для своих
– На выселки… нет, только подумайте… на выселки! – фыркал Воробьёв по дороге.
– Не чирикай, а то передумаю. Сам будешь решать свои проблемы, – Соколовскому и правда не было смысла в это вмешиваться.
– Ладно, молчу. Слушай, только… меня там поджидают. Помнишь, я говорил?
– Помню, конечно. Я тебя поэтому на заднее сиденье и разместил. Воробьём пронесу, раз Таня пока запретила тебе перенапрягать крыло.
– Твоя щедрость не знает границ! – церемонно раскланялся с заднего сидения Воробьёв, кинув Соколовскому связку ключей от квартиры, и уже через минуту прилетел на спинку переднего пассажирского сиденья в истинном виде.
Войти в подъезд, а потом и в квартиру было просто – наблюдающие за дверями типы никакого внимания не обратили на актёра – им-то нужен был совсем другой человек.
Соколовский выпустил серо-коричневый комок пуха, перьев и беспокойного характера на лестничной клетке перед квартирой, открыл дверь, и невозможное создание влетело внутрь. Через полчаса квартира была уже вверх дном:
– Так… вот документы на квартиру, мой паспорт, деньги…
– Деньги-то тебе зачем?
– Сейчас к соседке этажом ниже забегу – она к моим воробьям благоволит, я с ней договаривался, чтобы она им еду рассыпала у себя на балконе, когда меня не было. Оставлю ей на корм денег побольше… Или ты будешь их кормить?
– Вот уж нет! Спасибо, у меня и так есть чем заниматься!
– Так я и думал.
Воробьёв сбегал к соседке, потом вернулся, выскочил на балкон, торопливо заговорил с пичугами, радостно вспорхнувшими при виде его.
Соколовский наблюдал за этими лихорадочными рывками с философским видом.
– Ну, не хочешь, не уходи… кто тебя заставляет-то? Тут живи! – наконец-то сказал он, глядя на лихорадочные сборы.
– Ты… ты понимаешь меня, да? Нет, я хочу туда, семью хочу, жену, детей. Но… но я же привык к этому миру. К людям, к городу, к этой жизни. Как без этого, а? Вот ты сам…
– Давай без моего примера! У меня случай особый, – откликнулся Соколовский.
– Да я понимаю, что особый, но ты же и тут, и там бываешь!
– Бываю, да. Но именно потому, что могу себе это позволить. Если бы не мог, однозначно был бы там – у меня семья. А у тебя ничего… только пустое чириканье! У тебя все силы в это уходят, а за душой ничего не остаётся!
– Да! Тут ты прав! – понурился Воробьёв. – Но всё равно… как-то… страшно.
Только тот, кто очень хорошо знал Андрея, мог бы оценить это признание. Да чтобы он чего-то боялся? Да ни-за-что! Он и в пасть ко льву полез бы, только чтобы это доказать.
Соколовский его знал достаточно и чтобы оценить, и чтобы понять.
– Страшно, конечно, – невесело вздохнул он. – Только тебе самому надо решать, готов ты всю жизнь прочирикать девицам, чужим во всех смыслах, что-то пустое и уворачиваться от них вот как сейчас. Или собираешься хотя бы попробовать найти своё.
Через час с небольшим Филипп Иванович уже значился хозяином квартиры Воробьёва, а засада у подъезда вполне могла бы просидеть там до морковкина заговенья.
– Да скорее бы он уже выздоровел окончательно и свалил в исконные земли! – злился Вран. – Чего он опять вокруг Тани круги нарезает?
– Расспрашивает о чём-то… – флегматично откликнулся Терентий. – Почему-то сейчас ничего не слышно. Шушаночка, наверное, забыла звук включить!
Вран удивился. Вроде как за норушью до сего момента никакой забывчивости не водилось. Хотел он было уточнить у Шушаны, как же так… но закрутился, да и запамятовал.
У Терентия дел было меньше, так что он через несколько дней живо заинтересовался феноменом: «А что это у нас Шушенька такая довольная, словно в её междустенье перевернулся грузовик с сыром?»
Кот, разумеется, отправился уточнить, а с чего бы это…
– Да вот, провожу обучение по курсу «антисплетнина», – хихикнула норушь. – Радуюсь результатам! Условный рефлекс – наше всё! Теперь они спотыкаются уже сами по себе, когда гадости про окружающих начинают говорить. И мимо стульев садятся, и кофе на колени выворачивают – организм-то не дурак, подхватывает полезное!
«Так-то оно так, только неужели же только это Шушану обрадовало? Или было ещё что-то?» – любопытствовал кот, понимая, что никто ему правду говорить и не собирался.
В один прекрасный морозный день Таня официально известила Воробьёва, который надоел ей уже хуже горькой редьки с горчицей, о том, что руки, крылья и прочие конечности у него абсолютно здоровы!
«Счастье какое! Неужели же оне нас покинут? – думала она, глядя на то, как он заспешил на сборы имущества. – А теперь ещё три дня паковаться будет – и зачем раскладывался? Да, понятно, что обрадовался, когда Соколовский вещи привёз, когда с ним ездил, но там же вся комната завалена…»
Видимо, Филипп что-то такое тоже обдумывал, поэтому, после Таниного оповещения о состоянии здоровья Андрея, прибыл с чёткой инструкцией:
– Пакуйся срочно! Я уже договорился, забираю тебя завтра к вечеру, могу проводить, а потом сам разберёшься, что и как!
До «завтра к вечеру» Андрей успел достать даже Терентия:
– Я устал за ним следить – думал, у меня голова отвалится. Вот же… траектория танца блохи с саблями! Налево-направо, направо-налево, вперёд-назад-направо, назад-вперёд-налево-направо и… с забегом по стенке ввверх! Кошмарное создание. И постоянно говорит, то есть чирикает! Натуральный воробей, – Терентий прислушался и тяжело вздохнул.
– Я что-то забыл… нет, я точно что-то забыл! Я ж страдать буду, если я туда уйду, а потом там вспомню про то, что я только что тут забыл! – бормотал Андрей.
– Да когда ж ты свалишь… – страдал Вран, которому больше всего хотелось дать пинка этому невозможному типу. – Хорошо хоть на прошлой неделе где-то пропадал целыми днями, а то я бы его точно ускорил!
– Он не просто пропадал, а делал важное дело! – довольно заявила Шушана. – Поверь мне, оно того стоило!
– Ну, как скажешь. Но я вот чего думаю, а что, если нам отпраздновать его вылет, выпрыг… короче, окончание его пребывания тут? А? Тем более что и Соколовский тоже с ним хоть на немного пойдёт.
– Так Сокол же вернётся сразу, – пояснила Шушана.
– Да и пусть, главное, чтобы Воробьёв там остался!
– Вообще-то я, как норушь приличная, никогда от веского повода к празднику не отказываюсь! – хихикнула Шушана. – Хорошо! Будет праздник!
Так как всем посвящённым в повод празднования было слегка неловко перед Воробьёвым, ему «на дорожку» надарили роскошных пирогов, нажелали прекрасного полёта, найти пару, гнездо-крепость, замечательных воробьят и всего прочего, отчего Воробьёв едва-едва не передумал и не решил остаться:
– Какие они тут все душевные, и как же они без меня?
Но, к счастью, это слышал только Крамеш, который в принципе умел делать из физиономии абсолютно бесстрастное подобие маски.
– Не стоит! – ровным голосом посоветовал он и на полном серьёзе пояснил: – Раз уж тебе от души пожелали прекрасного пути, не надо задерживаться, а то пожелание может того… испортиться! А испорченное пожелание такого рода может, в свою
