вовсе не остроумно, господин Элеонский.
Элеонский. Вы полагаете? Покорно благодарю за урок. А я так думаю, что достаточно остроумно. А чтоб заставить вас, господа, замолчать, вот вам факты: девушка работает больше году на редакцию. Вдруг ее гонят, но этого мало – возвращают ей заготовленный перевод, т<о> е<сть> крадут у ней из кармана деньги за труд целого месяца. Тут, кажется, нечего возражать.
Карачеев. Да вам-то какое дело, Элеонский!.. Это глупо наконец!
Элеонский (подходя к нему). Павел Николаич, вы меня знаете, я на ветер не стану говорить. Не кобеньтесь, доставайте-ка из бюро двести рублей.
Карачеев. Как двести?
Элеонский. Да так уж, не обочтетесь!
Карачеев. Что это за комедия?
Элеонский. Я жду, и ваши друзья также. Они, верно, заплатили бы за вас, чтоб я только ушел… Не правда ли, господа?
Карачеев (вынимает деньги). Это черт знает что такое!
Элеонский. Оно так-то лучше. (Кладет деньги в карман.) Теперь позвольте поблагодарить еще раз ваших друзей за данные мне советы. Господин Погорелов нашел у меня милые пейзажики и предписал скупость выражений, вот они (указывает на Токарева) преподали урок благонамеренности, они (указывает на Виталиева) наставили в поэзии, они (на Лазнева) указали на Карамзина и благородство собственных произведений… Столько драгоценных советов и в какие-нибудь пять минут!.. (Меняя тон и поднимаясь.) Я вижу, куда я попал. Я вижу, что здесь собрались воеводы вражьего стана. Но почему же, господа, у вас не хватает смелости сказать прямо, что вы нас ненавидите, что вы, наконец, готовы клеветать на нас… Говорите, нечего драпироваться в свое олимпийское величие… Или лучше пускать исподтишка беззубые эпиграммы да старческие ругательства? Чего же вы боитесь, на вашей стороне столько добродетели и славы: торжественные оды, повести, канцелярская мораль, сантиментальные пейзане!.. Вам стоит сказать слово – и мы повержены в прах, оплеваны, как парии, как отребье общества!.. Полно, так ли, господа?! Вам ли одолеть то, что стало выше вас головой, одряхлевшей ли злобой уязвить нас?.. Никогда! Каковы бы мы ни были, мы не лжем, не играем в убеждения, не обманываем предательски общество за подписную плату! (Обращаясь к Карачееву.) Вы, барин, оглянитесь на себя! Вы набрали молодых людей, торгуете их мыслями, их душевным добром, слывете за либерала, за прогрессиста! А внутренно вам в тягость мысль и правда; вы живете в одну утробу. Мало того, вы с вашими друзьями издеваетесь над семинарским духом, которым, видите ли, провонял ваш журнал! И теперь, когда вы набили мошну, – вон всю команду, по шеям голодную братию! Кого же презирать, господин Карачеев? Меня ли, сына пономаря, полуграмотного бурсака за то, что он пишет, что выстрадал в своей жизни, или вас – литературного корифея, постыдно предающего молодые силы?!
Карачеев (как ни в чем не бывало). Господа, милости прошу в гостиную!
Лазнев (остальным). Уйдемте, он прибьет, пожалуй! (Уходят все четверо, пожимая плечами.)
Элеонский. Ха, ха!.. Возражения, значит, не удостоили!
Карачеев. Если б вы были пьяны, я бы спустил вам, но я шутить не люблю… Это превышает всякую меру!
Элеонский. Что-с? Угрожать изволите?.. Напрасно, господин Карачеев! Вы думали, что мы все молчим. Нет, мы говорим иногда.
Карачеев. Между нами все кончено!
Элеонский. Не верю: конец повести запросите…
Карачеев. Все кончено, повторяю вам!
Элеонский. Не повторяйте. Я вам не дам ни строчки.
