Поэт. Глядите, какой свет они излучают! Послушайте, как звенит море! Эрос!
Офицер. Это Виктория!
Начальник карантина. И что дальше?
Офицер. Это его Виктория, у меня моя! И мою никому увидеть не дано!.. Подними карантинный флаг, а я выберу сеть!
Начальник карантина машет желтым флагом.
(Выбирает канат, так что лодка поворачивает к Проливу Стыда.) Эй, там!
Он и Она, только сейчас заметив жуткий пейзаж, в ужасе.
Начальник карантина. Да уж! Нелегко! Но сюда обязаны заворачивать все, все, приезжающие из зараженных областей!
Поэт. Как вы можете говорить такое, делать такое, видя двух любящих людей! Не трогайте их! Не касайтесь любви; это государственное преступление!.. Горе нам! Все прекрасное втаптывают в землю, в грязь!
Он и Она сходят на берег, печальные и пристыженные.
Он. Горе нам! Что мы сделали?
Начальник карантина. Не обязательно что-то делать, чтобы попасть в мелкие неприятности, уготованные жизнью!
Она. Как скоротечны радость и счастье!
Он. Сколько нам придется здесь задержаться?
Начальник карантина. Сорок дней и ночей!
Она. Лучше утопиться в море!
Он. Жить здесь, среди выжженных гор и свинарников?
Поэт. Любовь побеждает все, даже серный дым и карболку!
Начальник карантина (зажигает печь; из нее поднимаются синие серные пары). Я зажигаю серу! Пожалуйте, входите!
Она. О! Мое синее платье потеряет свой цвет!
Начальник карантина. И станет белым! И твои красные розы тоже побелеют!
Он. И твои щеки! За сорок дней!
Она (Офицеру). Тебе это доставит радость!
Офицер. Вовсе нет!.. Твое счастье, правда, стало источником моих мук, но… это ничего — я теперь получил докторскую степень, работаю домашним учителем там, напротив… хо-хо, да-да, а осенью получу место в школе… буду учить с мальчиками уроки, те же самые уроки, что учил все свое детство, всю свою юность, и теперь буду учить, те же уроки, всю свою взрослую жизнь и под конец всю старость, те же уроки: сколько будет дважды два? Сколько двоек без остатка в четырех?.. И так до пенсии, когда время будет тянуться в ожидании обеда и ужина, в ожидании газет,— пока меня наконец не свезут в крематорий и не сожгут…
У вас здесь случайно нет пенсионеров? Это почти столь же ужасно, как дважды два четыре: начинать учиться, уже получив докторскую степень, задавать одни и те же вопросы до самой смерти… (Мимо идет, заложив руки за спину, пожилой господин.) Посмотрите, вот идет пенсионер, он проводит жизнь в ожидании смерти; наверное, капитан, не дослужившийся до майора, или нотариус, не ставший асессором,— много званых, но мало избранных… Он ждет завтрака…
Пенсионер. Не завтрака, а газеты! Утренней газеты!
Офицер. А ему всего пятьдесят четыре года; он еще двадцать пять лет может так ходить, ожидая завтрака и газеты… Разве это не ужасно?
Пенсионер. Что — не ужасно? Что, что, что?
Офицер. Да пусть ответит тот, кто может!.. А я буду зубрить с мальчиками дважды два четыре! Сколько двоек без остатка в четырех? (В отчаянии хватается за голову.) А Виктория, которую я любил и потому желал ей самого большого счастья на земле… Теперь она счастлива, счастлива как умеет, а я страдаю… страдаю, страдаю!
* * *
Она. Неужели ты полагаешь, будто я могу быть счастливой, видя твои страдания? Как ты смеешь так думать? Быть может, то, что я проведу здесь сорок дней и ночей, утишит твою боль? Признайся, утишит?
Офицер. И да и нет! Я не могу наслаждаться, когда ты страдаешь! О!
Он. А ты думаешь, мое счастье может быть построено на твоих мучениях?
Офицер. Жалко нас — всех! О!
Все (простирая руки к небу и издавая крик боли, напоминающий диссонирующий аккорд). О!
Дочь. Вечный, услышь их! Жизнь жестока! Жалко людей!
Все (как раньше). О!
