Еврипид - Электра

Вы, женщины, как загорится бой,
Мне дайте знать. С железом и готова,
Я буду вся – одно вниманье, жены.
И если труп Орестов подберут
Его враги, не дожидаясь мести,
Я, мертвая, глумленья их приму.

Эту сказку заводит седая молва…
Как у матери нежной восславил плод
Там, на высях аргосских,
Пан, хранитель полей и царь
Дивно слаженной флейты.
Сладким пеньем и пляской прославлен был
Златорунный ягненок.
Чу… постой… С выси мраморной вдаль летит
Зычный вестника голос:
“Все на площадь, живей, живей!
И любуйся, микенский люд,
На добычу владык своих,
Грозно-дивное знаменье”.
Славят люди дворец царя,
И весельем горит чертог.

Эту сказку мне шепчет седая молва:
Распахнулась, сияя, там храмов высь,
И алтарное ярче
Будто вспыхнуло пламя вмиг…
Флейта, Музы рабыня,
Лучших песен своих не жалела нам
В честь руна золотого.
Не дремал той порою Фиестов чертог:
К ложу тайных объятий
Он Атрея жену манит,
С ней и диво к себе влечет,
Золотого ягненка, царь.
И вернулся да гражданам
Так кричит: “У меня теперь
Наших гор златорунный цвет”.

И светил золотые пути
В этот миг Кронид передвинул,
Жгучий блеск передвинул солнца
И зари мерцающий лик.
И на юг, по склонам небесным,
Дивно пламенный зной потек,
А к Медведице влажные тучи
Потянулись. Палим с тех пор,
Изнывает от жажды трон Аммона
Без отрады Зевсовых ливней.

Так молва говорит, но словам
Этой сказки мало я верю.
Что мы ей, колеснице бога?
И неужто покинет путь,
Чтобы люди мýкой платили
За обиду других людей?
Страха божия ради сложила
Эту сказку молва в миру,
Но, забыв ее, мужа убила ты,
О сестра прославленных братьев!

Но тише, тише, чу…
Вы слышите ль, подруги, странный шум?
Иль у меня в ушах гудит?.. Но будто
Подземный гром… раскатами. Ясней,
Ясней теперь… Там кто-то дышит… стоны
Вздымаются… Сюда, сюда, царевна!..

Я вам нужна, иль уж окончен бой?

Кровавому стенанию мы внемлем…

Да, это стон… Далекий, – все же стон…

Не близок путь, но как он ясен, слышишь?

А стонет друг иль чуждые уста?

Не разберешь… на все лады там стонут…

Чего ж я жду… Иль нож мой не готов?

Остановись… Еще не ясен жребий.

Орест разбит – оттуда нет гонцов.

Не птицы же. Иль так им царь и сдался?

О славные микенские юницы!
Победы весть Орестовой несу…
Там на земле лежит цареубийца
Эгисф, богам молитесь – он убит.

Но кто же ты? И как тебе поверю?

Я в свите был у брата твоего.

Прости мне, друг… От ужаса и память
Изменит нам. Я узнаю теперь
Твое лицо… Итак – злодея нет…

В живых… Вели – и повторю: он умер…

О, зоркая, о, правда… Наконец!
Но расскажи мне самый ход убийства,
Ты каждый шаг поведай нам, гонец.