Карачеев. И умрете с голоду, больше вам негде печатать.
Элеонский. И умру с голоду, господин Карачеев, а вы на моих похоронах спич произнесете и весьма чувствительно изобразите, как вы для меня были отец и благодетель, и какие во мне творческие силы погибают безвозвратно.
Карачеев. Прошу вас оставить мой дом. Сколько вам следует гонорария?
Элеонский. Да книжка еще не выходила.
Карачеев. Все равно-с.
Элеонский. Пятьсот рублей! {76}
Карачеев. Как пятьсот?
Элеонский. Считаться желаете! Смело!
Карачеев (порывисто достает деньги). Извольте!
Элеонский. Расписочку прикажете?
Карачеев. Я желаю, чтобы вы ушли вон… Слышите? (Уходит.)
Элеонский. Слышу!.. (Считает деньги.) Вот твоя кровь, Элеонский!.. Больше негде писать! Лавочка закрыта!.. Пора и на кладбище!..
ДЕЙСТВУЮЩИЕ:
Кленин.
Элеонский.
Клара Ивановна Миллер, проживающая у квартирной хозяйки, молодая женщина.
Ариша, горничная.
Действие у Клары Ивановны. Род гостиной, какие бывают в меблированных комнатах. Утро. При поднятии занавеса комната пуста. Слышен звонок в передней.
Ариша (проходя через комнату). Поди, чай, к Кларе Ивановне, а она еще дрыхнет. (В передней.) Пожалуйте, сюда.
Кленин. Вы говорите, что здесь живет госпожа Миллер?
Ариша. Здесь. Коли спит, я разбужу.
Кленин. Не надо. Я в другой раз зайду.
Ариша. Да не беда. Вы побудите сами. (Ухмыляется.) Она скорей встанет…
Кленин. Нет, я после… В котором часу обыкновенно встает Анна Алексевна?
Ариша. Какая Анна Алексевна? У нас такой нет.
Кленин. Нет? А мне сказали, что Анна Алексевна Миллер здесь живет!
Ариша. Миллерша-то она точно Миллерша, да только Клара Ивановна.
Кленин. Это должно быть не та.
Ариша. Да вы побудите, вам говорят…
Кленин (увидев портрет над диваном). Это чей портрет?
Ариша. Ее.
Кленин (подходит). Она! (Арише.) Я зайду через час.
Ариша. Как знаете. Сказать об вас, что приходили?
Кленин. Фамилию мою?
Ариша. Да, фамилию.
Кленин. Скажите, что знакомый приходил, желал бы видеть… Я через час…
Ариша. Небось не опоздаете, она у нас рано-то не подымается.
Кленин. Так я зайду. (Уходит, за ним Ариша.)
Ариша (проводивши Кленина). Горюн какой-то! Сюртук-то весь в пуху, глаза красные, должно быть хмельным зашибается. К ней всякие завертывают, никем не брезгует. Один пришел, другой вышел… Точно в почтовой конторе или в мелочной лавочке. Звонки одолели, благо платит хорошо… И какое, я посмотрю, житье этим барыням… Что твои принцессы: пешком улицы не перейдет, а юбок-то… одних вышитых пять штук, ей-богу!.. Хвост распустит по всему Невскому, сору-то пуда с два приволочет…
Голос из соседней комнаты: «Ариша!»
Ариша. Чего вам?
Голос. Который час?
Ариша. Небось, чай, двенадцатый в исходе.
Голос. Кто звонил?
Ариша. Вас спрашивали… господин какой-то.
Голос. Что ж ты не проводила сюда?
Ариша. Я думала, вы спите.
Голос. Глупая! Я давным-давно встала.
Ариша. Кто вас ведает, иной раз до обеда валяетесь!
Клара Ивановна (в белом пеньюаре). Право, какая ты дура, Ариша! Много тебе стоило труда войти ко мне в комнату?
Ариша. Да я ему говорю, сударыня, подождите, мол, я
