Добро и зло находятся постоянно в состоянии динамического противостояния. В зависимости от разных факторов (внешних и внутренних) верх берет то одно начало, то другое. У некоторых личностей с «выраженной акцентуацией» характера (К. Леонард) доминирует какое-либо одно нравственное начало. В быту о таких людях говорят, что они «добрые» или «злые».
Имеются данные (К. Юнг, M. Csikszentmiohalyi и др.), что эта моральная двойственность выражена особенно отчетливо у творчески одаренных людей, в частности у художников. Они подобно детям, обладают способностью совершать поступки, которым присущи крайности противоположных нравственных черт. Проиллюстрируем это на примере трех великих творцов искусства.
Тео Ван Гог писал сестре о Винсенте: «В нем как будто уживаются два разных человека: один – изумительный, талантливый, деликатный и нежный; второй – эгоистичный и жестокосердный! Он по очереди бывает то одним, то другим»[14].
Актер МХАТа М. Леонидов вспоминает о Станиславском: «…весь он был соткан из крайностей: добр и зол, подозрителен и доверчив, простоват и мудр, щедр и расчетлив»[15]. Характерно, что сам Станиславский советовал актерам: «.когда ты будешь играть доброго, – ищи, где он злой, а в злом ищи, где он добрый»[16]. Противоречивые крайности в характере и моральном поведении В. Мейерхольда отмечали многие, кто его хорошо знал (А. Февральский, С. Юткевич, И. Эренбург и др.)[17].
Итак, у любого художника, даже если он в быту обнаруживает черты «ничтожного» (по словам Пушкина) человека, всегда имеется положительное нравственное начало, или как сказала о своем муже Марсель Марке «…непроницаемое ядро». На него наталкивались довольно скоро, и тут уж ничего нельзя было поделать»[18].
Этим «ядром» могла быть как «стихийная» врожденная доброта, так и более или менее определенные убеждения и идеалы.
«Я всегда считал и считаю до сих пор, – утверждает П. Пикассо, – что художники, которые живут и работают в области духовных ценностей, не могут и не должны оставаться равнодушными к спору, в котором идет речь о самых высоких ценностях человека и цивилизации»[19].
На проявление, укрепление и рост положительного нравственного начала могут оказывать по ходу жизни негативное воздействие различные факторы, как внутренние, так и внешние. Это может быть плохая наследственность (Достоевский, Ван Гог, Врубель и др.), болезни (Н. Паганини, Т. Лотрек, А. Модильяни и др.) Немалую роль играет нужда, нищета, окружающая среда, например, богема.
Но справедливости ради надо отметить, что в атмосфере художественной (артистической) богемы было много положительного. По мнению В. Я. Виленкина, артистическая богема очень далека от случайности и вульгарной распущенности «компанейских» времяпрепровождений за бутылкой, хотя пили здесь тоже немало. Эта богема была талантливой[20].
Вообще нелишне будет заметить, что упреки в аморальности художников нередко проистекают от тех, кто придерживается правил и норм обывательской, мещанской морали. Суть последней, как известно, состоит не в общечеловеческих принципах гуманности и справедливости, а в неукоснительном внешнем соблюдении порою условных «приличий», норм официальной «добропорядочности».
Именно с этой моралью чаще всего и вступали в противоречие взгляды и поведение многих выдающихся служителей муз.
Очень показательны в этом отношении письма Модильяни к Оскару Гилья: «Сегодня, – пишет художник, – меня очень обидел один мещанин. Он сказал, что я ленив… Но нас эти мещане никогда не поймут, они не могут понять жизнь». «Мы – извини мне это «мы» – имеем права, отличные от других, ибо и наши потребности иные; мораль наша иная, это нужно помнить и говорить об этом прямо. Разве можем мы замкнуть себя в круг их тесной морали? Отринь эту мораль, преодолей ее»[21].
В этих рассуждениях художника В. Я. Виленкин справедливо отмечает ницшеанские мотивы, но одновременно не может не пройти мимо горячего, искреннего презрения юноши-художника к самодовольному мещанству и отстаивание творческой, свободной морали[22].
Высказывая сходные мысли в отношении мещанской морали, Ван Гог более самокритичен. В письме к брату (1880 г.) он пишет о том, что поведение творческих людей иногда бывает неприятно окружающим. Сами того не желая, они в какой-то степени нарушают «определенные формы, устои и социальные условности. Однако было бы прискорбно, если бы это воспринималось в дурном смысле»[23].
