одна не сравнилась с тобой.
Мартина. Тебе лишь кажется так. Теперь.
Павел. Я представлял наш с тобой будущий дом, кота и собаку, троих детей с волосами ярче солнца, и улыбками, как у тебя. И мы были бы счастливы, собирая яблоки, играя с собакой в саду и просто кидая друг в друга снежки. И наши дети бы называли это место «своим домом», где тепло и уютно. А во дворе я учил бы детей рисовать, как учила меня мама. И иногда ты бы позировала нам.
Мартина. Это было бы так чудесно. (Мартина берет Павла за руку.) Дети были бы красивыми, в тебя… не замечала, что ты так красив.
Павел. Правда? (Павел отводит взгляд.)
Мартина. Но мне так тоскливо, от того, что твои прекрасные мечты не сбудутся.
Павел. Не переживай об этом.
Мартина ложиться и закрывает глаза. Павел гладит ее по волосам.
Мартина. Это так невозможно грустно.
Павел (садится к стене и прижимает к животу ноги). Грустно, это когда я сидел один в парке: была золотая, безмерно золотая осень, так тепло и спокойно, мимо шли хозяева с собаками, парочки, люди, спешащие куда-то. Шли они, и шли. Мимо. А я сидел. В животе пусто. Мне исполнилось двадцать семь, знаешь, Мартина, а я думал не дотяну. У меня не было страха, тревоги, чего там, ничего у меня не было. Лишь ощущение невозможной пустоты. Я перечитывал страницу какой-то книги раз за разом: толи это был де Мопассан, толи Тургенев, толи… важно ли? (Павел сжимает волосы пальцами и дрожит.) Я читал и читал, никак не мог осознать. Понимаешь, разве имела страница смысл? А книга? Осенние листья, падающие на голову? Проходящие мимо люди? Лай собак? Огромное, чистое небо? (Павел подносит руку к губам, точно держит сигарету.) Я тогда курил, сидел и курил. Через месяц брошу, а пока мне двадцать семь, я один — ни друзей, ни любви, ни семьи, даже кошки нет, за душой ни гроша, всему телу больно, весь я пропитан масляной краской, выдыхаю уже не углекислый газ, а растворитель. Виктор, с которым я знаком год, все обещает продать мои картины, а в итоге просто складирует их, и я бы решил, что он плох, если бы Виктор не греб деньги лопатой. И что ты думаешь? (Павел делает вид, будто затягивается.) И тогда я понял — вот мой путь, вот он! Смотри! А знаешь, чем этот день был по-настоящему грустный? Это был такой же день, как и остальные: только вот мне скоро тридцать, и никому я не нужен.
Мартина. Тебе все еще скоро тридцать. Поздравляю тебя. (Мартина осекается.) Невероятно печально быть тобой.
Павел. Нет! Нет! (Павел целует руку Мартины.) Потом Виктор познакомил нас, и жизнь моя обрела новое дыхание. Все искусство, что горело внутри, сосредоточилась в одной точке. В одном милом глазу образе.
Мартина. Где же мы были раньше?
Павел. Знаешь, всякий раз, как я пытался внушить себе, что я обычной, совершенно обычный человек и нет во мне ничего не такого, значит, и в моих неудачах этого нет — они обычные и понятные, а я такой же одинокий и потерянный, как все вокруг, тогда меня охватывал дикий, всепоглощающий ужас. (Павел вздрагивает.) До сих пор холодный пот бежит по спине.
Мартина. Мама говорила, что художники могут отобразить любовь в сиянии луны, а веру в блеске далеких звезд. Их чувства запечатлены в сиянии красок.
Павел смеется. Мартина смотрит на него, сдерживая слезы.
Павел. А ведь я такой же, как и все. И я просто хотел быть полезным. Хотел менять мир к лучшему своим искусством. Видишь, у меня начало получаться. Правда, я так и не написал твой идеальный потрет.
Мартина плачет. Заходит Анна, она недавно плакала. Анна видит Мартину и подходит к ней, садится рядом, перед Павлом.
Анна. Что случилось? Думаешь о моих словах? (Анна смотрит в пол.) Я правда погорячилась.
Мартина отрицательно мотает головой.
Анна. Думаешь о ссоре с Павлом? Ничего страшного, если поссорилась тогда с ним. Он бы простил тебя.
Мартина. Нет, мы помирились. (Мартина хватает Анну за руки.) Мы танцевали вчера, а потом говорили до твоего прихода обо всем, теперь я знаю его, он больше не одинок, милая Анна, он никогда не будет одинок.
Мартина смотрит на Павла. Они улыбаются друг другу. Павел ложится рядом, закрывает глаза.
Анна. Танцевали? (Кладет ладонь на лоб Мартины.) Температуры нет. Такие сны? Неужели и правда ты была привязана к нему? Раз так…
Мартина. Кончено. Знаешь, я боялась признаться Павлу, но всегда видела в нем талант. Правда. Когда Виктор показал мне его картины, я все поняла: он будет самым великим художником.
Анна. Но ты всегда…
Мартина. У меня, дорогая Анна, нет талантов в искусстве. Я не умею петь, танцевать, играть, снимать, и рисовать тоже не умею. Что ни пробовала, не получалось. Мне так хотелось, пойми меня, очень сильно хотелось внести свой вклад в искусство и оставить в нем свое имя. А потом я встретила Павла. Ничего не выходило, все мои знакомые были бездарны рядом с ним и не могли в своих картинах, фильмах и мелодиях передать хоть часть великого. Как бы история запомнила меня? А Павел, он хотел того же. В нем тоже была пустота, заполняемая лишь искусством. И я поверила в него. И поэтому его поведение так злило меня. Я хотела ранить его, взорвать, чтобы он хоть немного пошевелился! И за этот год я так сильно привязалась к нему.
Анна. Почему же ты так и не сказала это ему?
Мартина. Что ты, не стоило ему говорить. Зазнается еще. (Мартина бросает взгляд на рисунки Павла). Но однажды я смогу ему сказать, правда.
Анна обнимает Мартину и в слезах выбегает из квратиры.
Сцена третья
Дом Дениса.
Денис ходит по комнате из угла в угол. Виктор спокойно смотрит на него.
Виктор. Говори уже, дорогой брат.
Денис. Я хочу… ты только внимательно послушай меня, ладно?
Денис продолжает говорить, только когда Виктор кивает в ответ.
Денис (произносит на выдохе). Я хочу, чтобы мы поехали в Амстердам.
Виктор. Хорошо, там красиво. Я очень хотел в отпуск съездить в Италию или Францию, но Нидерланды прекрасное место.
Денис. Ты не понял, братец, я хочу, чтобы мы там жили. Жили, понимаешь? Ты, я, Мария,
