Хотя надо было бы проявить немного вежливости.
Громов хмыкает и жестом отдаёт приказ накладывать мне завтрак. Передо мной тут же появляется тарелка с воздушным омлетом и ещё одна с овощами. И всё тот же сок. Нет, я ничего против него не имею, но отчего-то этот факт тоже раздражает. Меня вообще сейчас всё бесит. Настроение ни к чёрту. Просто хочется закрыться в комнате и лежать замшелым поленом. Желательно со вкусом плакать, но главное условие — никто не должен меня трогать. Даже океан не манит. Мне кажется, у меня впервые такое. Возможно, это и есть депрессия? Вчерашний скандал стал последней точкой?
Громов следит за тем, как я вяло ковыряюсь в тарелке.
— Тебе не здоровиться?
— Аппетита нет, — отвечаю тихо.
— Но ты, всё же, поешь. Запихни в себя завтрак через силу хотя бы.
Вздыхаю.
— Потом надень что-нибудь лёгкое, и мы прогуляемся к океану, — продолжает командовать мужчина. От этого всё внутри буквально восстаёт и на дыбы становится. — Купаться тебе нельзя, но ножки помочить в солёной, теплой воде можно?
Киваю.
— Юля! — не выдерживает Громов.
— Что? — отвечаю безжизненно.
— Ничего, — раздражённо говорит он, со звоном ставит чашку на блюдце и выходит.
Через силу запихиваю в себя завтрак, плетусь наверх и переодеваюсь в шорты и майку. Купальник не надеваю, так как в противопоказании к заплывам Влада я не обманываю.
А вот мужчина решает окунуться. Как только мы приходим на пляж, скидывает вещи и устремляется к воде. Наблюдаю и завидую. И снова виню его в своих бедах и в невозможности насладиться океаном. Через пару дней мы уедем, а я так и не испробую его, не окунусь с головой в бирюзовую воду. Если бы Громов думал не только о себе и запасся презервативами, я бы сейчас не стояла под пальмой и не жалела себя, а разрезала волны.
Потоптавшись в теньке, всё-таки направилась к кромке. Тёплый белый песок сразу обнял стопы. Как же здесь красиво! Пушистая пена лизнула кожу, оставляя на ней тысячи лопающихся, щекочущих пузырьков. Прикрыла глаза, наслаждаясь.
Не сразу улавливаю приближение Влада, находясь в тёплой неге. Вздрагиваю от поцелуя в плечо, а в следующий момент меня прижимают к мокрому прохладному телу, заставляя широко распахнуть глаза и попытаться ужом высвободиться из захвата.
Не тут-то было. Влад только сильнее стискивает в объятиях, а потом поворачивает так, чтобы мы оказываемся лицом к лицу. Недолго думая,
он наклоняется и целует.
— Юля, — хриплый шёпот срывается с его губ. — Мой строптивый ангел.
Интересно, когда ему надоест?
— Ты же в курсе, что сейчас я дал тебе передышку, но так продолжаться долго не будет? — будто читает мои мысли. — В контракте мои пожелания чётко прописаны, и там нет пункта, где было бы сказано, что я должен терпеть твоё недовольство изо дня в день. Неужели я не заслужил хотя бы маленькой благодарности? Тебе не нравится это место? Я же хотел сделать тебе приятное.
— Только в собственной неповторимой манере. Ты просто приказал ехать, не заботясь о том, есть ли у меня желание и как я себя чувствую. Ты вообще заботишься только о себе. Даже привезя меня сюда, надеялся на мою благодарность и расположение. Эта поездка не призвана доставить мне удовольствие. Она, как и каждый твой шаг — это всего лишь метод манипулирования, чтобы достигнуть конечной цели. Но ты всего уже добился, разве нет? Контракт подписан, ты волен делать всё, что тебе заблагорассудится с моим телом. Чего тебе недостаёт?! — срываюсь.
— Ты же умная женщина, — Громов отвечает рыком на мою тираду.
И снова припадает к моим губам. На этот раз поцелуй жёсткий, подчиняющий. В нём нет и капли нежности.
Через минуту начинаю задыхаться от его напора, но не вырываюсь. Влад сам отрывается от меня, делает шаг назад, а потом и вовсе, уходит, бросив на ходу:
— Гуляй. Не буду тебе мешать.
И сейчас мне почти стыдно за своё поведение. Впервые мне кажется, что Громов умеет испытывать боль.
Бросив взгляд на его напряжённые плечи, закусываю припухшую губу.
Я долго брожу по берегу, захожу в воду почти по колено, любуюсь разноцветными рыбками и думаю, думаю, думаю. Прощения за своё поведение у Громова просить не собираюсь, но и нарываться на конфликт, наверное, не стоит.
В дом прихожу через несколько часов. Влада нигде нет, и я со вздохом облегчения поднимаюсь к себе. Служанка пытается оттащить меня на кухню, но я отмахиваюсь. Аппетит так и не появился. Просыпаюсь на закате. Быстро поднимаюсь и бегу вниз. Хочу посмотреть, как солнце садится в воду. Громова снова не нахожу, хотя и не сильно стараюсь. Беру на кухне небольшую корзинку с перекусом и возвращаюсь на пляж. Устраиваюсь возле большого камня, облокачиваясь на него спиной. Солёный ветер играет с волосами и ласкает кожу. Вокруг заливаются птицы. И тут я вижу, как на ногу заползает огромный паук. Идиллия разрушена. С воплем вскакиваю, пытаясь стряхнуть мерзость, а потом как одичавшая бегаю кругами, вопя и тряся конечностями. В себя прихожу, когда врезаюсь носом в мужскую грудь.
— Юля, что случилось? — с беспокойством спрашивает Влад.
— П-паук, — тыкаю в сторону камня и на всякий случай оглядываю себя ещё раз.
— Ты их тоже боишься? — в голосе мужчины веселье.
— Ужасно! — выдыхаю.
— У тебя слишком много страхов, — качает он головой, а потом неожиданно подхватывает на руки и относит ближе к воде.
На песке расстелено большое покрывало, куда Влад меня и сгружает.
— Я сейчас.
Он возвращается за моей корзинкой и присаживается рядом. Я всё ещё пытаюсь отдышаться.
Жду от Громова каких-нибудь действий, но он просто сидит рядом, положив локти на колени, и смотрит на оранжевую дорожку от заходящего солнца. Постепенно расслабляюсь.
Мы таскаем из корзинки бутерброды и фрукты и любуемся закатом. Никаких препирательств и войн.
— Расскажи мне что-нибудь о себе, — первая нарушаю тишину, делая шаг навстречу. Брови Влада удивлённо взлетают вверх, а голубые льдистые глаза недоверчиво впиваются в меня.
Владислав
Что же… сам напросился. Какое-то время молчу, собираясь с мыслями. Душу оголять совершенно не хочется, даже перед Юлей. Слишком долго я прятал всё внутри, отращивал броню и притворялся, что в моей жизни всегда был порядок.
Нет, когда-то маленький Влад плакал навзрыд, оставаясь в одиночестве в пугающей тёмной комнате с вечно пьяными орущими соседями за стеной. Мне было всего шесть лет, но и маме никто выбора не давал. Постперестроечное время не щадило людей. Выживали как