Как бы то ни было, для превращения художника-человека в художника-творца в акте творчества необходима опора на моральное человеческое «ядро».
Прав В. Кандинский: художник-человек должен понимать, что все его поступки, чувства, мысли рождают «тончайший, неосязаемый, но прочный материал, из которого вырастают его творения.». И не только творения, но и его высокое творческое Я. Художник «свободен не в жизни, а только в искусстве»[24].
Да, художник-творец свободен в воображаемом, «виртуальном» мире искусства, но он не свободен в реальном процессе творчества. Он не свободен от требований морального долга, от сознательного или осознаваемого следования нравственному идеалу.
Знаменательно, что А. Шнитке после своих претензий к этике Достоевского-человека утверждает: «И тем не менее в нем есть нечто настолько высокое, идеальное, что логикой никогда не будет исчерпано»[25].
Действительно, трудно объяснить, почему «грехи» повседневного поведения одних художников не помешали им оставить человечеству неувядаемые шедевры искусства. Но кто может назвать имена тех (имя им «легион»), у кого творческая «лодка разбилась о быт». Индивидуальная судьба художника неисповедима.
В любом случае, предупреждает К. С. Станиславский, не следует оглядываться на «гениев, опустившихся в жизни до простых мещан, продавшихся «мамоне» (вспомним корыстолюбие Ф. Шаляпина).
«Их талант настолько велик, что он в момент творчества заставляет их забыть все мелкое»[26].
Мощная нравственная и эстетическая энергетика позволяет им «перестроиться» на «высокий лад» быстрее, легче и радикальнее.
А что делать талантам, не отмеченным печатью гениальности? Вот практический совет, к которому следует прислушаться, великого актера и театрального педагога М. Чехова: «Если мы ничего не будем знать о пагубных, дурных, тормозящих силах, подспудно работающих внутри нас, они станут расти и развиваться. Их влияние на наше творчество будет усиливаться. Если же мы будем знать о позитивных силах внутри нас, они начнут расти и станут все больше помогать нам в творческой работе. Когда же мы отдадим себе отчет в негативных, пагубных силах внутри нас, они пойдут на убыль и мало-помалу отомрут. В один прекрасный день они даже могут полностью исчезнуть – но это уже в идеале. Это весьма любопытная, интереснейшая и практически (подчеркнуто автором – Е.Б.) самая важная вещь, которую следует использовать для совершенствования наших способностей»[27].
Психология и этика творчества утверждает, что самый главный враг творчества – страх. Боязнь неудачи сковывает воображение и инициативу. А.С. Голубкина пишет, что настоящий художник, творец, должен быть свободен от страха. «А не уметь, да еще трусить, – это невесело»[28].
Место страха должны занять положительные эмоции – могучий фактор творческого развития.
Другой враг творчества – это чересчур высокая самокритичность становящейся творческой личности, боязнь ошибок и несовершенств.
Молодому художнику, считает Голубкина, важно уметь находить и беречь хорошее в своей работе. «Это также важно, как умение видеть свои ошибки». Хорошее, может быть, не так уж хорошо, но для данного времени оно лучше, и его надо беречь «как ступеньку» для дальнейшего движения. Не надо стыдиться того, что любуешься и ценишь хорошо взятые места в своих работах. Это развивает вкус, выясняет присущую данному художнику технику. Нельзя одинаково относиться ко всему, что делается художником. Но не разовьется ли в таком случае самодовольство, останавливающее развитие? Его бояться не надо, ибо то, что хорошо сейчас, через месяц может никуда не годиться. Значит, художник «перерос» эту ступеньку. «Ведь, если вы радуетесь своему хорошему, вам еще хуже покажется плохое, в котором недостатка никогда не бывает»[29].
Третий серьезный враг творчества – лень, пассивность. Против такого врага нет более эффективного противоядия, чем умение пробудить и поддержать в себе интерес к работе, даже к элементарной технологии.
Как завещание молодым художникам звучат слова П. П. Чистякова: «В работах не прохлаждайтесь, и делайте как бы на срок, но не торопись и не кое-как», «во всю мочь, от всей души, какая бы ни была задача, большая или маленькая…». Советы П. П. Чистякова заслуживают большого внимания и, без сомнения, могут быть применены в любом виде художественного творчества, не только в живописи.
Более сложным и дискуссионным является вопрос о том, какое место в самовоспитании художника принадлежит процессам обучения, научения, школе в широком смысле слова.
