на веселые или суриком обновить крышу у кого краденое железо не приведи Бог узнают. Молодые пестряковцы, впав в соблазн, набивают рот согласно таблице бородатого деда, что висит в пестряковской школе, скрывая дыру в стене, и едят что не попадя пребывая в несварении желудка и душевной смуте. Эта неправильная еда ведет к брожению ума, вызывая непокой в ногах и отказ держать коров. Занедуговав, впрочем, ходят к бабке Марфе, старого обряда и строгого нрава, и, взирая на благообразие ее жизни, претерпевают изменения. Марфа, отвергая современность во всем, кроме лампочки Ильича и балобановских спичек, проживает за сто лет неизвестно куда, а все почему? Тюря да чеснок, да воды кипяченой в банке под карамельную конфетку, да и мысли добрые, и характер незлобивый и в окне вид для глаза и полное отсутствие говорящего ящика телевизора. Приезжали, правда, в рваных штанах и по рукам изрисованные из района звать бабу выступать за деньги, но она им ложкой люминевой пропечатала по лбу и в лес пошла – за княженикой – карамель-то денег стоит, не?
Наши-то, пестряковские, сильно в любви друг к дружке живут. Потому и не торкаются, как нонешние – два дня в телевизор поглядели, без росписи год прожили, и фьють! Она к своей мамке, он – к другой юбке. Потому дети нервные, урожай худой и погоды вообще не сказать какие. А вот, у нас, что не семья, всё сердцу лобызание! Поршнёвы, к примеру, дед Селиван с бабой Любой. Внутри избы обои поклеены, в узор приятный, на подоконнике герань цветёт, подзоры на кровати крахмальные, подушки взбитые, половички домотканые. Сядут баба с дедом в борщ обеднишний ложки опустить, смятанку разболтать-побелить, так и радуются, будто не видевши цельный день! И так друг дружке с почтением – откушайте, мол, борща, – это баба Люба, значит, а ей Селиван в ответ – а позвольте хлебца вам предложить, с солью. Что ты! У нас токо на «вы», как баре городские, ну? Ага. И киселю непременно, брусничного. А баба Люба у нас знатно разную кухню разумеет преподать на стол, и борща на куре сварила. Кура была лет долгих и повидала всяко разного и опочила, тут уж одна дорога – в суп. К чему я? А вот, есть в наших краях поверье, по поводу куриной костки. Зовут ее у нас вилочка, и тот, кому она достанется, выходит счастливчиком. А еще можно её на двоих потянуть, в противуположные стороны. У кого костка с основанием в руках окажется, ох, тому везение! Кто проиграл – посуду моет. А либо кто загадает нащот главного в доме! У-у-у, полезная та вилочка будет. Вот, баба Люба и вынь, и говорит деду – будем вилочку держать? Станем вилочку ломать? А дед на нее глядит, глаза – чистый василёк в поле, и говорит ей – Любушка моя, ты у меня главная, потому как любимая! А посуду я помою, мне токо в радость! Во, как! Даром у них куколки сидят – дед на подоконнике, а баба – на кровати. Это им их друг Леонид смастерил, во, как! А те, что нонешние, те бы в драку! Как жа! тарелку помыть, им вся жисть в тягость. Потому как без любви живут…
Хороша деревня наша, Пестряково, кому сказать, не поверят, потому как народ токмо в телевизор верит, а что вокруг не видит по причине внутреннего ожесточения. Оно и понятно – стоко милиционеров по всей Руси не собрать, скоко их по экранам скачет. Вот, народ и забывает, как береза выглядит, или где у дома крыша, такое неразумение окружающего быт сюжета. Но наши, пестряковцы, те цену знают и земле и дому, и с поклоном, как говорится, льют пот трудовых будней. Селиверстов Илья, самый наидревнейший дед, заслужил уважение без грамоты и орденов благодаря годам положенным на труд и пользу. Очень почитали деда, просто как какого подвижника благодаря щедрости души и незлобивости сердца. Такой дед был, никакого другого не надо, ежели в наличии хоша один такой есть. Кузнецом был. Сильно в плечах был широк, потому лошадь мог подковать аж на весу. Ага, такой исполинской силы был. Как мехи для горна пойдет раздувать, что ты! Над всей деревней горячие ветры дуют, сшибают народ. Бабки ухитрялись, кто побойчее, ветра зараз в самовары набрать, али в печки, а мужички, те в баню париться, впрок. А Илье и не жалко, он рад – радёхонек! Подхватит волосы ремешком кожаным, бороду в косицы сплетет, и ну давай, молотом по куйне, ать-два, ать-два, железо с красна добела раскалит, и такие чудеса выделыват, аж мог цветок розовый с шипами создать, не отличишь какая красота разве запаха нет. Кочерёжки ковал, да не простые, с витыми ручками, гвозди со шляпками вбекрень, скобы, всякую нужную в жизни хозяйства производил вещь. Народ тёк в почтении, стоял молча, платил щедро, потому как кузнец самому чёрту брат. Так вот. А бабы у его не было, потому как баба вещь пугливая, она дрожит раскаленного металла в опаске. Так бобылем он и ковал радость деревенским пестряковцам, а потом пришел технический прогресс и гвозди стали продавать в магазине. Дед Илья кузню закрыл на висячий замок торговый, да пошел свататься к любой бабе, где чугун щей дадут, а бабы все разобраны оказались в силу возраста жизни. Дед думал, и постирушки ему будут, и бельишко гладкое, а бабы смеются – что ж ты, старый, даж допреж утюгом не обзавелся, раз с железом на «ты» был? Дед недоумевает, как глупым курицам разъяснить, что утюг есть вещь чугунного литья, а не как подкова. А утюг дед раздобыл, есть хорошие бабы кто гладить не горазд. Теперь угольев набьет, да ставит себе на спину – радикулит гонять, нажитый в тяжелом кузнечном ремесле. Так и живет дед Илья, коротает остававшееся время среди приведенного в упадок хозяйства. Хорошо, верный дедов пёс Молоток, хоша и неприятной в плане облезлости хвоста наружности, деда не покинул. Впрочем, есть дачник со Свердловска, обещавый деду сварочный аппарат раздобыть, для продолжения радости и осознания веса в обществе.
Автор выражает благодарность замечательному художнику Леониду Баранову за безвозмездно предоставленные картины для книги «Бузина».
фыкать – сердиться.
«дрожалочка» – майонезная баночка.
хрущок – недоваренные овощи.
оборыши – последние овощи с огорода.
драчены – толстые блины.
кумка – чайная чашка.
несоблазный – безобразный, некрасивый.
прохартался – проголодался.
шумаркать – расходовать деньги.
обреудить – украсть.
кыршина – тыльная сторона шеи.
скройки – ломти хлеба.
несоблазный – безобразный.
опунивши – тяжело, тепло одеться.
нагдысь – позавчера.
обуденком – обернуться за один день.
просмагать – промочить (горло).
испотки – варежки.
невковыра – недотёпа.
прим. авт. СВЕРБИГУЗ – казак из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. В. Гоголя.
