Эрминтруда. Вот это, отец? Что это?
Слэддер. Сыр.
Эрминтруда. Можно мне немного?
Слэддер. Нет, не трогай его!
Эрминтруда. Очень хорошо, отец.
Слэддер. Если ты его съешь, то…
Эрминтруда. Что, отец?
Слэддер. Все что угодно. Просто пойди и дай им сыр.
Эрминтруда. Хорошо, отец.
(Она идет направо, к двери, потом разворачивается и выходит вместо этого через французское окно в сад).
Слэддер. Почему ты пошла там, дитя мое?
Эрминтруда. О…ну… Я подумала, что будет чудесно пройтись по траве, отец. Я могу потом войти в гостиную.
Слэддер. О, очень хорошо. Но побыстрее, дорогая.
Эрминтруда. Хорошо, отец.
(Магнит, который притягивал Эрминтруду к газону, теперь появляется и приобретает форму мистера Хиппантинга, проходящего мимо окна по дороге к входной двери. Следдер и Хваст его не видят — они повернулись к окну спиной. Эрминтруда оборачивается, чтобы в этом убедиться. Они с Хиппантингом держатся за руки гораздо дольше, чем требует этикет от хозяйки и посетителя. Она бросает на него взгляд, полный признательности и надежды, но он уныло качает головой и мрачно идет дальше, как будто исполняет тягостную обязанность. Она провожает его взглядом, а потом идет своей дорогой.)
Слэддер. Ну, Хваст, мы можем только ждать. (Значительно) Если эти мыши его съедят…
Хваст. Да, сэр?
Слэддер. Публика тоже его съест.
Хваст. Ах!
Слэддер. Еще какие дела на сегодня?
Хваст. О, только повар, сэр. Он спорит насчет овощей, сэр. Он говорит, что во всех местах, где он служил раньше, их покупали. Мы их берем из нашего кухонного садика, а он, похоже, не вполне это понимает. Говорит, что он не нанимался в зеленщики, сэр.
Слэддер. Кухонный садик — это неправильно, так, что ли?
Хваст. Он так говорит, сэр.
Слэддер. Но когда мы въехали, здесь уже был садик.
Хваст. О, это всего лишь деревенские жители, сэр. По моему мнению, они ничего не понимают.
Слэддер. Ну, а где же в таком случае люди выращивают овощи?
Хваст. Я спросил об этом повара, сэр, и он сказал, что люди их не выращивают, а покупают.
Слэддер. О, тогда все в порядке. Пусть он их покупает. Мы должны поступать правильно.
(Звенит колокольчик в холле).
Слэддер. Эй! Кто там звонит?
Хваст. Это в холле, не так ли, сэр?
Слэддер. Да. И чего они там звонят?
(Входит дворецкий).
Дворецкий. Мистер Хиппантинг пришел к вам, сэр.
Слэддер. Пришел ко мне! Зачем?
Дворецкий. Он не сообщил мне, сэр.
Слэддер. Ну, Хваст, стоит ли мне с ним встречаться?
Хваст. Думаю, надо, сэр. Полагаю, они в деревне как раз так и звонят друг другу в двери.
Слэддер. Боже правый, для чего? (Дворецкому) О, да. Я его приму, я приму его.
Дворецкий. Очень хорошо, сэр, я так ему и сообщу, сэр. (Выходит).
Слэддер. Скажу вам, Хваст, я полагаю, что мне нужен этот дворецкий, и все остальные, а?
Хваст. О, да, сэр. По крайней мере один. Это абсолютно необходимо.
Слэддер. Вы…вы не могли бы нанять какого–нибудь другого… ну, пободрее, что ли?
Хваст. Боюсь, что нет, сэр. Если вы отнесетесь ко всему этому слишком легкомысленно, другим землевладельцам это может не понравиться, знаете ли.
Слэддер. Вот как! Вот как! А что за человек этот Хиппантинг, который пришел?
Хваст. Он — тот самый человек, который спорит с епископом, сэр.
Слэддер. А, приходский священник. Да–да. Я слышал о нем. Полагаю, он бывал здесь и раньше. Лаун–теннис…
(Входит дворецкий).
Дворецкий. Мистер Хиппантинг, сэр.
(Входит Хиппантинг. Дворецкий уходит)
Слэддер. Здравствуйте, мистер Хиппантинг. Как поживаете? Очень рад вас видеть.
Хиппантинг. Я хотел бы побеседовать с вами, мистер Слэддер, если позволите.
Слэддер. Разумеется, мистер Хиппантинг, разумеется. Возьмите кресло.
Хиппантинг. Спасибо, сэр. Думаю, я лучше постою.
Слэддер. Как пожелаете. Как пожелаете.
Хиппантинг. Я хотел бы побеседовать с вами наедине, сэр.
