Через несколько месяцев после воскресной утренней пробежки мы с Сашей вышли на первое совместное соревнование.
Никто из нас не тренировался так много и усердно, как хотелось бы. Саша пожаловался, что не бегал три недели из-за перегруженного графика поездок и работы. Я удивился, когда он сказал, что это станет его вторым организованным забегом за всю жизнь – предыдущим был Варшавский марафон, который он пробежал за восемь лет до того, и это отчасти вдохновило меня стать бегуном. Саша сказал, что ему не нужна внешняя мотивация. Он усердно бегал и постоянно тренировался без соревнований. Я же изначально использовал забеги, чтобы поставить себе цели и задать план, подталкивать себя, но по мере того, как я взрослел в качестве бегуна, тоже стал реже участвовать в соревнованиях.
В воскресенье в начале августа мы проехали полчаса до горнолыжного холма, чтобы начать забег на двадцать километров. Саша был в восторге, особенно от тропинок. Он все время говорил, что именно поэтому бегал – ради этих троп, ради великолепной природы, подобных дней. Я не мог не согласиться. В соревновании участвовало около двухсот человек, и наша стратегия состояла в том, чтобы стартовать среди последних и ускоряться по мере гонки. Стояло прохладное утро, и тропы были прекрасны. Часто они были недостаточно широки, и приходилось бежать гуськом. Тогда Саша сбавлял темп, оглядываясь каждые несколько минут, чтобы убедиться, что я не отстаю. Мы знали, что главное в трейлраннинге – наслаждаться спусками, летя вниз в духе британских бегунов. Спуски были на свободной скорости, и каким-то образом наши ноги приземлялись именно так, как надо. В какой-то момент мы спускались по массивному холму, который просто продолжал снижаться, по извилистой гравийной тропе, и я заставил себя замедлиться, чтобы не сломать лодыжку или не полететь вперед и не сломать запястье, но Саша прибавил скорость, мчась вниз по тропе. «Неплохо для того, кто не бегал три недели», – подумал я.
Мы все время либо спускались, либо поднимались. Было всего несколько минут, когда мы бежали по равнине, и это казалось восхитительно легким и простым. На последних километрах мы обгоняли все больше бегущих. Я был опьянен бегом, нейромедиаторы бурлили, мчались по мозгу, и я был в экстазе. Другие бегуны не были частью моей гонки – они проводили собственные соревнования.
Каждый человек бежал свой собственный забег, определенный своим телом и разумом, своими тренировками, своими целями.
Каждый мог выиграть тот забег, даже я, несмотря на относительно небрежный подход к тренировкам в последние месяцы. И когда примерно через пятнадцать великолепных минут мы закончили, я чувствовал себя так, словно победил. Я испытывал столько эмпатии и сопереживания к другим бегунам! «Кайф бегуна» перенес меня в буддийское осознание единства всего сущего.
И самое удивительное, что я чувствовал то же самое неделю спустя, даже после того, как скованность покинула мои икры и я смог встать со стула, не покряхтев. Мое тело болело, но мозг был укреплен гонкой. Я сблизился со своим братом, преодолел испытание, провел два великолепных часа на природе и наполнил свое тело и мозг анандамидом, BDNF и эндорфинами. Это было такое приятное чувство. Было ли оно слишком приятным? Был ли я зависим от бега? Вызывает ли бег привыкание, или это лекарство от зависимости? Я решил, что на эти вопросы нужно найти ответ.
V. Бег и зависимости
В один из октябрьских дней все в клинике говорили о Таре, двадцатитрехлетней женщине, которую зарезали в выходные.
«Доктор Рамин, разве то, что случилось с Тарой, не печально?» – спрашивала Джули, выходя из кабинета.
«Я знал Тару. Ее парень – мой приятель. Он рассказал мне, что случилось», – восклицал Брайан позже в тот день. Он пустился в рассказ о том, что Тара продавала наркотики, взяла у мужчины двадцать долларов и не вернулась с обещанным товаром. Ее парень предупреждал: «Не обманывай его, он тебя убьет». Но Тара ему не поверила. Почему она должна была опасаться за свою жизнь в одном из самых безопасных городов на Земле? Но тот человек нашел ее и несколько раз ударил ножом в живот. Девушку привезли в больницу, и она умерла на следующий день.
Жизнь за двадцать долларов. Дешевле, чем одна доза героина. Я слушал, как люди, знавшие Тару, размышляли о состоянии города и морали этого мира. На фотографии я видел девушку с темной челкой, низко свисающей над серо-голубыми глазами. Стала ли она жертвой зависимости – своей или ее убийцы? Если бы она выжила, умерла бы от передозировки?
Чуть раньше на той же неделе я получил электронное письмо от Министерства здравоохранения Онтарио, в котором сообщалось о новой стратегии по борьбе с опиоидной зависимостью и передозировкой. Она была разработана, чтобы расширить показания к назначению бупренорфина и увеличить доступность налоксона для лечения передозировки. Правительство пыталось удалить из рецептурных списков тяжелые наркотики, чтобы убрать их с улиц. Это выглядело хорошей стратегией, но улицы наводняли не опиаты, выписанные по рецептам, а китайский порошок. Небольшое количество фентанила может убить многих. Как это возможно остановить?
На следующий вечер я поехал в Монреаль на заседание Международного общества наркологов, предвкушая пробежки по городу и вдоль канала Лашин. Я хотел услышать от коллег со всего мира варианты избавления от этого безумия. Мне не хотелось, чтобы дети росли в условиях эпидемии наркомании. Мы должны были исправить это, выяснить, как отвратить людей от употребления наркотиков, и настаивать на поисках работающего лечения. Может быть, можно создать вакцину. Может быть, общество должно стать более открытым в отношении зависимости.
В начале того дня я пробежал семь километров, чередуя медленные отрезки с одноминутными спринтами. Последние два спринта из десяти дались тяжело, и я убеждал себя, что это серьезная работа, которая сделает меня быстрее, и только она имеет значение. Я пробежал знакомым маршрутом до площади Виктории, вниз по улице Макгилл и вдоль канала Лашин. Было немногим больше шести, и солнце все еще оставалось за горизонтом. Я надел перчатки для бега, но воздух был теплым. Ноги ныли после вчерашнего спринта. Я двигался по асфальтированной дорожке, пока не добрался до канала, затем свернул на рыхлую гравийную тропу. Один мужчина, на вид
