Бывают дни, когда мне противно видеть тебя, слышать тебя. Я чувствую твой запах. Мне противно. Противно от твоего вида. Твоего голоса. Меня тошнит от твоего запаха.
Майкл. Ты спал с Адамом?
Пауза.
Спал?
Эдвард. Нет.
Майкл. А хотел бы?
Пауза.
Эдвард. Нет.
Пауза.
Веришь мне?
Майкл. У тебя не было возможности. А если б была возможность, если б ты не сидел на цепи, если б меня здесь не было, ты переспал бы с ним?
Пауза.
Если б знал, что он должен умереть, переспал бы с ним?
Пауза.
Красивым. Добрым, хорошим.
Эдвард. Нет. Я не стал бы с ним спать.
Пауза.
Я хотел бы ещё ребёнка. Я хочу ещё ребёнка.
Майкл. Да.
Эдвард. Мне надо стать отцом своим детям.
Майкл. Да.
Эдвард. Что если я не выберусь живым? Всякое может случиться. Я курил больше двух пачек в день, пока эти гондоны меня не сцапали. Может, у меня рак. Не смейся надо мной. Это лечится, даже рак лёгких, если вовремя обнаружить. У меня отец от него умер, а здесь даже врачей нет. Понимаешь, с Адамом я чувствовал себя в безопасности. Случись со мной что не так, он же врач — язык хорошо подвешен. Я ему доверял. Он бы сказал им, что я болен. Мне надо домой. Я собирался приехать на Рождество. Я хочу домой, Майкл. Сегодня Рождество. Я хочу быть дома.
Майкл. В Рождество мой отец отсутствовал. Много лет. Он был в плену во время войны. Вернулся совсем чужим.
Пауза.
Так и остался чужим, бедняга. Он никогда не говорил о войне. Не в его характере такие разговоры. Он умер, умер из-за мучений, которые пришлось вытерпеть во время войны. Я так и не сказал ему, что для меня он был героем. Что мучения, его мучения были не напрасны. Но мой отец… знать моего отца… любить моего отца…
Майкл избегает взгляда Эдварда.
Прошу прощения.
Эдвард. Конечно.
Пауза.
Майкл. Иногда они говорили тихонько о войне, вернее, говорила мать. Как сильно были напуганы люди, но никак этого не показывали. В крови у нас это, наверное. Не выказывать страха, даже если ты трус. Ребёнком я никогда не плакал, я и сейчас не плачу… Да, да. Однажды вечером я ни с того ни с сего заснул и проснулся у отца на коленях. Он сидел перед матерью, плакал и говорил ей: «Только не вздумай ему рассказать, как там было, только не вздумай ему рассказать». И у меня нестерпимо заболело ухо. Я думал, у меня голова разорвётся от боли. Я лежал и слушал, хотя уже знал, что он рассказывал ей про войну и, по всей видимости, про лагерь и что мне не следует этого слышать. Он всё время называл её по имени, повторял его снова и снова. Я сказал: «Я проснулся. У меня болит ухо». Он потёр мне ухо. И сказал: «Есть такой город, называется Спарта. Там живут отважные солдаты. Когда им больно, они показывают это тем, что сдерживают боль. Не бойся боли. Не бойся её сдерживать. Тебя вырастила сильная женщина. Самые отважные мужчины порой ведут себя, словно женщины. Перед сражением спартанцы расчёсывали друг друг волосы. Враги подняли их на смех, кричали, что они уподобились женщинам. Но спартанцы выиграли сражение». По сути это был наш единственный разговор. Я был достаточно взрослым, чтобы запомнить каждое слово.
Пауза.
Хотя у нас был с ним ещё один разговор. Уже после его смерти. Я читал стихотворение на староанглийском, называется «Странник». В пустынном холодном краю сидит одиноко человек и вспоминает, как были у него друзья, были мечты, а теперь он всеми покинут. И я услышал отца. Услышал его веру. Услышал в этом старинном стихотворении, он говорил голосом Англии, которая говорила сама с собой, в первый раз. Начало и конец нашей Англии. Одна строчка не даёт мне покоя. Oft him anhaga are gebifeth. Я так долго пытался понять её до конца. Мне кажется, это значит: «Человек, который остался один, может иногда почувствовать жалость, жалость к самому себе».
Пауза.
