Еврипид - Электра

О древний край аргосский, о Инах!
Из ваших вод когда-то Агамемнон
Свой гордый флот под Трою уводил,
Чтоб там, убив державного Приама,
Дарданские[1] твердыни сокрушить
И варварской бессчетною добычей
Измерить высь аргосских храмов… Да…
Он за морем был счастлив, а в Микены
Вернулся, чтоб погибнуть от сетей
Своей жены, под дланию Эгисфа.
Когда, свой древний скипетр уронив,
Сраженный царь упал, Фиеста чадо
Прияло трон Атридов и его
Жену, Тиндара дочь. Атридом дети
Оставлены здесь были – до войны:
Дитя Орест и нежный цвет Электра, —
Так мальчика Фиестов сын убить
Готовился, да спас его кормилец
И к Строфию, фокидскому царю,
Украдкою дитя унес, а в отчем
Чертоге дочь осталась. И ее,
Чуть расцвела, со всей Эллады сватать
Съезжалась знать. Трепещущий Эгисф,
Да не родит царевна от вельможи
Атриду внука-мстителя, ее
От женихов запрятал дальше в терем,
Но не обрел покоя: будто сына
Вельможе дать нельзя и под замком.
К детенышу и у волчихи в сердце
Любовь живет, и Клитемнестра – мать —
Электру от ножа его спасает…
Ведь, чтоб зарезать мужа, хоть предлог
Она имела, а за кровь детей
Ей ненависть грозила без пощады.
Фиестов сын придумал наконец:
За голову бежавшего Ореста
Он золота убийцам посулил,
А дочь царя мне в жены он вручает.
Микенец я исконный: древний род
Порочить свой, конечно, я не буду.
Но что она, благая кровь, коль ей
Богатством не венчаться? Злая бедность
Задушит славу имени. Эгисф
Рассчитывал, что, обручив царевну
Ничтожному, он на ничто сведет
И самую опасность. Ведь, пожалуй,
Вельможный зять молву бы окрылил,
Он карой бы грозил убийце тестя…
О, избранный Эгисфом бедный муж
Царевнина не опорочил ложа:
Она чиста – Кипридою клянусь.
Да, я бы счел позором над девицей,
Рожденною в чертоге, коль ее
Мне случай в жены отдал, издеваться…
И стоны грудь вздымают мне, когда
Подумаю, что если нареченный
Наш зять Орест вернется в Аргос и
Несчастный брак сестры своей увидит…
И если кто безумцем назовет
Меня за то, что ложа девы юной
Я, муж ее, коснуться не дерзну,
Пускай своей других не мерит мерой
И скромного хоть вчуже, да почтит…

О ночь, о мать, светила золотые
Вскормившая… Царевну и кувшин
На голове у ней и спуск ты видишь
К реке… О, знай, что это не нужда
Меня подъемлет с ложа, – злая дерзость
Эгисфова шлет стоны из моей
Груди в простор небес к отцовской тени…
Злодейка-мать в угоду своему
Любовнику, Электре Тиндарида
Закрыла дверь чертога и, прижив
Других детей с Эгисфом, мне и брату
У очага приюта не дает.

Что мучишься, несчастная? Тебе ли
Наш грубый труд? Ты в неге рождена…
Не я ль просил: “Электра, брось работать”?

Ты зол моих позором не венчал:
Как бога, чту тебя я. О, для смертных
В несчастии найти врача такого,
Каким ты мне явился, – это клад…
И буду ль ждать приказа я, чтоб бремя
Твоих трудов делить с тобою, милый?
Иль мало в поле дела у тебя…
Оставь мне дом! Приехав с нивы, пахарь
Пойдет ли сам к обеду за водой?..

Ну, потрудись, коли своя охота,
Да благо ж и вода недалеко…
А мне сбираться, видно… чуть забрезжит,
Быков веду на ниву – нынче сев.
Да, кто ленив, пусть с уст его не сходят
Слова молитв, а хлеба не сберет.

О мой Пилад, для бедного Ореста
Ты – первый и последний друг: когда
Эгисф и мать проклятая моя
Вдвоем отца убили и пришлось мне
Весь этот ужас пережить, один
Ты от меня, Пилад, не отвернулся.
Сюда, в Аргосский край, меня ведет
Вещание оракула – об этом
Я никому не говорил, но кровь
Отцовская здесь отольется кровью
Его убийц. Сегодня ночью там,
У гроба, я и плакал, и волос
Оставил первый локон, кровь овечью
Тайком от нового владыки пролил.
Но в город не войду я; две причины
На это есть: во-первых, если нас
Шпион какой узнает, можно скрыться
В соседний край; да и желал бы я
Сестру найти – по слухам, замуж вышла
Она, и терем девичий забыт.
А в мести мне сестра поможет, верно…
Через нее узнаю, что у нас
Творится в доме отчем… Но на небе
Свой белый лик заря уж кажет: да,
Приходится с пути свернуть, – быть может,
Иль пахаря мы встретим, иль рабу
И нам они откроют, где жилище
Электрино… Смотри, Пилад, как раз
Служанка по воду к реке спускалась, видно,
Кувшин несет; послушаем, из уст
Не вырвется ль у ней, на наше счастье,
Намек какой… довольно слова… тс-с…

