такого и не слышала.
– Танечка – это ваш новый пациент. После медведя, которому вы зубки лечили, это, конечно, шаг назад, но ему очень нужна ваша помощь! – изворотливый Соколовский махом выставил росомаху чем-то таким… малозаметным и не сильно-то опасным.
Разумеется, Сирке возмутился:
– Да от меня все медведи шарахаются!
– Конечно-конечно. Ты ж гремишь, как склад металлолома! – хмыкнул Филипп. – Ещё бы им не шарахаться. Нет, конечно! Когда ты будешь полностью здоров, тогда-то ты им всем снова покажешь, кто у вас там хозяин, но пока, прости… ты ни одного мишку даже не догонишь. А тот медведь, которого Танечка лечила, он из… ну, из исконных.
– Аааа, так бы и сказал! – Сирке с гораздо большим уважением осмотрел Таню, а потом вразвалку приблизился и принюхался. – Ну ладно, уговорил, сойдёт и эта.
– Уговорил… нет, вы слышали, да? – усмехнулся Соколовский. – Исключительно наглая животина. Танечка, да вы не думайте, в здоровом состоянии он ещё менее вежливый. Это он так, пока хамит на минималках.
– Ничего страшного, – улыбнулась Таня, старательно сдерживая нервную дрожь, настойчиво прячущуюся где-то под коленками. – А можно мне осмотреть пациента?
– Да, конечно. Я уже дал распоряжение о том, что с завтрашнего вечера клиника закроется на санитарную обработку, так что завтра ночью можно будет сделать рентген и МРТ, а потом и операцию. Обо всём остальном я договорился, – Соколовский благожелательно кивнул Тане, намекая на помощь Константина, которого сделал ответственным за «санобработку» и велел остаться на завтрашнее ночное дежурство.
– А пока, может быть, я воспользуюсь гостиничной смотровой? – Таня не собиралась завтра с бухты-барахты прыгать к операционному столу, если уж есть возможность хотя бы первично осмотреть пациента.
Соколовский с уважением покосился на серьёзную Татьяну и решил, что ему с подчинённой всё-таки сильно повезло.
Сирке прекрасно понимал, какое именно впечатление производит на людей, так что невольно девчонку зауважал.
– Ладно, пусть осмотрит! – милостиво разрешил он. – Только я поевши.
– Завтра с полудня есть нельзя! – машинально выдала Татьяна и оказалась перед оскалившейся мордой со здоровенными клыками.
– Чё? Чего мне эта пигалица тут пискнула? Кто мне запретит жрать?
– Не послушаете, я не смогу вам помочь! – бесстрастно отозвалась Таня, и не подумав отступать. – При наркозе может тошнить, – она с полным знанием дела описала возможные последствия, а потом продолжила: – Кроме того, мне бы убрать тот металл, который вас беспокоит, а не чистить то, что вы недавно потребили!
О том, что сразу после операции ему тоже какое-то время придётся поголодать, Таня сочла за лучшее пока не упоминать.
Её абсолютная непоколебимость заставила Сирке усесться рядом, внимательно всмотреться небольшими глазками в лицо врача, а потом сделать вывод: «Знает, чё болтает».
– Ладно, маненько потерплю! – неохотно согласился он, а потом потрусил по коридору. – Ну и куда тут идти на осмотр?
Таня изумлённо пальпировала брюшную полость пациента – от разгрызенной и сожранной консервной банки не осталось и следа, равно как и от половины дверной ручки, зато…
– Что же это такое?
– Капкан, – вполне охотно пояснил Сирке. – Штук пять, наверное. Ну, в смысле, их части. Видать, сплав какой-то левый был! Перевариваются плохо, тяжёлые и гремят! Во, я счас покачаюсь, – он подвигался.
– Да я уж слышу, – серьёзно отозвалась Таня.
Нет, Соколовский ей проблему-то описал заранее, только одно дело тебя со стороны поставили в известность, а другое – лично всё это услышать, прочувствовать собственными пальцами и осознать.
Филипп находился рядом – лениво облокотился плечом о дверной косяк и потихоньку посмеивался про себя. Знал он расчудесно, как многие люди реагируют на встречу с чем-то этаким, небывалым в их системе координат, знал и потихоньку восхищался Таниной реакцией: «Сирке она уже командует только так. Сюда повернитесь, так замрите! И тон такой… правильный, врачебный. Если бы струсила, было бы гораздо сложнее – пришлось бы его морочить, а эта порода из рук вон плохо поддаётся такому воздействию».
Таня действительно как-то перестала видеть перед собой грознейшего зверя, а сосредоточенно выискивала кончиками чутких пальцев куски металла и явно соображала, как бы их лучше достать с наименьшими проблемами для пациента.
Впрочем, как выяснилось, непереваренные куски металла были отнюдь не самой большой сложностью.
– Он во сне болтает! – сообщил Тане Соколовский следующим утром. – Я специально поместил его в комнату с камерой и микрофоном. Причём говорит по-людски и… гм… ругается.
– Ой, Костя! И что делать? – Татьяна сходу вспомнила про нежную кисоньку Маргариту Эдмундовну, представив, что именно может случиться, если Константин обнаружит, что они мало того что оперируют росомаху, мало того что выгребают у него из брюшной полости кучи пожёванного железа, так пациент ещё и ругается по-русски, к тому же весьма искусно!
– Вам – ничего. Я сам всё Константину объясню. Главное, во время операции не дайте ему свалить от рабочего места! – решительно заявил Филипп.
Глава 36. Совсем-совсем ручной зверёк
«Вот как я всё это люблю и уважаю… – думала Таня, анализируя начальственные распоряжения. – Оперируйте, Таня, росомаху, оперируйте! Да ещё не забывайте держать и не пущщать Костика, а то сбежит!»
Чем ближе время подходило к «часу Х», тем меньше Тане нравилось происходящее – Сирке в голодном состоянии злился, нехорошим взглядом присматривался к холодильнику, который норушь сделала на время неоткрываемым, бухтел себе под нос что-то не очень вежливое и вообще зверел. Кроме того, было ощущение, что она что-то забыла…
– И вот такое я должна волочь к Костику? Фррр, как-то мне нервно!
– Не волнуйтесь, пожалуйста! – голос Соколовского, которого за Таниной спиной только что точно не было, заставил её подпрыгнуть на месте.
– Да что ж вы так подкрадываетесь! – рассердилась Таня.
– Я не подкрадывался, вы просто очень задумались, – улыбнулся Филипп абсолютно киношной улыбкой, от которой у Тани возникло ощущение, что она находится на съёмках рекламы зубной пасты. – А я шёл вам сообщить, что в помещении клиники никого, кроме Константина, уже нет, так что мы можем начинать, пока ваш пациент не оторвал батарею и не попробовал её на зуб – она ему как-то не по душе.
– Филипп Иванович, а может, пока он будет под наркозом, у него кровь на анализ взять? Что-то мне не нравится его пристрастие к железу. Может, анемия?
– Не думаю… у него вообще-то на пожирание капканов идеологические причины. Он как-то, когда был щенком, попался в такую штуку. Правда, у него такая шкура и мех, что его особо и не поранило, только напугало и ушибло. Но ему и этого хватило – он капкан разгрыз и выкинул. С тех пор так и повелось – видит эти устройства, ну и ломает их, а раз усилия приложены, так чего просто так-то… Надо пожевать, а раз пожевать, то и проглотить – недаром же он старался! Но раньше, видимо, обмен веществ был пошустрее, всё переваривалось только так, а вот сейчас он дорос до зрелого возраста, вот и притормозил организм.
– Двести лет…
