Том. А что он оставил своей жене?
Аманда. Нет, он не женился! Боже мой, ты говоришь так, будто все мои поклонники отправились к праотцам.
Том. Но он же единственный не умер?
Аманда. Фитцкью переехал на Север и сколотил состояние… его прозвали уоллстритским волком! Ты знаешь, он был как Мидас: к чему ни прикоснется — все превращалось в золото! Я могла бы стать миссис Дункан Дж. Фитцкью — только захоти! Но… я выбрала твоего отца.
Лаура (встает). Мама, я уберу со стола.
Аманда. Нет, дорогая, иди, пожалуйста, в ту комнату, позанимайся со схемой машинки. Или потренируйся в стенографии. А главное, будь свежей и хорошенькой! Самое время, скоро начнут съезжаться гости. (По-девичьи нетерпеливо идет в кухню.) Как ты думаешь, сегодня много приедет?
Том со стоном швыряет газету и вскакивает с места.
Лаура (из стоповой). Я думаю, что никто не приедет.
Аманда (появляется из кухни, с деланным удивлением). Что ты говоришь? Никто? Ты шутишь.
Лаура отзывается нервным смешком. Потом как-то крадучись проскальзывает между занавесями и тихо задергивает их за собой. Она стоит у выцветшей портьеры, на ее лице — яркий луч света.
Едва слышно звучит музыка: тема «Стеклянного зверинца».
(Бодрится). Никто, говоришь? Не может быть! Да что, разве случилось наводнение или пронесся ураган?
Лаура. Не наводнение и не ураган, мама, просто я не пользуюсь таким успехом, как ты, когда жила в Блу-Маунтин…
У Тома снова вырывается стон раздражения.
(На лице слабая извиняющаяся улыбка. Голос дрогнул.) Мама боится, что я останусь старой девой.
Сцена темнеет под звуки мелодии «Стеклянного зверинца».
«Лаура, неужели тебе никто никогда не нравился?» Вместе с этой надписью на экране посреди затемненной сцены появляются голубые розы. Постепенно вырисовывается фигура ЛАУРЫ, и экран гаснет. Музыка стихает. Лаура сидит на хрупком стульчике из пальмового дерева за маленьким столом с гнутыми ножками. На ней кимоно из легкой лиловой ткани. Волосы подобраны со лба лентой. Она моет и протирает свою коллекцию стеклянных зверушек. На ступеньках у входа появляется АМАНДА. Лаура задерживает дыхание, прислушивается к шагам на лестнице, быстро оставляет безделушки и усаживается перед схемой клавиатуры пишущей машинки на стене — прямая, словно загипнотизированная…
С Амандой что-то стряслось — на лице у нее написано горе. Тяжело переступая, она поднимается на площадку — мрачная, безнадежная, даже абсурдная фигура. Одета она в вельветовое пальтецо с воротником из искусственного меха. На ней шляпа пятилетней давности — одно из тех чудовищных сооружений, какие носили в конце двадцатых годов; в руках огромная переплетенная в черную кожу тетрадь с никелированными застежками и монограммой. Это ее выходной наряд, в который она облачается, отправляясь к «Дочерям американской революции». Перед тем как войти, она заглянула в дверь. Потом скорбно поджимает губы, широко раскрыв глаза, закатывает их к небу, качает головой. Медленно входит. Увидев лицо матери, Лаура испуганно подносит пальцы к губам.
Лаура. Здравствуй, мама, а я как раз… (Испуганно показывает на схему.)
Аманда (прислоняется к закрытой двери и устремляет на дочь мученический взор). Обман? Кругом обман? (Медленно снимает шляпу и перчатки, сохраняя все тот же кроткий страдальческий вид. Потом чуть театрально роняет шляпку и перчатки на пол.)
Лаура (неуверенно). Ну как прошло собрание «Дочерей американской революции»?
Аманда медленно раскрывает сумочку, достает белоснежный платочек, изящно встряхнув, разворачивает и так же изящно прикладывает к губам и ноздрям.
Ты разве не была на собрании «Дочерей», мама?
Аманда (тихо, едва слышно). Нет… не была. (Чуть повышая голос.) У меня не было сил пойти к «Дочерям». Скажу больше, у меня не было мужества! Я готова была сквозь землю провалиться! (Медленно подходит к стене и снимает схему пишущей машинки. Грустно смотрит на схему, держа ее перед собой, затем закусывает губу и рвет лист надвое.)
