побужу барышню. А он все пятится, через час, говорит, зайду, не беспокойте.
Клара. Молодой?
Ариша. Нет уж подлеточек… волос с проседью. Сюртук не больно тузист, да и весь-то – ровно помял его кто!
Клара (разваливается на диване). Урод какой-нибудь. Дай папироску… Кофей готов?
Ариша. Сейчас… Принять его в другой-то раз, коли придет?
Клара. Прими.
Клара. Спала, кажется, довольно, а все спать хочется. (Зевает и потягивается.) Нынче маскарад в Коптилке. Так мне прискучил этот стрелок, все про одно и то же рассказывает. Поди, чай, говорит: какую я, господа, интрижку завел!.. Великосветская барыня! Весь-то с шиш, а туда же, хорохорится! Напою я его как-нибудь хорошенько до положения риз… авось будет поучтивей немножко!.. И пить-то они не умеют нынче!.. В театралке стоит мой, облокотившись об барьер, у директорской ложи {77},точно мумия… И любуйся на его медный самовар со звездой!.. Подойдешь с чем-нибудь… (Передразнивает.) А!.. Ты мне надоела маска! Вот и весь их ум! А обругаешь его что ни на есть лучше… и то не умеет сдачи дать!.. Дрянь!..
Ариша (подавая кофе). Я забыла, барышня, господин-то этот спрашивает меня: в котором часу встает Анна Алексевна? Какая, мол, Анна Алексевна, у нас, говорю, Клара Ивановна Миллер живет, а не Анна Алексевна… На потрет посмотрел и спрашивает: чей, мол, потрет? Я говорю, барышнин. Еще раз взглянул…
Клара. Анна Алексевна назвал?
Ариша. Так точно. Да еще прибавил, должно быть, не то, а как на потрет взглянул: зайду, говорит. Видно, узнал по потрету.
Вот опять звонит…
Клара. Впусти.
Верно, кто-нибудь из прежних… Мне бы теперь старичка какого приласкать… Покойней!..
Элеонский. Дома?
Клара. А! Это Элеонский, а я думала, не знай кто!
Элеонский. Мало разве?
Клара. Ты приходил утром?
Элеонский. Не думал.
Клара. То-то. Ариша тебя знает.
Элеонский (садится возле нее). Ну, мамзель, я с большими деньгами.
Клара. Это похвально, душа моя.
Элеонский. Заполучил с барышника…
Клара. С какого барышника?
Элеонский. Который нашим товаром промышляет. Теперь закачусь по крайности на недельку; уж ты сделай милость, помоги.
Клара. Деньги-то спустить?
Элеонский. Да.
Клара. С моим удовольствием.
Элеонский. Это последние, понимаешь. Больше мне неоткуда ждать.
Клара. Что так?
Элеонский. Тебе до этого мало нужды: были бы кредитные билеты.
Клара. Какой ты мужик, Элеонский! Ничего ты не можешь сказать, как порядочный человек…
Элеонский. Вот тебе раз, только нынче она разглядела, что я парле-франсе не обучался!
Клара. Трезвый ты ни на что не похож…
Элеонский. А как выпью?
Клара. Еще хуже.
Элеонский. Ха, ха, ха!.. Люблю!
Клара. Хоть бы ты мне на смех подарил что-нибудь.
Элеонский. Скажите, пожалуйста, нежности какие!.. Есть у меня финансы – предоставляю, разделим, дескать, любовь, и кончен бал.
Клара. Совершенный ты пономарь!.. Говорят тебе: привези мне подарок.
Элеонский. Какого рожна, с позволения сказать?
Клара. Да хоть вздор какой, я тебя обижать не хочу.
Элеонский. Ты цену-то скажи.
Клара. Коли станешь так безобразничать, я выгоню… Вот у меня портсигар прохудился. Ступай сейчас и привези. Купи на Невском, у Кнопа.
Элеонский. Да ты возьми ассигнацию лучше.
Клара. Не серди меня.
Элеонский. Когда я для женского пола подарки покупал?
Клара. А для меня купишь.
Элеонский. Это и в пьяном виде не подобает, а не токмо что в трезвом.
Клара (передразнивает). Не токмо!.. Кто этак говорит? А еще сочинитель!
Элеонский. Был да сплыл… Тебя это Кленин, что ли, выучил отменно выражаться?
Клара. Кто бы ни выучил, а ты все-таки чурбан. Ну, ступай! (Толкает его.) Приезжай после обеда.
Элеонский. А до обеда-то посетителей, видно, дожидаешься, барышня?
Клара. Довольно и вечера. Целый день с тобой тоска!
Элеонский. Я на тонкой деликатности буду, коли хочешь!
Клара. Ха, ха! Тебя в трех котлах надо варить.
Элеонский. Справедливо! Так неужели же я в самом деле поеду тебе портсигар покупать?
Клара. Поезжай, голубчик, хоть раз уважь меня.
Элеонский. Да я почем знаю, какой ты портсигар хочешь? У меня вкусу от роду не бывало.
Клара. Мне все равно. Нет, погоди, – с лошадиной мордой!
Элеонский. Ладно! (Уходит.)
Клара. Пускай его проездится. Кто это меня Анной Алексевной назвал? Не придумаю. (Закуривает папиросу.) Элеонский – добрый парень, только больно уж семинарист… С этими сочинителями тоска смертная: или стихи читают, или про себя все болтают, важничают, а коли в пьяном виде – куражутся… Это, бывало, мой Виктор Петрович, как меня уму-разуму наставлял!.. Экие дураки, подумаешь… (Зевает.) Ариша, а Ариша! Где ты?
Ариша. Чего вам?
Клара. Ты того барина прими…
Ариша. А этого, коли тот будет сидеть… ведь я слышала, он в магазин поехал.
Клара. Он вечером только вернется.
Ариша. Разве так. Только я вам скажу, барышня, тот-то, что приходил давеча, очень он из себя не авантажен, и должно быть в кармане плохо, потому и сюртук в пуху и брюки никакого вида не имеют…
Клара. Ты все-таки прими.
Ариша. Мне как вам угодно. Быть может, и в самделе ему до вас дело есть какое. Кофею еще не хотите?
Клара. Нет.
Ариша. Это, наверно, он опять.
Клара. Иди.
Ариша. Не замерзнет. (Уходит.)
Клара. Элеонского очень-то общипывать не хочется… И то сказать, все спустит до копейки, не я, так другая…
Кленин (останавливается на пороге. Клара сидит к нему спиной). Анна Алексевна!
Клара (быстро оборачиваясь). Кто это?
Кленин. Я.
Клара (встает). Кленин!
Кленин (подходя). Да, Кленин.
Клара. Вот новости! Откуда это Бог принес? Я думала, вы изволите в Москве благодатной пребывать!..
Кленин. Нет, я здесь!
Клара. Зачем же это пожаловали?.. Это он был утром! Стоило принимать!.. Кто вам сказал про меня, что я здесь, в Петербурге?
Кленин. Вы видите, я знаю.
Клара. Впрочем, совсем не интересно… Да! Это семинарист мой разболтал! Наверняка!
Кленин (подходит еще ближе). Вы спрашиваете?
Клара. Ваш брат сочинитель хуже бабы: ничего не держится, все выболтает. Что вы на меня так уставились? Ха, ха!.. Он, небось, думал, поражу я ее, коли явлюсь, с места не встанет!.. Все такой же сумасшедший, как и был… Присядьте. Кофейку желаете?
Кленин. Благодарю.
Клара. Да что вы, в самом деле, уставились на меня? Кинжалом пронзить хотите? А вы скажите
