Средний план — пролив. На заднем плане живописный берег с лиственными деревьями, украшенными флагами причалами, у которых пришвартованы белые яхты, на некоторых из них подняты паруса. Сквозь зеленые кроны виднеются маленькие итальянские виллы, павильоны, киоски, мраморные статуи.
По берегу идет Начальник карантина, выряженный мавром.
Офицер (подходит и пожимает руку). Гляди-ка, Урдстрём! Как тебя сюда занесло?
Начальник карантина. Да, вот он я!
Офицер. Это Бухта Красоты?
Начальник карантина. Нет, Бухта Красоты напротив, а это Пролив Стыда!
Офицер. Значит, мы заблудились!
Начальник карантина. Мы? Ты меня не представишь?
Офицер. Нельзя! (Понизив голос.) Ведь это дочь самого Индры!
Начальник карантина. Индры? Я думал, самого Варуны!.. Ну а тебя не удивляет мое черное лицо?
Офицер. Сын мой, мне уже пятьдесят, в таком возрасте больше ничему не удивляются! Я сразу же предположил, что ты вечером идешь на маскарад!
Начальник карантина. Совершенно верно! Надеюсь, вы присоединитесь?
Офицер. Непременно… ибо… местечко это… малопривлекательное!.. Что за люди здесь обитают?
Начальник карантина. Здесь живут больные, а по другую сторону здоровые!
Офицер. Так здесь, стало быть, только бедняки?
Начальник карантина. О нет, дитя мое, богачи! Посмотри на того, что лежит на деревянной кобыле! Он съел столько гусиной печенки с трюфелями и выпил столько бургундского, что у него расслоились ступни!
Офицер. Расслоились?
Начальник карантина. Косослойные ступни!.. А тот, на гильотине,— он пил столько «Хеннесси», что ему приходится утюжить позвоночник!
Офицер. Куда ни кинь, всюду клин!
Начальник карантина. Впрочем, всем, кто живет на этой стороне, есть что скрывать! Посмотри, например, на вон того!
На сцену вкатывают старого франта в инвалидной коляске, его сопровождает худая, уродливая кокетка шестидесяти лет, одетая по последней моде, со своим ухажером, сорокалетним «другом».
Офицер. Это же майор! Наш школьный товарищ!
Начальник карантина. Дон Жуан! Поверишь, он по-прежнему влюблен в это привидение, что идет рядом. Не замечает, что она постарела, что она уродлива, вероломна и жестока!
Офицер. Вот это любовь! Никогда бы не подумал, что этот ветреник способен так глубоко и серьезно любить!
Начальник карантина. Ничего себе поворот!
Офицер. Я сам любил Викторию… да что там, я до сих пор хожу по коридору, поджидая ее…
Начальник карантина. Так это ты ходишь по коридору?
Офицер. Я!
Начальник карантина. Ну а дверь-то уже открыли?
Офицер. Нет, все еще судимся… Расклейщик афиш, конечно же, на рыбалке с сачком, так что свидетельские показания задерживаются… а в это время стекольщик вставил стекла в замке, который вырос на пол-этажа… Удачный год нынче выдался… жаркий и влажный!
Начальник карантина. Но уж такой жары, как у меня, у вас все же не было!
Офицер. Какая температура у тебя в печах?
Начальник карантина. При дезинфекции по подозрению в холере — шестьдесят градусов.
Офицер. А что, опять холера разгулялась?
Начальник карантина. Ты разве не знаешь?..
Офицер. Разумеется, знаю, но я так часто забываю то, что знаю!
Начальник карантина. Частенько я мечтаю обладать способностью забывать, в первую очередь самого себя; поэтому и люблю маскарады, переодевания и домашние спектакли.
Офицер. Как же ты жил?
Начальник карантина. Поведай я об этом, скажут, будто я хвастаю, промолчи — назовут лицемером!
Офицер. Поэтому ты и чернишь себе лицо?
Начальник карантина. Да! Чуть чернее, чем я есть на самом деле!
Офицер. Кто это идет?
Начальник карантина. А, это поэт! Идет принимать грязевую ванну!
Появляется Поэт, с возведенными к небу глазами и ведром грязи в руках.
Офицер. Господи, ему бы солнечную ванну, воздушную ванну!