Стопы подъяв от этого порога,
Вступили мы на двухколейный путь
И славного микенского владыку
Увидели. Он по саду гулял
Среди ручьев, срезая ветки мирта,
Чтобы венок потом из нежных свить.
Увидел нас и говорит: “Привет вам,
О путники, откуда вы и путь
К какой земле направили?” А брат твой
Ему в ответ: “Фессалия нас шлет
На берега Алфея, к Олимпийцу,
Отцу богов, с дарами мы идем…”
Эгисф опять: “Ко мне прошу сегодня
На светлый пир – я нимфам заколоть
Тельца веду, а завтра, встав с зарею,
Вы можете ускорить шаг. Войдем”.
И стал он нас упрашивать – проходу
Нам не давал, – а как в чертог привел,
Кричит: “Скорей подайте им умыться,
Близ алтаря поставлю я гостей”.
Орест ему на это: “Мы проточной
Струей реки уж умывались, царь,
Но если нам с аргосцами прикажешь
Тебе помочь при жертве, то опять
Очиститься не откажусь, конечно”.
Но разговор был прерван. Отложив
Оружие, телохранитель царский
И раб его – за дело все гурьбой…
Кто нес фиал для крови, кто кошницы
Священных круп, а там, на очаге,
Раздув огонь, кувшины расставляли.
Чертог гудел… Но вот, крупы твой отчим
На жертвенник подбросив, возгласил:
“О нимфы скал, пускай не раз мне жертву
Здесь приносить и, счастьем увенчав
Главу царя с царицей Тиндаридой,
Врагов его казните!” – он тебя
Здесь разумел с Орестом. А царевич,
Тот шепотом молился, чтоб ему
Отцовский дом вернуть. И нож, нащупав
В кошнице, взял Эгисф: он тельчий волос
Десницею в огонь священный вверг…
И заколол распяленную жертву
В руках рабов, державших ноги ей…
И вновь тогда взывает он к Оресту:
“Средь доблестей в Фессалии у вас,
Я слышал, два искусства процветают:
Там мастера вы туши разнимать
Да на коня узду накинуть ловки,
Не откажи уверить в первом нас”.
И вот в руках Ореста нож дорийский.
Вмиг сорван с плеч его красивый плащ
С аграфами; в подручные – Пилада,
А челядь прочь; вот ногу захватил
Он тельчую и, напрягая мускул,
Глядим, – на сгиб всю кожу намотал.
Обнажена лежит, белея, жертва…
А времени… да на бегах скорей
Не пробежит атлет два раза стадий…
Когда же жертву вскрыли и Эгисф,
Священную прияв ее утробу,
Стал изучать: у печени главы
Он не нашел, пузырь же и ворота
Переполняла желчь, и тем они
Гадателю недоброе сулили.
Эгисф бледнеет, видим, – и к нему
С вопросом наш владыка: “Что кручинен?”
А тот в ответ: “О гость, меня страшит
Беда извне: для дома ж нет опасней
Атридова отродья”. – “Как, Эгисф,
Трепещешь ты скитальца козней? Царство ль —
Тебе не щит? Однако дай же мне,
Чтоб лакомства добыть из этой жертвы,
Покрепче нож, с закалом фессалийским,
Дробящим кость”. И вот удар ножа
Вскрывает грудь. И только что над сердцем
Внимательно склонился тот, Орест
На цыпочках приподнялся и нож
Царю всадил в загривок, а ударом
Ему хребет ломает. Рухнул враг
И заметался в муках, умирая.
К оружию кидаются рабы
И на двоих толпой. Но, сотрясая
В руке копье, им мужи не сдались.
И вот Орест взывает: “Не разбойник
Пришел на пир: домой вернулся царь…
Я ваш Орест несчастный: не ищите ж
За то, что я с убийцей порешил,
Меня губить, рабы Агамемнона…”
Отпрянула толпа их, а Орест
Был скоро там каким-то старцем признан.
Торжественно увенчанный, тебе
Он голову – не бойся, не Медузы —
Эгисфа ненавистного несет.
О, заплатил злодей с лихвой сегодня
За кровь, что здесь когда-то проливал.

Вплетись в хоровод наш, дева;
Как легкая лань, в эфир
Вздымайся пятой веселой!
О, ярче венцов победы
С брегов Алфея славных[13] боец не уносил,
Какие брат твой добыл. О, пой же, дева, пой!
И под светлый напев мы плясать пойдем.

О, свет, о, блеск, о, колесница бога.
Земля и ночь, царица слез моих,
И вы, опять на белый свет свободно
Отверстые зеницы. Да, Эгисф,
Злодей, отца убийца, – он не встанет…
Все, все сюда уборы и венцы!
А вы со мной его венчайте, девы.

Укрась ему кудри пышно,
Мы ж, музам покорные,
Затеем веселый танец.
О, радость! Цари былые
Опять над нами будут, любимые, царить…
Неправедный не встанет – он правдою убит.
Ты ж, о флейта, звучи, солнцем лейся, песнь…

О славный сын венчанного отца
В лучах его немеркнущей победы,
Дай локоны обвить тебе, Орест.
О, ты пришел не с бега, не на приз:
Ты играми натешился, – врага
Ты одолел, отцовского злодея.

И ты венец, награду дел, прими,
Воспитанный благочестивым мужем
На радость нам, Пилад, а боги вам
Да ниспошлют благой удел обоим!