* * *
На сцене на миг полное затемнение, в течение которого все присутствующие исчезают или меняют места. Когда зажигается свет, на заднем плане виден берег Пролива Стыда, но теперь он в тени. Пролив посредине, а на переднем плане Бухта Красоты, оба ярко освещены. Справа — угол курзала, с открытым окном, внутри — танцующие пары. На пустом ларе снаружи стоят, обняв друг друга за талию, три горничные и смотрят на танцы. На крыльце дома — скамейка, на которой сидит Дурнушка Эдит, с непокрытой головой, грустная, с взлохмаченными волосами. Перед ней — раскрытое пианино.
Слева — желтый деревянный дом.
Возле него двое ребятишек в летних костюмчиках играют в мяч. На заднике на переднем плане виднеется причал с белыми лодками и флаги на флагштоках. В проливе виден белый военный корабль с амбразурами по борту.
Но ландшафт в зимних покровах, на голых деревьях и на земле лежит снег.
Входят Дочь и Офицер.
Дочь. Время вакаций, здесь царят мир и покой! Работа замерла; каждый день праздник; люди в нарядных одеждах; уже с утра музыка и танцы. (К горничным.) Почему вы, дети, не идете танцевать?
Горничная. Мы?
Офицер. Они же слуги!
Дочь. Верно!.. Но почему Эдит не танцует?
Эдит закрывает лицо руками.
Офицер. Не спрашивай ее! Она сидит здесь уже три часа, и ее никто ни разу не пригласил… (Входит в желтый домик слева.)
Дочь. Какое жестокое развлечение!
* * *
Мать (выходит; шея открыта, подходит к Эдит). Почему ты не заходишь внутрь, как я тебе велела?
Эдит. Потому… что не могу предлагать себя. Я знаю, что некрасива, поэтому никто и не хочет танцевать со мной, но я не желаю, чтобы мне об этом напоминали! (Начинает играть на пианино Toccata con Fuga nr. 10 Себастьяна Баха.)
Из зала слышатся звуки вальса, сначала тихо, потом все громче, словно борясь с «Токкатой» Баха. Однако Эдит выходит победительницей и заставляет их замолкнуть. В дверях появляются гости с бала, они слушают ее игру; все находящиеся на сцене с благоговением слушают музыку.
Лейтенант (обнимает Алис, одну из девушек, приглашенных на бал, за талию и ведет к причалу). Идем, быстрее!
Эдит перестает играть, встает и с отчаянием смотрит на них. Она словно окаменела.
* * *
Стена желтого домика поднимается. Видны три школьные скамейки, на них сидят мальчики; среди них Офицер, чем-то взволнованный и озабоченный. Перед мальчиками стоит Учитель в очках, в руках у него мел и плетка.
Учитель (Офицеру). Ну, мой мальчик, так сколько будет дважды два?
Офицер продолжает сидеть; мучительно роется в памяти, не находя ответа.
Ты должен встать, когда тебя спрашивают.
Офицер (встает, страдальчески). Дважды… два… Сейчас!.. Это будет два два!
Учитель. Вот как! Значит, ты не выучил урок!
Офицер (пристыженно). Я учил, но… Я знаю, сколько это будет, только сказать не могу…
Учитель. Хочешь выкрутиться! Знаешь, но не можешь сказать. Может, я тебе помогу! (Дергает Офицера за волосы.)
Офицер. О, это ужасно, ужасно!
Учитель. Да, ужасно, что у такого большого мальчика нет никакого честолюбия…
Офицер (страдальчески). Большого… Да, я большой, гораздо больше их всех; я взрослый человек, я закончил школу (словно очнувшись ото сна), я получил докторскую степень… Почему я сижу здесь? Разве мне не присудили докторскую степень?
Учитель. Конечно присудили, но, видишь ли, ты должен сидеть здесь, пока не созреешь. Ты должен созреть… Ведь правильно?
Офицер (кладет руку на лоб). Правильно, нужно созреть… Дважды два… будет два, я докажу это методом аналогии, наивысшим из всех методов доказательств! Слушайте! Одиножды один будет один, следовательно, дважды два — два! Ибо то, что действительно в одном случае, действительно и в другом!
Учитель. Доказательство полностью соответствует законам логики, но ответ неверен!
Офицер. То, что соответствует законам логики, не может быть неверным! Давай попробуем! В единице одна единица, значит, в двойке две двойки!