Мы цепляемся за нашу драгоценную жизнь, оплакиваем утраты — мой отец умер — но принимаем судьбу. Wyrd bith ful araed. В том же стихотворении. Wyrd bith ful araed. Судьба есть судьба. Когда я читаю «Странника», в меня словно вселяется дух отца. Я проникаюсь состраданием к нему, к Англии. Я люблю свою страну, потому что очень люблю её литературу. Я горжусь тем, что преподавал её. Эта гордость и — да, именно гордость, — вот что позволяет мне сохранить здесь разум. Возлюбленная мати моя, помни обо мне… возлюбленный отец мой, по ком тоскую, помолись за меня… возлюбленная жена моя, по ком тоскую, возлюбленная жена моя… Лучше бы мне лишиться жизни, чем вот так лишиться… жены. Дурость. Её смерть — какая-то дурость.
Майкл смеётся.
Эдвард. Что с ней случилось?
Майкл. Дурость.
Эдвард. Как она умерла?
Майкл. Разбилась на машине. Ехала на работу. В мае месяце. Меня с ней не было. Я редактировал дома статью. Зазвонил телефон, и мне из университета сказали, что она без сознания на месте аварии. Я всё понял. Сел возле телефона. Через полчаса мне позвонили сказать, что она умерла. Я поехал на опознание. Она казалась ребёнком, который упал с велосипеда. Это я уговорил её купить машину. Мы оба работали. Могли позволить себе машину. Воплощение любви и добродетели. Ушла. Такова жизнь. Потом какое-то время я спал, оставляя на ночь свет в спальне. Но однажды ночью я свет погасил. Ушла. С Рождеством, Эдвард!
Эдвард. С Рождеством, Майкл!
Майкл. Я так и не научился водить.
Эдвард. Вот ни фига не удивляюсь, солнышко.
Майкл. Да, я весёлый паренёк.
Эдвард. Что ты хочешь на Рождество?
Майкл. Мне подарят подарок?
Эдвард. Всё, что пожелаете, сэр.
Майкл. Ну, меня вполне бы устроила мягкая мочалка для лица.
Эдвард. Ушам не верю.
Майкл. Без неё совершенно неудобно.
Эдвард. Сидим в засранной дыре, никакой связи с родными, лишены всего — я предлагаю ему целый мир на блюде, и что он просит? Мочалку для лица.
Майкл. Я человек простых вкусов. Я не прошу многого.
Эдвард. Ну, раз уж ты был хорошим мальчиком, я подарю тебе нечто особенное. Смотри, это машина.
Майкл. Это чудовищно дурной вкус, Эдвард.
Эдвард. Новая машина. Прыгай.
Майкл. Запрыгнул.
Эдвард. Включай зажигание.
Майкл. Вас понял. Дальше?
Эдвард. Когда учишь кого-то водить, лучше всего дать им самим во всём разобраться, не подгонять. Что, по-твоему, делать теперь?
Майкл. Я ставлю ногу на эту штуковину?
Эдвард. Ставь ногу на штуковину.
Майкл. И берусь за волшебный штурвал.
Эдвард. За волшебный штурвал.
Майкл. А если надо побыстрее, жму на этого молодчика?
Эдвард. Да.
Майкл. А чтобы медленнее, отпускаю?
Эдвард. Да.
Майкл. Господи, едет, едет! Я веду машину! По правде веду машину! Смотрите, я веду машину!
Эдвард. Помаши людям, они тебе хлопают!
Майкл по-королевски машет рукой.
Майкл. Я как пьяная королева-мать.
Эдвард. Не хочется нагонять страху на королеву-мать, но посмотри-ка назад. За нами гонятся.
Майкл. Кто?
Эдвард. Враги. Гони вовсю — стреляют!
Майкл. Жать на молодчика?
Эдвард. Жми, жми, жми! Догоняют!
Майкл. Я жму, жму!
Эдвард. Давай, братан! Быстрей, быстрей! Помнишь, Стив Маккуин в «Большом побеге»?
Майкл. Что с ним?
Эдвард. Попался. Хер с ним! Наплюй на Маккуина! Гони быстрей!
Майкл. О, Боже, Эдвард, я не могу удержать штурвал! Он меня не слушается. Живёт сам по себе. Придётся ехать, куда он нас везёт. Держать ногу на штуковине?
Эдвард. Держи ногу на штуковине.
Майкл. Эдвард, машина взлетает! Она летит! Это летучая машина!
Эдвард. Машины не летают!
Майкл.
Это — Чити-Чити Бум-Бум,
Чити-Чити Бум-Бум — не секрет:
Лучше Чити-Чити Бум-Бум,
Чити-Чити Бум-Бум в мире нет!
Эдвард начинает подпевать.
Вместе.
