Таким образом, влияние Юма на семантическую философию искусства осуществлялось по преимуществу не путем решения собственно коммуникативных проблем эстетики, а путем определяющего воздействия его философии на фундаментальные принципы семантического движения в философии ХХ в. Что же касается собственно эстетических воззрений Юма, его концепции красоты, воображения и ряда других идей, в основу которых он кладет свою субъективно – идеалистическую, агностическую гносеологию, оказали огромное воздействие на эстетические идеи Кроче, Коллингвуда, Ричардса и др.
Глава VII. Эстетика бури и натиска
«Раннее Просвещение рационалистично, это век рассудочного мышления. Разочарование наступает довольно быстро, тогда ищут спасения в непосредственном знании, в чувствах, в интуиции, а где – то впереди маячит и диалектический разум. Но до тех пор пока любое приращение знания принимается за благо, идеалы Просвещения остаются незыблемыми»[397].
Это высказывание А. В. Гулыги может послужить хорошим вступлением к характеристике «Бури и натиска» (Sturm und Drang) – литературно – эстетического движения, возникшего в Германии в 70-е годы XVIII в. Наиболее видными среди «штюрмистов» были И. Г. Гаман и И. Г. Гердер.
Чтобы понять своеобразие постановки и решения проблемы искусства и коммуникации этими мыслителями, необходимо иметь в виду, что движение «Бури и натиска» возникло в русле более широкого философского течения (Франции, Голландии, а затем и Германии), направленного против рационализма и метафизики рассудочной философии Просвещения[398].
В немецкой философии XVIII в. Гаман был одним из первых сторонников «непосредственного знания». Познание, по Гаману, не может ограничиться лишь одними рассудочными формами (игравшими главенствующую роль в рационализме ранних просветителей); оно осуществляется не только с помощью рассудка, но и посредством чувства и разума. Гаман не противопоставляет интуитивное, «непосредственное знание» знанию опосредованному, рассудочному, признавая единство того и другого[399]. Однако превосходство он отдает непосредственному знанию, чувственной интуиции, а отвлеченное рассудочное знание обедняет, по его мнению, полноту действительности.
Интуитивизм Гамана вытекает из его онтологии: объединяя в духе религиозно – мистического пантеизма бога и мир, Гаман подчеркивает органическую целостность мира, отстаивает динамическое представление о природе как о живом организме, полном эмоциональной жизни и движения[400].
Природа, мир – это «язык», на котором божество говорит с человеком, «речь, обращенная к твари через тварь». Когда люди говорят, они переводят этот божественный язык на свой человеческий. «Говорить значит переводить с ангельского языка на человеческий, то есть переводить мысль в слова – вещи в имена, образы в знаки; знаки могут быть поэтические или кириологические, исторические или символические, или иероглифические – философические или характериологические»[401].
Каковы бы ни были виды знаков, поскольку они выступают орудиями отвлеченного рассудочного знания, «рассекающего» природу своими абстракциями, постольку эти средства познания и общения получают у Гамана негативную характеристику. Перевод языка природы на человечес кий язык знаков «более, чем всякий другой, сходен с изнанкой обоев…»[402]
«Интуитивизм Гамана имеет эмоциональный характер»[403]. Так же, как и Руссо, он видит в чувстве, страсти основной элемент духовной жизни человека, его познания и общения. Отвлеченные, бездушные знаки не адекватны эмоциональной природе бытия.» Одна лишь страсть дает абстракциям и гипотезам руки, ноги, крылья, образам и знакам – дух, жизнь, язык…», «зачатие и рождение новых идей и новых выражений… лежат сокрытыми в плодоносном лоне страстей перед взором наших ощущений…»[404].
Произвольным, рациональным «знакам» просветителей Гаман противопоставляет непроизвольные, иррациональные «образы»[405]. «Ощущения и страсти говорят лишь образами и понимают только их. В образах заключено все сокровище человеческого познания и блаженства»[406].
