Синяя Борода. Ваш верный агнец, архиепископ! Добрый день, шамбеллан! Знаете, что случилось с Ла Гиром?
Ла Тремуй. Доругался до родимчика, что ли?
Синяя Борода. Как раз наоборот. Сквернослов Франк — во всей Турени только он один может переплюнуть Ла Гира по части ругани. Так вот этому самому сквернослову Франку какой-то солдат сегодня сказал, что нехорошо, мол, ругаться, когда стоишь на краю могилы.
Архиепископ. И во всякое другое время тоже. А разве сквернослов Франк стоял на краю могилы?
Синяя Борода. Представьте себе, да. Он только что свалился в колодец и утонул. Это такого страха нагнало на Ла Гира — опомниться не может.
Входит капитан Ла Гир. Это старый вояка, чуждый придворного лоска; его речь и манеры сильно отдают казармой.
Синяя Борода. Я уже все рассказал шамбеллану и архиепископу. Архиепископ говорит, что вы погибли бесповоротно.
Ла Гир (проходит мимо Синей Бороды и останавливается между архиепископом и Ла Тремуем). Тут нечему смеяться. Дело обстоит еще хуже, чем мы думали. Это был не солдат, а святая, переодетая солдатом.
Архиепископ, Шамбеллан, Синяя Борода (все вместе). Святая?!
Ла Гир. Да святая. Она всего с пятью провожатыми пробралась сюда из Шампани. Их путь лежал по таким местам, где кишмя кишат бургундцы, годдэмы, беглые солдаты, разбойники и еще Бог весть какой сброд, — а они за все время не встретили ни живой души, кроме местных крестьян. Я знаю одного из тех, кто ее сопровождал, — де Пуланжи. Он говорит, что она святая. И ежели я теперь хоть когда-нибудь произнесу хоть одно слово божбы или ругани — да чтоб мне провалиться в самое пекло! Да чтоб меня черти изжарили на адском пламени!
Архиепископ. Весьма благочестивое начало, капитан.
Синяя Борода и Ла Тремуй хохочут. Снова появляется паж.
Паж. Его высочество!
Все принимают почтительные позы, но делают это весьма лениво и небрежно. Откинув занавес, входит дофин с какой-то бумагой в руках. В сущности, он и сейчас уже король — Карл VII, ибо он унаследовал престол после смерти отца; но он еще не коронован. Это молодой человек двадцати шести лет, хилый и некрасивый; мода того времени, требующая, чтобы лица мужчин были гладко выбриты, а волосы — как у мужчин, так и у женщин — все до одного запрятаны под головной убор, делает его наружность еще более непривлекательной. У него узкие и слишком близко посаженные глаза, длинный мясистый нос, нависающий над толстой и короткой верхней губой, и выражение — как у щенка, который уже привык, что все его бьют, однако не желает ни покориться, ни исправиться. Но в нем нет ни пошлости, ни глупости; вдобавок ему присущ своего рода дерзкий юмор и в споре он умеет постоять за себя. Сейчас он радостно возбужден, как ребенок, которому только что подарили игрушку. Подходит к архиепископу слева. Синяя Борода и Ла Гир отступают вглубь, к занавесу.
Карл. Архиепископ! Знаете, что Роберт де Бодрикур прислал мне из Вокулера?
Архиепископ (презрительно). Меня не интересуют ваши новые игрушки.
Карл (возмущенно). Это не игрушка. (Надувшись.) Но, пожалуйста, не интересуйтесь. Обойдусь и без вашего интереса.
Архиепископ. Ваше высочество проявляет совершенно излишнюю обидчивость.
Карл. А у вас всегда поучение наготове? Очень вам благодарен.
Ла Тремуй (грубо). Ну! Довольно брюзжать! Что это у вас в руках?
Карл. А вам что за дело?
Ла Тремуй. А это как раз и есть мое дело — знать, чем вы пересылаетесь с гарнизоном Вокулера. (Выхватывает у него листок и начинает читать по складам, водя по бумаге пальцем.)
Карл (обижен). Вы считаете, что со мной можно как угодно разговаривать, потому что я вам должен и потому что я не умею драться? Но в моих жилах течет королевская кровь.
Архиепископ. Даже и это, ваше высочество, уже подвергалось сомнению. Вы как-то мало похожи на внука Карла Мудрого.
Карл. Довольно уже поминать о моем дедушке. Не желаю больше про него слушать. Он был до того мудр, что весь семейный запас мудрости забрал себе — на пять поколений вперед. По его милости я и вышел таким жалким дурачком, что все мне грубят и перечат.
