Вик!
ВИКТОР. Сейчас отвечу. Уолтер, бывают дни, когда я сам не могу припомнить — что я имею против тебя. (Сквозь ничего не выражающий смешок видно, как он страдает). Это давит как камень. Я смотрю на себя в витрины и вижу, как лысею. Я брожу по улицам, но понять почему — не могу. И когда все причины отпадают, прямо сходишь с ума: даже ненавидеть не умеешь!
УОЛТЕР. Потому что все они вымышленные, Вик, и в глубине души ты понимаешь, что так оно и есть.
ВИКТОР. А что невымышленное?
УОЛТЕР. Как тебе сказать..
ВИКТОР. Сейчас я тебя не виню, я просто спрашиваю. Я могу понять, почему ты ушёл и тысячу раз жалел, что не сделал того же. Но прийти сюда, когда столько лет знал и молчал?
УОЛТЕР. А если я скажу, Виктор, скажу, что у меня всегда было желание тебя вернуть, что тебе это даст?
ВИКТОР. Ты действительно этого хотел? Уолтер, скажи же правду!
УОЛТЕР. Чтобы работать мне нужна была свобода, и ты хочешь сказать, что испортил тебе жизнь. (Встает и кричит). Ты ведь сам всё выбрал, Виктор, что ж, а теперь пожинай плоды!
ВИКТОР. А что пожинаешь ты? Пытаешься превратить меня в ходячего пятидесятилетнего неудачника? Ты уйдёшь — а нам с ней жить и смотреть друг другу в глаза. Это твои плоды?
УОЛТЕР. Я предложил тебе всё, что мог.
ВИКТОР. Если б ты пришёл с чем-нибудь хорошим, я бы почувствовал. Я бы почувствовал!
УОЛТЕР (идёт за пальто). Но ты не хочешь правды, ты хочешь безобразия.
ВИКТОР. Ты пришёл повидаться, так? Очень хорошо!
В дверях УОЛТЕР останавливается.
А уходишь с уважением, карьерой, деньгами и тем, чего тебе никто не скажет, а значит, можно поверить: что ты чертовски хороший парень и в своей жизни никогда и мухи не обидел! Но даже если ты мне это скажешь — я тебе этого не скажу!
УОЛТЕР. А ты? Разве у тебя нет ко мне ненависти? Разве ты никогда не мечтал увидеть, как я терплю крушение? Мечтал меня сокрушить, сокрушить с помощью своей священной жертвы, этой пародии на жертву! Её ты мне можешь предложить?
ВИКТОР. Никакой жертвы у меня нет. Больше нет. И ты мне ее тоже не можешь принести. Не можешь ничего — теперь я это понял. Я просто не хотел, чтобы он кончил на траве. И он не кончил. Вот и всё — и больше мне ничего не надо. Я не могу с тобой работать, Уолтер, Я тебе не верю.
УОЛТЕР. Месть. До самого конца. (ЭСТЕР). Он пожертвовал своей жизнью ради мести.
ЭСТЕР. Ничем он не пожертвовал.
УОЛТЕР (ВИКТОРУ). И ещё повесится на моей двери, чтобы доказать, какой я вероломный сукин сын!
ЭСТЕР. Оставь его, Уолтер, пожалуйста, не говори ничего!
УОЛТЕР (его унизили; он в ярости и делает незапланированный шаг к двери). Вы сдались — вы оба! (Ей и ВИКТОРУ). Задрать лапы и сдаться — вот вся ваша философия. А какая зависть!
Входит СОЛОМОН — он сразу же всё понимает и переводит взгляд с одного на другого.
Но до сегодняшнего дня у вас даже духу не хватало это признать! Но то, что вы неудачники, это не дает вам никакого морального преимущества! Только не передо мной! Свои деньги я заработал, и по улицам ходят люди, которых не было бы в живых — если б не я. Именно так. (Идёт к двери, затем показывает на кресло в центре сцены). Он был умнее всех нас, он видел, к чему ты стремишься, и он тебе это дал! (Неожиданно обеими руками хватает СОЛОМОНА за голову и смеётся). Давай, старый дурак, грабь их, им это нравится! (Опускает руки и поворачивается к ВИКТОРУ). И ты никогда, никогда больше не заставишь меня каяться! (Большими шагами идет к двери и вдруг замечает лежащее на обеденном столике вечернее платье — при его виде на какой-то момент удивленно застывает. Затем сгребает его и бросается к ВИКТОРУ, с криком швыряя платье в него).
От этой дикой выходки ВИКТОР отступает.
ВИКТОР. Уолтер!
Тень оскорблённой улыбки появляется на лице УОЛТЕРА. Он хотел бы раствориться в воздухе — поворачивается, едва глядя на ВИКТОРА, идёт к двери и, распрямляясь, выходит. ВИКТОР, помедлив, нерешительно идёт к двери.