Такая высокая оценка «образа» содержится в брошюре Гамана «Карманная эстетика» (Aesthetic in nuce). И это понятно. Язык образов – это язык поэзии. «Поэзия – родной язык человеческого рода; так же, как садоводство древнее земледелия, живопись – письмен, пение – декламации, уподобление – выводов, мена – торговли. Глубоким сном был покой наших предков; и их движение – безумной пляской. Семь дней сидели они в молчании раздумья и удивления – и открывали уста – для крылатых снов»[407].
Именно поэзия – язык страсти, чувства и образов – выражает непосредственное интуитивное восприятие действительности. Только поэзия (а не «откровения» Платона, Бюффона) есть «подражание прекрасной природе»[408]. Только язык поэзии может отражать адекватно «ангельский» язык природы»[409].
Поэзия, по Гаману, не только родной, но и «древнейший» язык человеческого рода. Именно в первобытном языке и сознании, образном и чувственном, видит Гаман исходное иррациональное начало всякой поэзии[410].
2 Таким образом, интерес Гамана к философским проблемам языка нашел свое отражение и в эстетических взглядах мыслителя, затрагивающих коммуникативный аспект искусства.
Гаман в этом отношении оказал большое влияние на своего ученика и друга – Гердера. И хотя он полемизировал с последним по проблемам языка и поэзии, его два главнейших тезиса: противопоставление интуитивного, образного, эмоционального языка искусства знакам абстрактного рассудочного мышления, а также отождествление первобытного языка и поэзии – послужили важным исходным пунктом для решения указанных проблем в философии и эстетике Гердера.
В идее непосредственного, интуитивного, творческого познания «отразились потребность хотя бы фантастическим путем выйти за пределы метафизического, формально – логического метода мышления просветительской эпохи, смутное ощущение диалектической природы реального мира и человеческого познания, а также ощущение того, что в процессе познания участвуют не только абстрактное мышление, но и чувство, фантазия, творческая деятельность человека. Эти гениальные стихийно – материалистические и диалектические по своему характеру догадки получили отражение в эстетических сочинениях и творчестве Гердера, молодого Гете и других «бурных гениев»[411].
Эта общая оценка философско – эстетических взглядов Гердера целиком относится к постановке и решению им коммуникативных проблем искусства. Оригинальный вклад Гердера здесь весьма значителен.
В первых же своих литературно – эстетических произведениях («О новейшей немецкой литературе» (1766–1767), «Трактат о происхождении языка» (1770) и др.) Гердер обращает внимание на важность философских исследований языка для анализа эстетических проблем искусства. Он обращается с прямым призывом к «критикам искусства»: «познавайте же ваш язык». Мыслитель сетует на то, как мало еще занимаются его соотечественники философией языка, и ставит перед собой задачу «заняться хотя бы только изготовлением кирпичей для этого здания, о возведении которого думать еще преждевременно»[412].
Чем объяснить, что Гердер при исследовании искусства придавал такое большое значение исследованиям языка? Во – первых, здесь были общегносеологические соображения. Немецкий мыслитель был одним из тех философов, который ясно и определенно осознал и сформулировал тезис о единстве языка и сознания. Это единство прослеживается им от момента возникновения языка и вплоть до современного состояния.
Язык – это общее достояние, которое несет в себе формы мысли, и люди мыслят только в языке и с помощью языка[413]. Язык учит нас ясно мыслить, а ясные живые мысли заставляют искать четкие и яркие слова. А в литературной критике от выражения зависит многое. Таким образом, «язык – это и орудие науки и одна из ее составных частей», в том числе и науки об искусстве, поэзии»[414].
Второе соображение о значимости изучения языка связано было с тем, что главный предмет исследования Гердера – поэзия, включающая в себя все те виды искусства (литература, поэзия, театр), основным «инструментом» которых является речь, язык. «Вы не можете, следовательно, – писал Гердер, обращаясь к критикам искусства, – составить себе представление о литературе любого народа без языка этой литературы, через язык вы можете познать литературу, с вашей помощью они оба улучшают друг друга, ибо совершенствуются они почти что одновременно»[415]. Поэзия изменяет свой вид в зависимости не только от нравов, обычаев, темперамента, но и от языка, даже от произношения. У разных народов язык, понимаемый как орган, движется по – иному и на иной тон настраивает ухо.
Поэты каждого народа мыслят на их языке и их воображение действует в кругу его предметов[416].
