советск, той же Кировской области, где всю войну хранилась большая часть новгородских экспонатов. Непросто было им организовать вывоз шестидесяти ящиков, почти десяти тонн груза. Лили холодные дожди. Приютиться было негде. Но военные помогли, машины дали, погрузили ящики. Затем сто тридцать километров до Кирова расхлябанными дорогами. Перегрузка в вагоны. И наконец путь домой...
Так четыре года спустя экспонаты, опаленные войной, овеянные мужеством людей, их сохранивших, заняли свои места в залах новгородского музея.