О, не медли, не медли, заря встает…
И выше, выше, плача, вздымайся…
О, тяжко!
Я от корня Атридова,
Тиндарида жестокая
Нежный цвет принесла царю…
Но в аргосских слыву устах
Я бедной Электрой.
Злом и мукой повита я,
Горем вспоена[2].
Ты ж, отец, адской тьмой одет,
Ложа брачной подругой убит, лежишь
И Эгисфом с нею зарезан…

Улетайте, рыдая, стоны!
Сердцу пить чашу слез так сладко…

О, не медли, не медли, заря встает…
И выше, выше, плача, вздымайся… О, тяжко!
Где твой город, где дом, скажи,
Бедный брат? С кем ты делишь хлеб?
И зачем среди зла и слез
В отчем тереме кинул ты
Электру, Электру?
Ты придешь ли к страдалице
Цепь сорвать с нее?
Боже вышний, за кровь отца
Принести сюда алчущий мести меч
Дай, о Зевс, скитальцу Оресту!

Тяжкое бремя… Довольно… а ты, что рыданьем
Ночи оплакан… Заря занялась.
Слышишь, родимый?
О, внемли же песне надгробной!
Плача, я из могилы зову тебя.
День и ночь, день и ночь я
Изнываю – ланиты в кровь
Острым ногтем разорваны
И избито чело мое
В честь тебя, царь-отец мой…

Не жалей, не жалей ланит.
Слышишь: там
У ручья и тоскует и мечется,
Плача, лебедь-детеныш, отца зовет,
Крепкой сетью покрытого,
Так в слезах я зову тебя,
Так, несчастный, тебе я молюсь, отец.

Только что тело омыть ты склонился, родимый,
Смерти объятья открылись тебе…
О, что за мука!..
О, секиры удар ужасный,
И в чертогах, о, ужас свидания!..
Не в цветах и не с лентами
Клитемнестра тебя ждала,
А с секирой отточенной,
Чтоб Эгисфу царя отдать,
Ложа хитрому другу.

Здравствуй, дочь Агамемнона!
Я, о царевна, и в этой глуши не забыла Электру.
На молоке вспоен,
Горный пастух вчера
Весть из Микен принес:
Завтра к владычице
Гере в Аргосский храм
Девы сбираются:
Праздник, Электра, нам.

О, душа не рвется, девы,
Из груди моей к веселью.
Ожерелья золотого
Не хочу я, и ногою
Гибкой я меж дев аргосских
В хороводе уж не буду
Попирать родимой нивы.
Пляску мне заменят слезы…
Посмотри: где локон нежный?
Видишь – пеплос весь в лохмотьях…
Это ль доля дочки царской,
Гордой дочери Атрида?
И на то ли Агамемнон
Трою царственную рушил?

О, не спорь с великой Герой!
Вот тебе платья расшитые, ты их наденешь, Электра.
А золотой убор,
Как он пойдет к тебе!
Или слезами ты,
Если богов не чтишь,
Станешь сильней врага…
Лучше молись, дитя:
Будешь блаженна ты…

О, давно, со дня убийства,
Ни один из них, бессмертных,
От Электры горемычной
Жертвы, дева, не приемлет.
Горе вам, останкам отчим,
Горе и скитальцу-брату,
В той земле, куда прибрел он,
Где, в толпе рабов затерян,
К очагу он не подходит,
Он, наследник славы отчей.
А сестра его в лачуге
Изнывает: в доме отчем
Для нее угла не стало.
Там на крови незамытой[3]…
Мать с любовником пирует…

Для эллинов и для семьи твоей
Немало бед пошло от Тиндариды,
А теткою доводится тебе…

О, не до слез нам, девушки, глядите,
Глядите: там чужие… Вот они,
Вот, вот они… На нас… В засаде были.
Бегите же, скрывайтесь, я – домой…
О, да спасут нас ноги от злодеев!..

Постой, дитя несчастное… не бойся…

Феб-Аполлон! Спаси нас от убийц!

О, для ножа я выбрал бы иного.

Прочь… Не твоя, не трогай, говорят…

По праву я руки твоей касаюсь.

А меч зачем? Засада для чего?

О, не беги, скажу – и вмиг поверишь.

И так стою, коль силой не уйти.

Я прихожу к тебе послом от брата.

О, дорогой! Он жив или убит?

Жив, – чтоб открыть посольство доброй вестью.