Лаура (тихо). Зачем ты это делаешь, мама?
Аманда повторяет ту же операцию с алфавитом Грегга.
Зачем ты…
Аманда. Зачем? Лаура, сколько тебе лет?
Лаура. Ты знаешь, мама.
Аманда. Я считала тебя взрослым человеком. Кажется, я ошиблась. (Медленно подходит к дивану и садится, не спуская глаз с Лауры.)
Лаура. Почему ты так на меня смотришь?
Аманда (закрывает глаза и опускает голову. Длительная пауза: счет до десяти). Что ты собираешься делать, что с нами будет, как нам жить?
Такая же долгая пауза.
Лаура. Что-нибудь случилось, мама?
Аманда тяжело вздыхает, снова вынула платок, прикладывает к уголкам глаз.
Лаура. Мама, что случилось?
Аманда. Не волнуйся, через минуту я приду в себя. Просто меня огорошила… (пауза, счет до пяти) жизнь…
Лаура. Мама, я хочу, чтобы ты все-таки сказала, в чем дело!
Аманда. Ты же знаешь, сегодня мне предстояло вступить в должность в нашей организации «Дочерей».
На экране — комната, полная машинисток.
По пути я завернула в Торговый колледж Рубикэма — сообщить, что у тебя простуда, и узнать, как ты успеваешь.
Лаура. Боже мой…
Аманда. Я подошла к преподавательнице машинописи и представилась. Она тебя не помнила. Уингфилд, говорит…у нас в списках такой не числится. Я стала уверять, что она не может не знать тебя, что ты ходишь на занятия с самого начала января. «Уж не имеете ли вы в виду, — говорит она, — ту ужасно робкую крошку, которая перестала посещать школу после нескольких занятий?» «Нет, — говорю, — моя дочь Лаура посещает школу каждый день вот уже шесть недель!» «Одну минутку», — говорит. И достает журнал. Там черным по белому твое имя и дни, когда тебя не было, пока они не решили, что ты бросила школу. Я ей: «Тут какая-то ошибка! Что-нибудь перепутано в записях!» «Нет-нет, — говорит. — Теперь я ее вспомнила. У нее так тряслись руки, что она никак не могла попасть по нужной клавише. А когда я в первый раз устроила испытания на скорость, ей сделалось дурно. Пришлось почти нести вашу дочь в туалет. С того дня она и не показывалась. Мы звонили на дом, но телефон не отвечал…» — ведь я как раз в те дни работала у «Фэймуса и Барра», демонстрировала эти… О боже! Я почувствовала такую слабость, что едва держалась на ногах. Я села, принесли воды. Пятьдесят долларов за обучение, наши планы, мои надежды поставить тебя на ноги — все в трубу.
Лаура тяжело вздыхает и неловко поднимается. Подходит к граммофону, заводит его.
Что ты делаешь?
Лаура. А что? (Однако выпускает ручку, возвращается на место.)
Аманда. Где ты пропадала, ведь ты же не ходила в колледж?
Лаура. Гуляла.
Аманда. Неправда!
Лаура. Правда. Просто гуляла.
Аманда. Гуляла? Зимой, в этом пальтишке? Это же верное воспаление легких! Где ты гуляла?
Лаура. Как когда. Чаще всего в парке.
Аманда. И с простудой — тоже?
Лаура. Я выбирала меньшее из двух зол, мама.
На экране — парк, зимний пейзаж.
Я не могла пойти в колледж. Меня вырвало там прямо на пол!
Аманда. Так ты хочешь сказать, что каждый день с половины восьмого утра до пяти вечера болталась в парке? Я думала, что моя дочь посещает Торговый колледж Рубикэма.
Лаура. Это не так страшно, как кажется. Я заходила куда-нибудь погреться.
Аманда. Куда ты заходила?
Лаура. В художественный музей или в птичник в зоопарке. Я каждый день ходила к пингвинам. Иной раз вместо завтрака я брала билет в кино. А потом я чаще всего бывала в «Жемчужине» — это большой стеклянный дом, где выращивают тропические цветы.
Аманда. И все только для того, чтобы обмануть меня?
Лаура опустила голову.
Зачем ты это делала?
