под нос.
Ему надо шоу.
А мне просто надо кого-нибудь отъебашить до кровавых соплей. Мне хочется.
Она не пришла больше. У меня есть ее инста, но я не писал. И не встречал больше у дверей универа.
Правда, со стороны смотрел каждый день. Издалека, так, чтоб не заметила. Отмечал всех новых смертничков и потом, когда она заходила в здание универа, вылавливал по-одному и душевно объяснял ситуацию. Причем, с особым предупреждением, чтоб ей ничего не говорили.
Не хотел, чтоб говорили.
Но и оставить ее на растерзание мажорикам на папочкиных тачках не мог.
Короче, проводил все те же мероприятия и ждал.
Просто ждал, когда отпустит. Должно же отпустить? Когда-нибудь?
Смотрел на нее издалека и сжимал кулаки до боли.
А потом ехал в клуб и там уматывался. Днем на тренях, а по вечерам – в боях.
Даже говорить ни с кем не хотел.
Фома, который полез по дурости еще в самом начале, получил по роже. Задумчиво покивал, сказал что-то про то, «каких людей теряем» и «бабы – зло», и больше вопросов ни у кого не было.
– Ты смотри, Олег, у него левая ведущая.
– Угу.
– Не подставляй.
– Угу.
Сегодняшний мой соперник носит прозвище «Зверь». Не потому, что дерется зверски, а потому, что боли не чувствует.
Но мне плевать.
Я гоняю его по всему рингу, уворачиваюсь от хваленых ударов левой. И думаю о том, что с моей силой надо только достать разок. Всего один.
На втором раунде мне тупо надоедает бегать за вертким Зверем и потому торможу, позволяя проявить инициативу.
И Зверь ее проявляет.
Причем, с неожиданной стороны. И умудряется меня достать. По брови. Тут же хлещет кровь, я нихера не вижу одним глазом, злюсь, рычу и наугад машу левой. Куда-то со смачным хрустом попадаю. Видно, Зверя не предупредили, что я – амбидекстер.
Зрители ревут, скандируют мое имя.
Ну да, в этот раз они получили шоу. С кровищей, все, как всем нравится.
Прижимаю к лицу полотенце, чтоб унять кровь, иду в раздевалку.
Рядом крутятся тренер и врач. Тренера интересует, не разбита ли бровь. Потому что это будет пиздец и завершение моей карьеры вообще.
А мне похер. Сижу, позволяя себя осмотреть, в голове пусто и гулко.
И как-то… бессмысленно, что ли… Жизнь, которая раньше, до встречи с моей бедой, вполне устраивала, нравилась даже, с каждым днем становится все хуже и хуже.
Бессмысленнее.
И не потому, что рядом нет ее, моей Лары. Нет. Просто… Просто тупо все.
Бестолково.
Правильно она от меня свалила сразу же.
Правильно не подпускала до этого.
И правильно, что забыла и не пришла больше. Зачем ей?
Больше не буду приходить к универу, не буду отваживать от нее парней… Наверно. Постараюсь. Ну, или буду каждого кандидата проверять. Чтоб нормальный. Чтоб не обидел. И если обидит…
– Идиот…
Голос вначале кажется незнакомым. Вроде Лара, то же нежное звучание, но вот слезы в нем… Откуда?
Поднимаю взгляд, щурюсь, прикидывая, не сильно ли словил по башке. Явно же глюки.
Что тут делать Ларе?
Здесь, в грязной клубной раздевалке?
Она вообще тут не смотрится. Словно инопланетянка в Челябинске.
– Идиот… Боже… Как ты мог…
Через мгновение окончательно убеждаюсь, что по башке я словил сегодня капитально. Потому что если Лара в раздевалке – это еще можно как-то принять, то Лара – передо мной на коленях – вообще никак.
Я провожу корявой, привычной складываться в кулак ладонью по нежной коже щеки, ожидая, что сейчас в пустоту упадут пальцы… Но нет. Она – настоящая, моя Лара.
Она стоит передо мной на коленях, смотрит снизу вверх, трогает щеку, боязливо, словно опасается боль причинить… И в глазах у нее слезы и ярость.
– Дурак… Боже… Столько крови… Дурак какой…
– Дурак, – податливо соглашаюсь. Правильно назвала, конечно дурак. Кем угодно пусть называет, главное, чтоб не вздумала исчезнуть. Я же с ума сойду.
– Идиот… ну вот как меня так угораздило? Все люди вокруг, нормальные… А ты… дурак…
Киваю. Да. Все люди, а я… А я дурак. Не могу без тебя. Дурак.
– Неделю ждала, когда подойдешь… Неделю. Ну вот кто так делает?
Никто, согласен. Говори еще. Мне хочется смотреть, как твои губы шевелятся. И слеза по щеке… Прозрачная. Ее хочется слизнуть.
Наклоняюсь и делаю то, что хочется.
Я же дурак. Я все могу делать сейчас, что хочется. Она позволяет.
– Опять всех от меня отогнал… – всхлипывает она, придвигаясь ближе и легко-легко трогая заклеенную бровь, – больно?
Больно… очень больно без тебя было. А с тобою – сладко. Она плачет, а мне это нравится. Больше слез – больше сладости ее кожи на языке. Я так в рай попаду, бляха, не заметив перехода между мирами. Я – уже в раю. Она – рядом. Это – мой рай.
Лара вздрагивает и прерывисто дышит от каждого моего прикосновения. Но не отодвигается, а сильнее тянется.
– Больно же… дурак…
Да, дурак…
Ее талия – тонкая, ломкая, легко обхватить… И ближе надо. Еще ближе.
– И вообще… Я пришла сказать тебе, что ты… Дурак. И чтоб не ходил больше… Понятно?
Конечно… Только не до конца. Не расслышал кое-чего. Давай ко мне на колени. И еще разок. Можно прямо в ухо. Так, чтоб дыханием теплым – до мурашек…
– Ах… Я не собираюсь с тобой… Не трогай меня там… И вообще… Тебе нельзя… Кровь же… Больно же тебе… И ты дурак… Не умеешь ухаживать… Ах… Нет… Да… Да-а-а-а…
Я – дурак, я – не умею ухаживать. Я умею только любить ее.
Плевать на кровь, боль и остальной бред. Она пришла сюда, сама. Она плакала, видя мою кровь. Она сейчас в моих руках дрожит…
Сука, я – самый счастливый человек на свете!
– Это все… Неправильно… Я только это и хотела… сказать… Ай…
– Люблю тебя…
– Ай… Это… Неправильно… Да?
– Да. А ты? Да?
– Ах… Ты такой дурак…
Она касается нежно-нежно, боится сделать больно.
А я трогаю ее, глажу и понимаю, что не надо нам говорить… Правильно-неправильно…
Это разве важно?
Нет.
Важно – что она пришла, сама. И плачет, потому что мне больно. И это осознание наполняет пустоту вокруг светом и правильностью. Единственно нужной. Той, ради которой и стоит что-то делать.
Той, ради которой стоит жить.
Моя беда, моя проблема… Самая главная моя проблема.
Самая.
Главная.
Моя.
