километра. Вдоль реки большими группами прогуливались семьи, многие несли мороженое. Они посмотрели на меня с легким интересом, когда я, пошатываясь, миновал их, обливаясь потом. Я представил, как они спрашивают друг друга: «Кто этот парень и что это за штука у него на спине?» Я двинулся дальше, пересекая мост, и отметил, насколько низко стояла вода для этого времени года. Этой весной дождь шел всего несколько раз, и по всему городу пруды и реки были суше, чем в предыдущие годы.
Вернувшись на свою улицу, я перестал бежать. Последние несколько минут я шел пешком, ощущая свое тело. Напряжение в правом ахилловом сухожилии, тупая боль в колене, полный желудок. Я вошел внутрь, выпил стакан воды со льдом и лег на пол. У меня не было кайфа бегуна. Я чувствовал себя опустошенным, измученным этими усилиями. Может, я перетренировался? Я подумал о своем пациенте, изо всех сил пытающемся тренироваться, не способном обрести свою обычную силу. Я переболел сильным кашлем и синуситом, которые поразили всю семью в течение предыдущих двух недель. К тому же стало намного теплее.
На следующее утро меня ломало. Правое ахиллово сухожилие так натянулось, что казалось, будто оно лопнет на ходу. Колено чувствовало себя хорошо, но я знал, что нужно отдохнуть. На работе я поговорил со своим студентом Кейтом о перетренированности. Пару месяцев назад он написал мне по электронной почте с просьбой поработать со мной до окончания ординатуры, желая немного попрактиковаться в области наркологии. В первый день, когда мы познакомились, я удивился, насколько крупным он оказался. Еще я заметил, что он был старше других ординаторов, которые обычно приходили в мою клинику. Я спросил о биографии, и все стало ясно. Кейт рассказал, что учился в университете Макгилла на последнем курсе, но его настоящей страстью было дзюдо. Он участвовал в четырех Олимпийских играх в составе сборной Канады по дзюдо и выиграл золото на Панамериканских играх. После завершения спортивной карьеры он обдумал свои возможности и решил заняться медициной.
Всякий раз, когда Кейт был в клинике и появлялся пациент с травмой опорно-двигательного аппарата, я брал его взглянуть. Он рассказал, что, когда готовился к Олимпийским играм, он изо всех сил старался не перейти тонкую черту между ярким пламенем и выгоранием. «Парни все время перетренировывались», – сказал он. Когда это случалось, они сбавляли усилия и ждали, пока к ним вернутся силы, а затем снова увеличивали напор.
Обсудив это с Кейтом, я решил, что мне нужно сбавить обороты, и вспомнил правило синдрома перетренированности: в течение двух недель наполовину сократить интенсивность обычных тренировок. Я решил заняться кросс-тренингом, кататься на велосипеде и роликах, сосредоточив внимание на упражнениях на кор и колени и пропустив несколько пробежек. До Берлина оставалось чуть больше тринадцати недель, так что я чувствовал: у меня все еще есть возможность сделать режим тренировки более гибким. На следующей неделе вместо пробежки продолжительностью в два часа двадцать минут, предусмотренной планом, я медленно преодолел шесть километров за сорок пять минут.
Через несколько дней я заметил большую разницу: почувствовал себя сильнее, кашель прошел, исчезла боль в пазухах, и мне не терпелось вернуться к программе тренировок. Я знал, что чрезмерное усилие, предпринятое слишком рано, может свести на нет все положительные перемены и, скорее всего, усугубит боль в колене, поэтому следующие несколько дней продолжал сдерживать себя.
5 ИЮЛЯ. Сегодня утром пациент попросил направить его на эвтаназию. Я впервые столкнулся с подобной просьбой, но знал, что они появятся, поскольку Верховный суд Канады узаконил этот вид медицинской помощи. Для положительного решения относительно такой просьбы необходимо, чтобы пациент страдал от невыносимых физических или психических мук, но был способен понять смысл подобного выбора. Мой пациент сказал, что болезнь Паркинсона причиняла ему невыносимые страдания и что, несмотря на бесконечную терапию, он продолжал страдать и не хотел больше жить. Когда я начал расспрашивать о его чувствах, пациент ответил, что не хочет мучительной или внезапной смерти, а хочет спланировать ее и предупредить семью, чтобы близкие могли подготовиться. Я помог оформить направление к группе специалистов, которые начали работать с пациентами, планирующими подобные решения, и мы договорились встретиться еще раз, прежде чем он предпримет какие-либо дальнейшие шаги.
Я думал о нем на пробежке сегодня вечером. Солнце только что село, жена и дети спали. Я миновал группы велосипедистов и бежал по залитым светом фонарей полям, на которых девушки играли в футбол. Я бежал по темному лесу Винсент Мэсси Парк и наблюдал, как светлячки мерцают в ночи. Когда я выбрался на ровную траву за парком, на меня налетели стаи летучих мышей. Было влажно, и я весь взмок от пота. На цыпочках я вошел через заднюю дверь: внутри во всем доме работали кондиционеры. Я выпил два стакана воды со льдом и почувствовал, как дыхание и сердцебиение пришли в норму. Веки отяжелели. Что принесет завтрашний день? Я пошел спать.
13 ИЮЛЯ. Сегодня был мой самый длинный пробег за три недели. Я вернулся к тренировочному режиму и чувствовал себя готовым к испытанию. Заканчивая записи историй болезни в клинике тем утром, я получил сообщение от жены: «Пожалуйста, не бегай два с половиной часа в такую жару, температура выше 40 °C и влажно. Мы найдем более подходящее время». Она была не единственной, кто предупреждал меня о жаре. Когда я проходил через офисную кухню, коллега Наташа предостерегла: «Там так жарко, что может тошнить». У меня был мешок с бутылками воды и три упаковки энергетического желе. Жара, конечно, замедлит меня, но я знал, что если не выйду сегодня, то не буду готов к забегу на следующей неделе, а он должен быть еще длинней, и часы, отсчитывающие время до Берлинского марафона, показывали десять недель и три дня. Пришло время сделать следующий шаг.
Я запланировал маршрут, в основном по затененным тропам в парках и вдоль берега реки, где, как я знал, будет прохладнее. Я начал медленно, чувствуя, как давит влажность. Через несколько минут рубашка промокла насквозь, поэтому я снял ее и нес, неловко свернутую в комок, в одной руке. Я видел смену караула у поместья генерал-губернатора и мог только представить, насколько жарко было солдатам, одетым в традиционную британскую красную форму с высокими черными шляпами бифитеров. Я поднялся на холм с видом на реку Оттаву, затем побежал вниз по берегу, где гравийная дорожка тянется