Начальник карантина. Нет, он все время витает в высших сферах, поэтому скучает по грязи… от грязи кожа становится дубленой, как у свиней. После чего он не чувствует укуса слепней!
Офицер. Удивительный мир противоречий!
* * *
Поэт (в экстазе). Из глины сотворил бог Птах человека на гончарном круге, на токарном станке (скептически) или черт знает на чем!.. (В экстазе.) Из глины творит скульптор свои более или менее бессмертные шедевры (скептически), чаще всего дрянь! (В экстазе.) Изглины создают эти столь нужные для кладовок сосуды, под общим названием горшки, тарелки (скептически) — впрочем, мне все равно, как они называются! (В экстазе.) Это глина! Жидкая глина называется грязь. C’est mon affaire! [1] (Кричит.) Лина!
Входит Лина с ведром.
Поэт. Лина, покажись фрекен Агнес! Она знала тебя десять лет назад, когда ты была молодой, веселой и, скажем так, красивой девушкой… Посмотри, как она теперь выглядит! Пятеро детей, вечные заботы, крики, голод, побои! Погляди, как истаяла красота, как исчезла радость в процессе исполнения обязанностей, которые должны были бы подарить внутреннее удовлетворение, придающее гармонию чертам лица и тихий жар очам…
Начальник карантина (закрывает ему рот рукой). Молчи, молчи!
Поэт. Вот так все говорят! А когда я молчу, они приказывают: говори! Нет сладу с людьми!
* * *
Дочь (подходит к Лине). Излей свои жалобы!
Лина. Нет, я не смею, только хуже будет!
Дочь. Кто так жесток?
Лина. Я не смею сказать, потому что меня побьют!
Поэт. Вот как бывает! Но я скажу, даже если Мавр выбьет мне зубы!.. Я скажу, что порой царит несправедливость… Агнес, дочь бога! Ты слышишь музыку и танцы там, на пригорке? Прекрасно!.. Сестра Лины вернулась из города, где она сбилась с пути, ты понимаешь… Сейчас забивают откормленного теленка, а Лине, которая оставалась дома, приходится таскать ведро и кормить свиней!..
Дочь. В доме радость, ибо заблудшая душа сошла с дурного пути, а не только потому, что она вернулась домой! Учти это!
Поэт. Но тогда устраивайте балы с ужином каждый вечер в честь безупречной труженицы, никогда не сбивавшейся с пути, давайте!.. Но нет, вместо этого Лине в свободное время надо ходить в молельный дом и выслушивать попреки в том, что она несовершенна! Это справедливо?
Дочь. На ваши вопросы так трудно отвечать, ибо… столь много непредусмотренных случаев…
Поэт. Это понял и халиф Гарун-аль-Рашид Справедливый! Неподвижно восседая на троне, он не глядел вниз, не видел, каково там живется! Но наконец до его высочайших ушей долетели жалобы. И тогда в один прекрасный день он сошел с трона и, переодевшись, незаметно смешался с толпой, дабы посмотреть, как обстоят дела со справедливостью.
Дочь. Я надеюсь, вы не считаете меня Гаруном Справедливым?
Офицер. Давайте поговорим о чем-нибудь другом!.. А вот и гости плывут!
Слева в проливе появляется белый парусник, нос которого украшен головой дракона, с голубым шелковым парусом на золотой рее и розовато-красным вымпелом на позолоченной мачте. У руля сидят, обняв друг друга за талию, Он и Она.
Посмотрите, какое полное счастье, какое безграничное блаженство, торжество юной любви!
Он (вставая во весь рост, поет).
Пою тебе, залив прекрасный,
где юности годы цвели
и первые сны
розами были полны,
я вновь пред тобой,
одиночества дни миновали!
Бухты и рощи,
небо и море,
привет ей пошлите!
Любовь моя, невеста моя!
Солнце мое и жизнь!
На причалах Бухты Красоты салютуют флагами, из вилл и с берега машут белыми платочками, над проливом звенят аккорды арф и скрипок.
Поэт. Глядите, какой свет они излучают! Послушайте, как звенит море! Эрос!
Офицер. Это Виктория!
Начальник карантина. И что дальше?
Офицер. Это его Виктория, у меня моя! И мою никому увидеть не дано!.. Подними карантинный флаг, а я выберу сеть!