Архиепископ. Благоволите сдерживать себя, ваше высочество. Подобная вспыльчивость неприлична вашему сану.
Карл. Ах, еще поучение? Спасибо! Жаль только, что святые и ангелы к вам-то вот не приходят, хоть вы и архиепископ.
Архиепископ. Это вы о чем, собственно?
Карл. Ага! Спросите вон того грубияна. (Показывает на Ла Тремуя.)
Ла Тремуй (в ярости). Молчать! Слышите?..
Карл. Слышу, слышу. Нечего орать на весь замок. Вы лучше пойдите на англичан покричите да разбейте мне их хоть разок в бою!
Ла Тремуй (замахиваясь на него). Ах ты дрянной…
Карл (прячется за архиепископа). Не смейте поднимать на меня руку! Это государственная измена.
Ла Гир. Легче, герцог! Легче!
Архиепископ (решительно). Тихо! Тихо! Так не годится. Господин шамбеллан! Прошу вас! Надо все-таки соблюдать какой-то порядок. (Дофину.) А вы, ваше высочество, если уж не умеете управлять своим королевством, то постарайтесь по крайней мере управлять самим собой!
Карл. Опять поучение? Благодарю.
Ла Тремуй (протягивая бумагу архиепископу). Прочитайте, ради Бога, вслух это окаянное письмо. Он меня так взбесил, что кровь бросилась мне в голову. Ни одной буквы не могу разобрать.
Карл (возвращается на прежнее место и заглядывает в бумагу через плечо Ла Тремуя). Давайте, я прочитаю. Я-то умею читать.
Ла Тремуй (с величайшим презрением, ничуть не обижаясь на подпущенную ему шпильку). Ну, да вы только на это и годитесь — читать! Что там написано, архиепископ?
Архиепископ. Я ожидал больше здравого смысла от де Бодрикура. Он, видите ли, посылает нам какую-то помешанную деревенскую девчонку…
Карл (перебивает его). Нет. Он посылает нам святую, ангела. И она пришла ко мне, ко мне — своему королю, а не к вам, архиепископ, несмотря на всю вашу святость. Она-то понимает, что значит королевская кровь, не то что вы все. (С важностью отходит к занавесу и останавливается между Синей Бородой и Ла Гиром.)
Архиепископ. Вам не разрешат видеться с этой помешанной…
Карл (оборачиваясь). Но я король. И я хочу ее видеть.
Ла Тремуй (грубо). Ну так ей не разрешат с вами видеться. Вот!
Карл. А я вам говорю, что я хочу. И на этот раз будет по-моему, а не по-вашему!
Синяя Борода (смеясь над ним). Ах, какой непослушный мальчик! Что сказал бы ваш мудрый дедушка!
Карл. Вот и видно, какой вы невежда, Синяя Борода. У моего деда была святая, которая поднималась в воздух во время молитвы, и она все ему рассказывала, что он хотел узнать. А у моего покойного отца было целых две святых — Мария из Майе и Гасконка из Авиньона. Это особый дар в нашей семье. И как вы там хотите, а у меня тоже будет своя святая.
Архиепископ. Эта девка не святая. Ее даже порядочной женщиной нельзя назвать. Она не хочет носить платье, приличествующее ее полу. Одевается как солдат и разъезжает верхом вместе с солдатами. Так можно ли такую особу допустить ко двору его высочества?
Ла Гир. Стойте! (Идет к архиепископу.) Вы говорите, девушка в латах, одетая как воин?
Архиепископ. Да, так ее описывает де Бодрикур.
Ла Гир. Клянусь всеми чертями ада… Ох, что я говорю! Господи, прости меня, грешного! Клянусь Пресвятой Девой и всеми ангелами небесными — да ведь это же она! Та самая святая, что поразила смертью сквернослова Франка за то, что он ругался.
Карл (торжествуя). Ага! Ага! Видите! Чудо!
Ла Гир. Она нас всех может поразить смертью, если мы станем ей перечить! Ради всего святого, архиепископ, будьте осторожней!
Архиепископ (строго). Вздор! Никого она не поражала. Просто пьяный распутник, которого уже сто раз корили за ругань, упал в колодец и утонул. Чистейшее совпадение.
Ла Гир. Я не знаю, что такое совпадение. Я знаю только, что этот человек умер и что она предрекла ему, что он умрет.
Архиепископ. Мы все умрем, капитан.
