подгоняющих нас, я поднимаю руки вверх, хлопаю и приветствую. Я чувствую себя необычайно живым. Помню, как один пациент говорил, что никогда в жизни не чувствовал такого возбуждения, как после завершения марафона. Я думаю о своем сыне, о дочери и жене, которые все еще спят в Оттаве. «Это то, ради чего я здесь. Когда все закончится, я стану марафонцем».
Я мысленно разбил гонку на четыре блока по десять километров, с остатком в два километра в конце. Мы пробегаем десятикилометровую отметку, я переустанавливаю часы и мысленно готовлюсь ко второй четверти забега. Мы пересекаем очень много каналов. Я читал, что в Берлине мостов больше, чем в Венеции, и размышлял об этом на отметке тринадцать километров, мечтательно глядя вдаль, и зацепился ногой за верхушку лежачего полицейского. Я споткнулся и рванулся вперед, но сумел удержаться на ногах и не рухнуть. Я снова вернулся к своему ритму. Ничего не болело – я двинулся дальше. Мы миновали огромную мозаику с изображением серпа и молота и советских мужчины и женщины, торжествующе смотрящих вдаль. Улица расширилась, превратившись в бульвар Карла Маркса – широкий четырехполосный пережиток советской эпохи. Мы пробежали по этой дороге из прошлого четыре километра, а потом свернули на тенистый бульвар. Именно тогда я начал уставать.
Все, что было выше моих ног, чувствовалось великолепно. Мысленно я был в восторге от этого опыта – настоящий марафон. Каждые сорок пять минут я съедал энергетический гель с арахисовым маслом и почти на каждом пункте пил воду. Ничего не болело, но я не мог заставить свои ноги двигаться в нужном ритме, и, приближаясь к концу забега, я замедлился, словно корабль, дрейфующий к открытой гавани. Был почти полдень, и каждые несколько минут мы оставляли позади упавшего бегуна, которого тут же заворачивали в светоотражающие одеяла. Некоторые упавшие лежали, задрав ноги, пока фельдшер спокойно оценивал их состояние. На массажной станции, расположенной на середине дистанции, бегуны лежали на животе, а массажисты лихорадочно работали над их мышцами. В какой-то момент машина скорой помощи протиснулась сквозь толпу, чтобы забрать еще одну жертву марафона.
Я искал своего сына и отца, когда пробегал мимо нашего отеля, но не смог найти их в толпе. Мы завернули за последний угол, и я увидел вдалеке Бранденбургские ворота. Это было моей целью в течение прошлого года, и я собирался достичь ее. Я был в нескольких минутах намеченного для себя времени, но мне было все равно. Я буду марафонцем. Заиграла музыка, и я почувствовал, как по мне прокатываются волны возбуждения. Я был весь в поту, соль покрывала коркой лицо, я обгорел, и обе ноги начали болеть.
Я пересек финишную черту и споткнулся через несколько метров. Ноги были как палки. Ходьба требовала огромных усилий. Ужасно хотелось пить. Мой взгляд бесцельно скользил, и я услышал в уме слово «гипнагогический» – это переходные моменты перед сном. Неужели я потеряю сознание? Пить. Мне так хотелось пить. Бегущий впереди меня спросил фельдшера, есть ли вода, и тот указал вверх и за угол. Это казалось так далеко. Мы, пошатываясь, двинулись в том направлении. Женщина в латексных перчатках протянула мне три инжира. Я вгрызся в темный плод, пытаясь высосать влагу. Добравшись до столика с напитками, я забеспокоился из-за гипонатриемии, медицинского состояния, при котором в крови слишком много воды по сравнению с солью, поэтому попытался не пить слишком много. Я хотел вернуться в отель, но сначала нужно было отдохнуть. Я нашел клочок травы и лег в тени небольшого дерева. Бегуны спотыкались вокруг меня. Мне не хотелось вставать. Через десять минут я решил попробовать. Подтянувшись, я почувствовал тупую боль в икрах.
За следующие полчаса я, пошатываясь, добрался до отеля и обнаружил, что сын и папа ждут меня там. Я лежал на толстом ковре гостиничного номера. Позвонила из Оттавы жена. «Я уже начала беспокоиться», – проворчала она издалека. Я рассказал ей историю гонки, о славе и боли.
Я пообещал сыну, что мы пойдем купаться после марафона, поэтому мы вышли на улицу и увидели, как потоки бегунов продолжают течь к Бранденбургским воротам. Мы взяли такси до красивого общественного бассейна в стиле ар-деко. Вода была холодной и освежающей. Когда я двигался сквозь нее, боль в ногах унялась. Я встретил другого бегуна, приходящего в себя в бассейне, и мы сравнили впечатления. Позже в сауне отеля я познакомился с Александром, шведским бизнесменом и тоже бегуном, который в третий раз приехал в Берлин. «До тридцати километров я шел за личным рекордом, но потом уперся в стену», – сказал он. Его любимым маршрутом был Чикаго, а домашний Стокгольмский марафон казался сложным из-за мостов и перепадов высоты.
Мы выехали из Берлина на следующее утро, но прежде успели пообщаться с десятками бегунов всех национальностей. Мы образовали город в городе, населением в сорок одну тысячу человек. Многие были одеты в спортивные куртки или рубашки финишеров. Некоторые носили медали поверх парадной одежды. Многие ходили странно, прихрамывая на разные лады, что говорило о болезненности мышц и суставов. Ожидая посадки на рейс, все вокруг меня изучали свой гоночный темп и ритм на телефонах, делясь друг с другом историями на смеси европейских языков. Мы закончили то, что начали в первый день тренировок много месяцев назад, и теперь могли возвращаться домой.
Когда мы улетали из Берлина, я думал о следующей запланированной гонке, о моем любимом десятикилометровом пробеге через национальный парк Ока недалеко от Монреаля. Я подумал о следующем марафоне – будет ли это Лондон, Стокгольм, Амстердам? La Chute du Diable? Что бы я улучшил? Увеличил дистанцию бега, тренировался бы с большим количеством скоростных отрезков, сильнее сфокусировался бы на силе, возможно, работал бы с тренером в небольшом зале по соседству. Все это в будущем. Сегодня я бы не стал бегать, но завтра, завтра я начну свой новый план тренировок с мягкого тридцатиминутного осмотра окрестностей Афин, где буду навещать свою мать. Моя страсть к бегу снова поднялась на новый уровень, как в счастливом браке, где, чем дольше мы вместе, тем глубже любовь.
28 СЕНТЯБРЯ. Три дня спустя я был на острове Эгина, прямо через залив от Афин. Я вышел из тихого оазиса отеля Rastoni и пробежал две минуты до прибрежной дороги. Перед храмом, посвященным Афродите, я повернул направо и двинулся вдоль руин, пока сбоку не открылся