Может, не надо было ему на улицу в таком…
СОЛОМОН (движением руки его останавливая). Пусть идёт.
ВИКТОР неуверенно поворачивается к СОЛОМОНУ.
И что теперь будет?
ЭСТЕР. Ха, сами видели.
СОЛОМОН поворачивается, вопросительно на неё глядя.
Вы-то верите собственным глазам.
СОЛОМОН (думая, что она его упрекает). Ну и что?
ЭСТЕР. Ничего — всё прекрасно. Может, потому, вы всё ещё уходите.
ВИКТОР поворачивается к ней — она смотрит на дверь.
Когда я впервые взошла по этой лестнице — мне было девятнадцать, сейчас это трудно представить. И у него был брат — самый умный и замечательный молодой доктор… на свете. Он скоре должен был им стать. Так или иначе. (Поворачивается к креслу в центре сцены). А этот довольно милый безобидный джентльмен вечно чего-то ждал… И на следующей неделе — Господи, мы никогда не видели и не слышали о том, как приходят: все разбивают и все уносят. И столько раз — я думала — он хотел только одного — поговорить со своим братом, и если б они поговорили… Но вот он пришел и ушел, а я всё ещё это чувствую — разве не ужас? Мне всегда казалось, что ещё один маленький шажок, и сюда снизойдет какое-то невероятное прощение — и всех возвысит. Так когда же ты перестанешь быть таким… дураком?
СОЛОМОН. У меня была дочь, мир её праху, она кончила самоубийством. Почти пятьдесят лет назад. И каждую ночь, как только я засыпаю, она уже сидит рядом. Я вижу ее так же ясно, как вижу вас. Но если бы произошло чудо и она бы вернулась к жизни, что бы я ей сказал? (Поворачивается к ВИКТОРУ и платит). Семь вы уже получили, вот я даю вам восемь, девять, десять, одиннадцать. (Роется в карманах и достает пятьдесят долларов). А вот и пятьдесят за арфу. А теперь извините — у меня сегодня еще столько работы! (Берет блокнот и карандаш и тщательно записывает каждую вещь).
ВИКТОР (складывая деньги). Если хочешь, мы ещё успеем в кино.
ЭСТЕР. Хорошо.
Он идёт к костюму и начинает развязывать упаковку.
Не волнуйся.
Он на неё смотрит — она поворачивается к СОЛОМОНУ.
До свидания, мистер Соломон.
СОЛОМОН (глядя на нее исподлобья). До свиданья, дорогая, мне так нравится этот костюм, такой он красивый! (Продолжает работать).
ЭСТЕР. Спасибо. (Уходит).
ВИКТОР (застёгивает портупею, завязывает галстук). Когда вы её заберете?
СОЛОМОН. С божьей помощью, если буду жив, это первое, что я сделаю завтра утром.
ВИКТОР. А это потом. Здесь моя рапира, маска и перчатки. (Надевает китель).
СОЛОМОН (продолжая работать). Не беспокойтесь, их я не трону.
ВИКТОР (протягивая руку). Рад был с вами познакомиться, Соломон.
СОЛОМОН. Взаимно. А я вас хотел бы поблагодарить.
ВИКТОР. За что?
СОЛОМОН (кивая в сторону мебели). За… ну кто бы поверил, что я этим снова займусь? (Обрывает себя). Но идите, уже идите. У меня здесь столько работы.
ВИКТОР (идя к двери, надевая фуражку). Счастливо оставаться.
СОЛОМОН. Оставаться или не оставаться — этого, мой мальчик, никогда не знаешь до самой последней минуты.
ВИКТОР (улыбаясь). Правда. Да. (Обводит комнату последним взглядом). Ну… до свидания.
СОЛОМОН (в то время, как ВИКТОР выходит). До свидания — до свидания. (Он остается один с блокнотом и карандашом в руке — берет карандаш и продолжает работать. Но вскоре перестаёт, осматривается и начинает понимать, что произошло. Теперь он в смятении и беспокойстве. Рука дотрагиваемся до щеки, подступает страх, глаза начинают бешено вращаться по комнате. Наконец его взгляд останавливается на граммофоне. Он встаёт, осматривает его, заводит, ставит мембрану на пластинку и нажимает на пуск. Играет пластинка — «комики». Как только они начинают шутить, его угнетенное состояние сменяется удивлением. Вот он уже улыбается, хихикает. Потом смех на пластинке кончается, и он кивает, что-то вспоминая. Но вот он вновь начинает смеяться, качает головой, будто говорит: «Нет, есть ещё порох…» Смех на пластинке и его собственный становятся громче, вот они уже сливаются. Он хватается за голову и не в состоянии перестать смеяться садится в кресло в центре сцены. Разваливается в нем — к его смеху теперь примешиваются слезы, и начинает отчаянно выть).