Слэддер. Наедине, да? Наедине? (В сторону; Хвасту). Это обычно, да? (Хиппантингу). Наедине, конечно, да. Вы пришли по делу, не правда ли? (Хваст уходит). Могу ли я предложить вам…эээ…о чем это я… Не желаете ли шампанского?
Хиппантинг. Мистер Слэддер, я пришел побеседовать с вами, потому что убежден, что таков мой долг. Я долго колебался, прежде чем придти, но когда по некоторым причинам это стало для меня слишком болезненно…Тогда я понял, что это — мой долг, и пришел к вам.
Слэддер. О да, то, что называют зовом долга. Да, именно так. Да, совершенно верно.
Хиппантинг. Мистер Слэддер, многие из моих прихожан ознакомились с той вещью, которую вы продаете под видом хлеба. (С момента появления Хиппантинга до этого мгновения Слэддер, чрезмерно оживленный и обеспокоенный, всячески старался говорить и действовать согласно требованиям этикета; но теперь, когда прозвучало упоминание о Бизнесе, он тут же вспомнил, где находится, и стал суровым и хладнокровным).
Слэддер. Что? Вирилус?
Хиппантинг. Да. Они платят за него больше, чем платили за хлеб, поскольку им, бедным глупцам, кто–то рассказал, что «нужно покупать все лучшее». Они поверили, что лучшим является продукт, который именуют вирилус, бедные глупцы, и от этого продукта они начинают болеть. Болезнь не настолько опасна, чтобы я мог доказать свои обвинения, и доктор ничем не может мне помочь.
Слэддер. Понимаете ли вы, мистер Хиппантинг, что если вы прилюдно повторите то, что сейчас сказали мне, вы за это отправитесь в тюрьму, если не сможете заплатить весьма внушительный штраф — последствия будут просто ужасные.
Хиппантинг. Я это понимаю, мистер Слэддер, потом и пришел к вам — к последней надежде для моей паствы.
Слэддер. Понимаете ли вы, что сейчас вы нападаете на бизнес? Я не хочу сказать, что этот бизнес чист, как слеза. Но я скажу, что в бизнесе — вы можете этого не понимать — идешь вверх или идешь вниз; а если не будет моего бизнеса, не будет бизнеса другого человека, который пытается выжить меня — кто же тогда будет торговать? Я не знаю, что станется с Англией, если вы станете нападать на ее торговлю, мистер Хиппантинг… Ну?… Мы рухнем оттого, что занимались бизнесом в белых перчатках, а что будут делать другие страны, мистер Хиппантинг? Можете вы мне ответить на этот вопрос?
Хиппантинг. Нет, мистер Слэддер.
Слэддер. Ах! Так я вас обошел?
Хиппантинг. Да, мистер Слэддер. Я не так понятлив, как вы.
Слэддер. Рад, что вы уловили суть дела. Что до понятливости, у меня самого ее не особенно много, но я пользуюсь тем, что мне дано природой. Ну, вы еще что–то хотели сказать?
Хиппантинг. Только умолять вас, мистер Слэддер, подумать об этих несчастных людях.
Слэддер. Ну вот! Вы же признали, что у человека может быть собственный бизнес, к которому нельзя относиться так, как к обычной вечеринке. Чего еще вы хотите?
Хиппантинг. Я хочу, чтобы вы спасли их, мистер Слэддер.
Слэддер. Спасти их? Спасти их? Да что же с ними происходит? Я ведь не убиваю их.
Хиппантинг. Нет, мистер Слэддер, вы не убиваете их. Детская смертность, правда, несколько превысила норму, но я не могу сказать, что это произошло только из–за вашего хлеба. Также очень много мелких заболеваний среди взрослых, в основном страдают их органы пищеварения, но никто не может выяснить причину в каждом конкретном случае. Но состояние их здоровья и их зубов было бы совершенно иным, если б они ели простой пшеничный хлеб.
Слэддер. Но в моем хлебе есть пшеница, приготовленная особым способом.
Хиппантинг. Ах! Вот в особом способе все и дело, как я полагаю.
Слэддер. Что ж, им не следует покупать товар, если он так плох.
Хиппантинг. Ах, они не могут удержаться, бедные простаки; их приучили к этому с раннего детства. Вирилус, Хлебус и Витус — все они якобы гораздо лучше хлеба, так что приходится им выбирать между этими тремя. Хлеб никогда не рекламируют, как и Богом дарованную пшеницу.
Слэддер. Мистер Хиппантинг, если я такой дурак, что продаю свои товары, то я от этого и страдаю, если они такие дураки, что покупают мой Вирилус, то они от этого страдают — а они страдают, судя по вашим словам. Что ж, это естественный закон, который для вас в новинку. Но почему я должен страдать сильнее, чем они? Кстати, если я уберу свой Вирилус с рынка, чтобы просто порадовать вас, мистер Хиппантинг, потеряю пустяковую сумму в тридцать тысяч в год…
