Но папы здесь не было, он не мог мне спеть, и мне некому было пожаловаться по совершенные ошибки, не у кого спросить, что делать с тем желанием, которое начинало во мне разгораться.
Оркестр превратился в насвистывающего по утрам папу, я так остро почувствовала его отсутствие, будто что-то вселило в меня уверенность — его слова и объятья исчезли навсегда, не осталось ничего, кроме воспоминаний, лишь упрямая ностальгия, и я разрыдалась, всхлипывая так громко, что чуть не заглушила оркестр.
Я сползла с кресла на пол, чтобы никто не заметил, как я оскандалилась. Андрес, который никогда не знал, как поступать в таких случаях, положил руку мне на голову и погладил, как кошку. В результате, когда оркестр закончил играть, мои слезы высохли, но веки припухли, а прическа пришла в беспорядок.
— Вот черт! — ругнулся Андрес. — В недобрый час я сказал Вивесу, что ты не слышала никакой другой музыки, кроме той, которую твой папаша мурлыкал себе под нос.
Зрители аплодировали стоя; они хлопали и кричали, кричали и хлопали, как будто и в самом деле находились на арене для боя быков. Я сидела на полу. Сквозь бронзовые перила ложи я видела улыбку Карлоса, видела, как он вскинул голову, когда стихла последняя нота. Так иногда смеялся папа. Я перестала плакать.
Публика продолжала аплодировать, но Вивес больше не показывался. Тут под звуки государственного гимна начали спускать флаг, как всегда делали, когда Родольфо появлялся и покидал любое место, я бегом бросилась из ложи в уборную, чтобы привести себя в порядок.
Прием состоялся в «Лос-Пинос» [13], в зале с деревянными панелями и огромными люстрами. Карлос уже был там, когда мы вошли под звуки государственного гимна вместе с Родольфо и Чофи.
— Великолепно, Вивес, — сказал Фито, пожимая ему руку.
— Маэстро, у меня нет слов, — заохала Чофи, поглаживая свои меха.
— Вивес, у тебя прирожденный талант политика. Не трать его понапрасну, — заявил Андрес.
— Спасибо, — сказала я.
— Вам спасибо, — широко улыбнулся он.
Меня била дрожь, со мной творилось что-то ужасное. Мне казалось, что все на свете это заметили.
Я взяла Андреса под руку и сказала, что мы уходим.
— Но мы же только что пришли. Еще даже не ужинали. Я умираю с голода, а ты разве нет? К тому же пришел Пончо Пенья, а мне срочно нужно с ним переговорить, — ответил он и оставил меня посреди зала и в метре от Вивеса и его поклонников. Они полностью им овладели. Даже Кордера подошел его поприветствовать. Вивес обнял его и через плечо заметил, как я молча на него уставилась. Он взял Кордеру под руку и направился с ним в мою сторону.
— Вы знакомы? — спросил он и не дал времени ответить.
— Очень приятно, — разом выпалили мы, предпочитая забыть, откуда друг друга знаем.
— Почему бы нам не пройти в сад? Тут слишком много народу, — предложил Карлос.
Он взял меня за руку и быстро повел к двери. Кордера пошел с нами. Проходя мимо Андреса, Карлос бросил ему:
— Выведу твою жену на воздух, мы здесь задыхаемся.
— Правильно, а то у нее уже и глаза слипаются, вот-вот уснет, — ответил Андрес. — Спокойной ночи, Альваро, — добавил он, увидев, кто нас сопровождает, и притянул меня к себе. — Последи за ними, послушай, о чем они говорят, — шепнул он мне на ухо, прежде, чем поцеловать. — Только недолго, — сказал он вслух, подмигивая Карлосу.
— Как твои дела в Конгрессе? — спросила я у Кордеры, когда мы остались втроем среди деревьев сада.
— Замечательно, — ответил Кордера, глядя на меня.
— Ты намерен вновь баллотироваться? — спросил Вивес.
— Это зависит не от меня, — ответил он. — Все решает ассамблея.
— Да, но кто решает за ассамблею? Только не говори, что решение ассамблеи зависит от кого-то другого.
— Почему же? Это действительно так.
— Не притворяйся, братишка.
— Что ты хочешь от меня услышать? — развел руками Кордера.
Мы прошли к центру сада. Карлос обнял меня за талию и, прежде чем я успела ответить, притянул к себе.
— Сеньора тоже знает, что ее муж — позор страны. Не позволяй ему вмешиваться, он хочет тебя надуть, это очевидно, но ты ему помешаешь. Если тебя переизберут и ты сможешь мобилизовать рабочих, как делал уже шесть лет, то и президентом сможешь стать.