Богов почти, Электра, им воздай
Хвалу, судьбы властителям могучим:
Покорный раб их воли и судьбы,
Эгисфа я убил, и это правда,
А не молва, – а чтобы всякий мог
Проверить нас, так вот тебе – убитый.
И если ты скормить его зверям
Иль пугалом для птиц, детей эфира,
Прибить на столб захочешь, он на все
Согласен – он твой раб, тиран вчерашний…

Мне совестно, но речи жгут уста…

Так говори. Кого ж тебе бояться?

Глумления над трупом не простят.

Но чей же гнев возбудишь ты, царевна?

Микенский люд угрюм и злоречив.

Все ж волю дай желаньям… Нам с Эгисфом,
Живым или убитым, мира нет.

Итак, с чего ж начну и чем закончу,
В средине что скажу я?.. А зари
Я ни одной не провела, чтоб в мыслях
Не размотать весь тот клубок речей,
Которым бы свободная Электра
Ему в лицо швырнула. Час приспел.

Услышь же, что еще живой ты должен
Был выслушать. Проклятый, без вины
Сиротами за что ты нас оставил?
С женой вождя слюбившись, вражьих стен
Ты не видал… И в глупости надменной,
Убийца, вор и трус, мечтать ты смел,
Что взятая прелюбодейством будет
Тебе женой примерной. Если кто,
На ложе ласк обманом приклонивши
Замужнюю, ей мужем станет и
Вообразит, что скромною подругой
Его чертог украсился, назвать
Его нельзя счастливым. О, ты не был
Так счастлив с ней, как, может быть, мечтал.
Нечестия лобзанья не смывали
С ее души, и низости твоей
Средь пылких ласк она не забывала,
И оба вы вкусили горький плод,
Она твоих, а ты ее пороков.
По всем устам ходило у микенян:
“Царицын муж”, а мать женой Эгисфа
Не звал никто. О, горший из позоров,
Когда в семье жена главой, а муж
Так жалок, так принижен, что в народе
По отчеству не кличут и детей.
Да, истинно завидный брак – из дома
Богатого и знатного добыть
Жену и стать при ней еще ничтожней…
На золото позарился Эгисф:
Он им мечтал себе прибавить весу…
Иль мы богатством прочны? Нет, сердец
Сокровища природные, не деньги
Нас вызволят из жизненных тисков.
А золото с клеймом обид и зла
На миг блеснет в чертоге – и пропало…
Про женщин и Эгисфа не решусь
Я говорить, как девушка. Но будет
Довольно и намека. Он преград
Себе не знал, кичась богатством нашим
И красотой своей. О, если мне
На выбор бы давали… Этих кукол
Изнеженных суровому лицу
Не предпочла бы я. Ареем дышит
Отважный муж, а с этими куда?
Иль в хоровод? Иди же в прах, невежда!
Ты думал век царить – и нож один
Мог вразумить тебя. А тело это
Для всех урок: на играх пробежав
В один конец, не обогнувши даже
Меты, побед своих не объявляй…

Он отдал вам за кровь богатый выкуп,
И мощен был исконной Правды суд.

Гей там, рабы! Возьмите труп и в угол,
Да потемней, запрячьте, чтобы мать
С любовником не свиделась до гроба.
Труп уносят на носилках в ворота дома.

Оставь его… Пред нами новый путь.

Что видишь ты? Микенские отряды?

Нет… Мать, меня носившую, Орест.

Сиянье риз на блеске колесницы…

И в темноте расставленная сеть[14].

Нам убивать ее, подумай только…

Иль этот блеск разжалобил тебя?

Увы! Увы!
Она меня носила и кормила:
Как нож на грудь ее я подниму?

“Как?” – говоришь… ты мог бы поучиться
У ней, когда покончила с отцом.

О Феб! В тебе тогда вещал невежда…

Невежда – Феб? Кто ж мудрый у тебя?

Не смеет сын убить ее, не смеет…

А кровь отца он смеет забывать?

В ее крови – клеймо и суд Оресту.

Иль выберет проклятие отца?

Гнев матери карать убийцу будет.

Забудь отца – и бог тебя казнит.

Там демон был под маской Аполлона.

Иль завладеть треножником он мог?

Нет, нет… сюда оракул не подходит…

Стыдись впадать в уныние… И мать
Срази с такой же хитростью, с какою
Они с Эгисфом извели отца.

О, страшный путь, и ты, ужасный подвиг,
Богами мне указанный, тебя,
О, горький груз, подъемлю как невольник.