Ф е д о р о в. Рубль лишний. Можешь пойти в кино.
Г е н н а д и й. Это тебе. Самый шикарный.
Ф е д о р о в. Ну и галстук… Вкус старой обезьяны. Хочешь превратить меня в пижона?
Г е н н а д и й. В его доброй воркотне чувствовалась растроганность.
Ф е д о р о в. Ладно, если тебе мало одной рублевки, возьми вторую.
Г е н н а д и й. Преданный сын незаметно смахнул слезу благодарности.
Ф е д о р о в. Твоя очередь выносить помойное ведро.
Г е н н а д и й. О тэмпора, о морэс, — сказал бы дядя Костя.
Ф е д о р о в. Ну и как? Не боги горшки обжигают?
Г е н н а д и й. Ты об арбузах? Веселая работка!
Ф е д о р о в. Как иногда полезно разбить витрину.
Г е н н а д и й. Ну, с витриной тебе повезло — не пришлось ломать голову над тем, как приобщить лоботряса-сына к полезной деятельности.
Ф е д о р о в. Не только, не только… Ты не забыл, что сегодня у Микеши суд?
Г е н н а д и й. Нет, конечно. Но я подумал, что ему будет не очень приятно, если я приду. Смахивает на любопытство. Он не заходил?
Ф е д о р о в. Придет. Это не сразу. Сначала привыкнет сам. Кстати, этого могло не быть.
Г е н н а д и й. Чего?
Ф е д о р о в. Суда. Клюквина действительно приготовила деньги, чтобы вернуть их в кассу.
Г е н н а д и й. Кто же ей помешал?
Ф е д о р о в. Может быть, и ты.
Г е н н а д и й. Неостроумно.
Ф е д о р о в. А, ты даже не заметил… Плохо читаешь Бредбери. Про бабочку.
Г е н н а д и й. При чем тут Бредбери?
Ф е д о р о в. Помнишь, Микеша хотел переночевать у нас? Он тогда не мог вернуться домой. Ты, кажется, не обратил внимания на его просьбу. Пожалуй, после этого Микеше было здорово скверно. Он бродил по улицам один. Оказался у своего дома. В его окне — чужая тень. Бешенство. Тут все — оскорбленность за себя, за мать, оскорбленность твоим невниманием, тем, что кто-то в его комнате, а он на улице, что в эту минуту он не нужен ни одному человеку на свете… Он ворвался в комнату. Но гражданин, который мелькал за окном, был сильнее. Гражданин чуть не ухлопал мальчишку. Мальчишка озверел и спихнул гражданина с лестницы. Гражданин очень обиделся. Гражданин пошел к директору универмага и сказал, что у его знакомой растрата.
Г е н н а д и й. Но растрата действительно была?
Ф е д о р о в. Была. Но Клюквина хотела вернуть деньги.
Г е н н а д и й. Но растрата все-таки была?
Ф е д о р о в. Было же и разбитое окно? За него тоже могли судить…
Г е н н а д и й. Но я… Впрочем…
Ф е д о р о в. Что бы нам такое сообразить на обед?.. (Входит Микеша.) Как раз вовремя, Микеша. Не можем решить, что сделать на обед. Котлеты ленинградские или московские?
М и к е ш а. Лучше мясные.
Ф е д о р о в. Ну и запросы у нынешней молодежи!.. (Идет на кухню.)
М и к е ш а. Привет…
Г е н н а д и й. Здравствуй, Микеша.
М и к е ш а. Нину встретил.
Г е н н а д и й. Кого?
М и к е ш а. Нину. Стояла около вашего дома.
Г е н н а д и й. Она может стоять, где ей угодно.
М и к е ш а. У нее глаза были — вроде собаку побили, такие глаза.
Г е н н а д и й. Отец как-то сказал, что меня пока не за что любить. Я тогда не понял, я подумал — чушь, всегда любят ни за что. Но прав все-таки он… Он всегда прав. Он знает что-то такое, из-за чего всегда прав.
М и к е ш а. Угу… Он умеет.
Г е н н а д и й. А Нина… Я никогда не понимал ее сразу. Всегда потом, да и то — наполовину. Был перед ней, как щенок… Нет, она не из-за меня там стоит. Просто совпадение.
М и к е ш а. Вначале, когда божественный творец Тваштри взялся за сотворение женщины, он обнаружил, что израсходовал все материалы на сотворение мужчины. Поразмыслив, Тваштри поступил так. Взял округлость луны и изгибы ползучих растений, цепкость усиков вьюнка и трепет листьев травы, веселую радость солнечных лучей, плач облаков и переменчивость ветра, тщеславие павлина, вероломство журавля и воркование голубя, холод снежных вершин и огненную силу молнии — и, смешав все это, сотворил Тваштри женщину и дал ее мужчине…
Г е н н а д и й. Это вино не по мне.
М и к е ш а. А ты изменился…
Г е н н а д и й. Да, что-то изменилось… Как будто прозвенел звонок.
М и к е ш а. Сегодня закончился суд… Ей дали два года.