— Асенсио уже вмешался. Мы с депутатами парламента дали ему бой, но кто, по твоему, написал речь для президента, с которой он выступал утром? Кто, по твоему, заявил, что нельзя повторить один и тот же путь? И всё для того, чтобы сказать, будто его политика не отличается от политики президента Агирре, но при этом призвать пролетариат пересмотреть методы борьбы и заняться самокритикой. Пересмотреть методы — это значит пересмотреть руководство и их позиции. Нас хотят поиметь, хотят заткнуть нам рты. Это самое отвратительно соглашательство. Они присоединились к Суаресу, который занимается политикой ради прибыли.
— Но ты собирался предъявить им иск — так как же? Или ты уже передумал?
— Нет, не передумал, но это слишком сложный вопрос. Давай поговорим об этом завтра? — предложил он, подозрительно поглядев на меня.
— Ты боишься смерти? Не бойся.
— Я не боюсь смерти, но и умирать не хочу,. К тому же это от меня не зависит. Завтра увидимся. Прощайте, сеньора, спасибо за то, что сохраните этот разговор в тайне.
— С чего вы взяли, что я сохраню его в тайне?
— Просто знаю, — ответил он и пошел в другую сторону.
— Что за страна! — воскликнул Карлос. — Одни боятся, а другие скучают. Ты боишься?
— Я скучала, — ответила я.
— А сейчас уже нет?
— Сейчас уже нет.
— Что собираешься делать? — спросил он.
— Когда именно?
— Сейчас.
— Все, что захочешь ты. А ты что собираешься делать?
— Трахаться.
— Со мной?
— Нет, с Чофи.
Когда я проснулась, Карлос спал рядом, губы у него припухли.
Квартира состояла из гостиной, половину которой занимал рояль, похожей на шкаф кухни и спальни с фотографиями на стенах и большим окном с видом на Галерею Изящных искусств. Мне хотелось остаться. Карлос открыл глаза и улыбнулся.
— И куда мы поедем? — прошептала я ему на ухо, словно кто-то мог услышать.
— На море, — ответил он в полусне.
— Тогда поехали.
— Который час? — спросил он, зевая и потягиваясь.
— Не знаю, — ответила я. — Почему мы не можем умереть вместе — прямо сейчас?
— Потому что у меня еще много дел. Я еще никогда не дирижировал Венским оркестром.
— Возьмешь меня с собой в Вену?
— Конечно. Когда меня пригласят.
— Значит, пока еще не приглашают?
— Нужно дождаться окончания войны и стать лучшим дирижером.
— Тогда ты меня уже не будешь любить.
— Я люблю тебя сейчас, — сказал он и стал меня целовать. Потом протянул надо мной руку, пытаясь дотянуться до часов на тумбочке с моей стороны. — Четыре часа. Думаю, мы и правда сегодня умрем. Хуан наверняка забыл.
— Что забыл?
— Что должен позвонить, когда Андрес соберется выходить из «Лос Пинос».
— Зачем?
— Чтобы ты вернулась домой раньше него.
— Но я не собираюсь возвращаться домой.
— Тебе придется. Ты не можешь здесь остаться.
— Какая же я дура! — рявкнула я, вставая, и начала собирать по всей квартире свою одежду. Я была так зла, что запуталась с застежкой платья и стала ее дергать, пока не оторвала. Я надела туфли — всё равно под пальто никто не заметит голую спину.
— Вы с Альваро просто придурки! — бросила я.
— Для провинциалки у тебя красивые волосы, — ответил он.
— Да что ты знаешь о провинциалках, — крикнула я.
В дверь позвонили. Это был Хуан.
— Сеньора, генерал не собирается уезжать из резиденции. Говорит, вы сказали ему, что будете в саду, и он должен забрать вас оттуда.
— А с кем он? Вечеринка закончилась? — поинтересовалась я.
— Он с доном Альфонсо Пеньей, — ответил Хуан.
— До сих пор? — удивилась я. — Наверное, напился вдрызг, если столько времени выносит Пенью.
— Пойдем, дорогая, — сказал Карлос, который, уже полностью одетый, стоял в дверях.
Мы приехали в «Лос-Пинос». Хуан отправился парковать машину, а мы вышли неподалеку от того места, где расстались с Кордерой.
По пути Карлос обнял меня за талию и притянул к себе. Потом мы вошли в зал. Там уже почти никого не было, только Андрес и Пенья сидели в глубине. Рядом с каждым стоял официант, а на столике между ними красовалась бутылка коньяка. Мы направились к ним.
— Ну что, уже надышались свежим воздухом? — спросил Андрес, растягивая слова.
— Мы ведь недолго отсутствовали. Когда ты успел так нализаться? — возмутилась я. — Ты же пьян в стельку, Андрес! Что с тобой случилось? Ты же никогда так не напивался.
Я и в самом деле удивилась. Я знала, что Андрес может пить несколько часов, совершенно не пьянея.
— Потому что в этой стране может выжить только безумец или пьяный. Я почти всегда безумен, но сегодня мне вдруг захотелось обрести разум. Правда, братец? — обратился он к Пенье, который был пьян еще больше, косил глазами и смотрел в пол.