За эту речь всех благ тебе, посол!

Обоим нам, обоим счастья, боги!

Несчастный, где ж теперь его приют?

Спроси-ка: где он бед не натерпелся!

По крайней мере, сыт ли он, скажи?

Не голоден, но жалок, как изгнанник.

Сюда ж зачем тебя направил брат?

Узнать, жива ли ты, легко ль живется?

Скажи ж ему, как исхудала я…

Морщины слез твоих пред ним оплачу…

Про волосы скажи – скосила их.

Терзал тебя, царевна, жребий брата?
Убитого отца терзала тень?..

Да, мир не даст уж мне людей дороже…

А брату есть ли кто тебя милей?

Мил, да далек… Здесь руку не протянет…

В такую даль зачем ты забралась?

Я замужем… О, легче бы в могилу…

Жаль брата мне… Микенец, что ли, муж?

Да, о другом мечтал отец когда-то…

Но кто же он? Как брату передать?

Вот дом его… да, от Микен не близко.

Дом пастуха иль пахаря приют.

Муж захудал, но знатен – я в почете…

Электру чтит супруг, ты говоришь?

На ложе он ее не посягает!

Что ж, дал обет иль брезгает женой?

Нет, брака он не признает законным:
В Эгисфе прав отца не признает…

Так, так: его пугает месть Ореста?

Отчасти да, но дух его высок.

Достойный муж, награды муж достойный…

Вот погоди – вернется с поля он…

А мать, тебя носившая, молчала?

Что дети ей, ей были бы мужья…

Но над тобой с чего ж Эгисф глумился?

Он нищих мне велит плодить, Эгисф…

А ты б могла дать мстителя Атриду

О, мне за брак ответит он, постой…

А знает он, что ты еще девица?

Нет, от него, о гость, таимся мы.

А эти нас не выдадут в Микенах?

Шпионов нет – ты можешь говорить…

Здесь, в Аргосе, есть дело для Ореста?

Какой позор! И ты ответа ждешь?

С убийцами покончить способ нужен.

Иль нет его? Убили же отца.

Ты вместе с ним, с Орестом, мать, Электра,
Родимую пошла бы убивать?

Топор готов[4], и кровь отца не смыта.

Смотри – я так и брату передам.

Зарежу мать… А там казните дочку…

О!
О, если бы Орест тебе внимал.

Увы! Его узнать я не могла бы.

Немудрено. Вас развели детьми.

Но есть один: он друг и помнит брата…

Тот, что его еще ребенком спас?

Да и отца взрастил, маститый старец…

Могилою почтен ли твой отец?[5]

Как не почтен! Из дома в поле брошен.

Увы, увы! Что говоришь, жена?
Терзают нас и вчуже злые муки.
Но если тяжек будет твой рассказ,
Все ж передать его я должен брату.
И если жалость не дана в удел
Сердцам невежд, а только мудрым сердцем,
То диво ли, что мы платить должны
Страданием за чуткость состраданья…

Желанием и я горю узнать:
Мы из дворца имеем вести редко,
И бедствия тревожат тайной ум.

Приходится рассказывать – от друга
Не смею я беды своей таить
И тяжкой доли отчей. Но, посланник,
Уста мои раскрывший, не укрой
Из повести печальной от Ореста
Ни слова, я молю, скажи: в каком
Здесь пеплосе я сохну – муки нищей
В лачуге после царского чертога,
Все, все ему поведай, – я сама
Вот это платье выткала, иначе
Я голою осталась бы… Сама
Кувшин ношу к источнику и плачу…
Как, чистая, чуждаюсь жен, но путь
И в хоровод девичий мне заказан,
И праздников Электре нет. Увы!
Царь Кастор, некогда в мужья царевне
Назначенный и кровный ей, теперь
Меж звездами сияет там, в эфире.
А над добычею троянской мать
Ее царит, и перед троном жены
Фригийские, добытые отцом,
Блистают позолотою аграфов[6],
Где по стенам еще Атрида кровь
Гноится и чернеет. Сам убийца
Руками неомытыми схватил
Отцовский жезл – он в колеснице ездит,
В которой ездил царь, и как он горд!
Никто не смей полить могилы царской,
Украсить веткой миртовой… костер
Вождя не видел жертвы, а могилу
Тиран, вина пьяней, ногами топчет…
И, камнями тревожа мрамор плит,
Кричит вождю убийца: “Где же сын твой?
Что не идет твой прах оборонять?”
Все, все, молю тебя, поведай брату —
За многих здесь язык мой говорит:
За руки, и за губы, и за сердце,
За стриженую голову, отца
За имя славное… скажи: позором будет,
Коль за царя, что Трою рушил, сын,
Во цвете лет и крови благородной,
С убийцею покончить не дерзнет.

А вот и он, Электра, твой супруг:
С посева, знать, домой идет на отдых.