Г е н н а д и й. Ты знаешь… Ты не думай, что это так страшно… То есть…
М и к е ш а. Хорошо, что ты не пришел туда.
Г е н н а д и й. Ты ничего, ладно?
М и к е ш а. Так что в институт я не еду.
Г е н н а д и й. Подумаешь — институт… Это и потом можно.
М и к е ш а. Завтра выхожу на работу.
Г е н н а д и й. На работу? Кем?
М и к е ш а. Ученик слесаря. Буду чинить канализационные трубы.
Г е н н а д и й. Не мог найти другого?
М и к е ш а. Мог. Не захотел…
В дверях показывается Ф е д о р о в — в фартуке, с ножом в одной руке и кочаном капусты в другой.
Ф е д о р о в. Что скажут граждане? Щи по-флотски сойдут?
Г е н н а д и й. Ура, папа.
Ф е д о р о в. Гм… Граждане одобрили. (Скрылся.)
М и к е ш а. Полыхнуло как… Гроза будет.
Г е н н а д и й. Ты куда?
М и к е ш а. Не могу на одном месте… Потом вернусь. (Входит Нина.) Настоящая гроза — даже не успели предсказать по радио. (Ушел.)
Н и н а. Здравствуй…
Г е н н а д и й. Здравствуй…
Н и н а. Ты один?
Г е н н а д и й. Нет. Отец на кухне — сегодня его очередь быть шеф-поваром. Садись.
Н и н а (протягивает что-то похожее на конверт). Вот…
Г е н н а д и й. Что это?
Н и н а. Свидетельство о браке.
Г е н н а д и й. Свидетельство — ну и что?
Н и н а. Я вышла замуж.
Г е н н а д и й. Как — замуж?
Н и н а. Не знаю.
Г е н н а д и й. За кого вышла замуж?..
Н и н а. Какой-то жонглер… Настоящий жонглер из цирка.
Г е н н а д и й (рвет свидетельство). Вот! Вот!
Н и н а. Хорошо, что порвал. Я не знала, что с ним делать. (Пауза.) Это такой ужас… Я не знала, что это такой ужас.
Г е н н а д и й. Меня это не интересует. Ты могла поступать, как угодно.
Н и н а. Ты не понимаешь… Ты ничего не понимаешь… Я не могу тебе это сказать… Я должна была это сделать.
Г е н н а д и й. Тебе лучше уйти.
Н и н а. Пожалуйста, вспомни потом, что я приходила… Что я сделала это для тебя.
Г е н н а д и й. Для меня? Вышла замуж?!
Н и н а. Да.
Г е н н а д и й. Я всегда был с тобой идиотом. Но неужели я идиот до такой степени?
Н и н а. Теперь ты не подумаешь… что если кто-то полюбит меня… то это будет нечестно?
Г е н н а д и й. Нет!.. Люби кого хочешь!.. С тобой можно спятить через пять минут!
Н и н а. Я пойду? Ладно?
Г е н н а д и й не отвечает. Н и н а уходит. В дверях кухни останавливается Ф е д о р о в.
Ф е д о р о в. Но могу сделать и борщ…
Г е н н а д и й. Оригинально.
Ф е д о р о в. Ты куришь? Наконец-то! В твоем возрасте уже бросают это занятие.
Г е н н а д и й. Папа, у тебя есть недостатки?
Ф е д о р о в. Разумеется. Мне не хватает времени.
Г е н н а д и й. Но для того, чтобы жениться, много времени не нужно?
Ф е д о р о в. Что ты сказал?
Г е н н а д и й. Я сказал — почему ты не женишься?
Ф е д о р о в. Это как тебя понимать?
Г е н н а д и й. Да в прямом смысле понимать. Жениться — слыхал такое слово?
Ф е д о р о в. Когда-то слыхал… Давно.
Г е н н а д и й. Это было бы в порядке вещей.
Ф е д о р о в. Наверное, это очень благородно с твоей стороны…
Г е н н а д и й. Необыкновенно благородно, если судить по последним фильмам. Там все сыновья чувствуют себя смертельно оскорбленными, если кто-то из родителей заикается о личной жизни.
Ф е д о р о в. Мне почему-то кажется, что я не заикался.
Г е н н а д и й. Вероятно, ты скажешь, что любил мою мать?..
Ф е д о р о в. Ну, если ты настаиваешь… Я скажу, что люблю.
Г е н н а д и й. Но это слова, сказанные по привычке. Ты только стесняешься вглядеться в них.
Ф е д о р о в. Но, Гена, это действительно так…
Г е н н а д и й. Нет. Ты сам знаешь, что нет. Жить в вымышленном мире, находить радость в том, что не существует… Говорить, что любишь, а то, что любишь, давно ушло… Подожди, дай мне сказать. Возможно, все было так, как ты говоришь. А возможно, ты хотел преподать мне урок. Хотел сказать, что существует верность, что нужно впускать в свою жизнь только большое и чистое, что можно преодолевать себя — например, ради сына. Чтобы, когда будет нужно, он тоже преодолевал себя… Но приходит день, когда сын понимает урок, и продолжать его уже не имеет смысла…
