Ариэль. (к Катуряну) Ты можешь разъяснить нам, почему немая девочка оказалась жива?
Катурян. (пауза) Нет. Нет, я не могу. Но я страшно рад, что она жива. Я ужасно рад.
Ариэль. Я верю, что ты рад за нее. Я верю, что ты рад за нее. Я верю, что ты даже больше рад за нее, чем за него. Я задал тебе совсем другой вопрос, основанный на некоторых моих подозрениях, которые я только что получил, а я получил только что сразу несколько поводов к самым серьезным подозрениям! И я думаю, что мистер Тупольски, его детективное высочество, сейчас порвет меня на хрен! Вот тот еврейский мальчик, чьи пальчики ты отрезал, отчего он и умер от потери крови… Какого цвета были его волосы?
Катурян. Что?
Ариэль. Какого цвета были его волосы?
Катурян. Он был брюнет. Темноватые волосы.
Ариэль. «Он был брюнет». Отлично. Разумеется, если это был еврейский мальчик, то «он был брюнет». Превосходно. Ну так вот, чтобы ты знал, сволочь, мама его родилась в Ирландии, и он был похож на рыжего ирландского сеттера! Может быть, тебя еще спросить что-нибудь о девочке, которую нашли на пустоши?
Катурян. Нет.
Ариэль. Нет. Потому что ты не убивал этих детей. Так?
Катурян. Нет.
Ариэль. Ты даже никогда в глаза их не видел, не так ли?
Катурян. Нет.
Ариэль. Ты просил брата убивать их?
Катурян. Я ничего не знал об убийствах до сегодняшнего дня.
Ариэль. Твоих родителей тоже убил твой брат?
Катурян. Я убил наших родителей.
Ариэль. Единственное убийство, которое мы можем точно записать на твой счет, это убийство твоего брата. Принимая во внимание смягчающие обстоятельства, я сомневаюсь в том, что ты будешь за это казнен. А факт убийства родителей еще надо доказывать от начала и до конца…
Катурян. Я убил своих родителей. (Пауза.) Я убил своих родителей.
Ариэль. Верю, что ты это сделал. (Пауза.) Но ты не убивал детей, правда ведь?
Катурян трясет низко опущенной головой.
Ты свидетель, Тупольски.
Ариэль закуривает. Тупольски, каким-то чудом вновь обретая свое привычное спокойствие, садится.
Тупольски. Отличная работа, Ариэль.
Ариэль. Спасибо, Тупольски.
Тупольски. И, кстати говоря, я очень рад, что девочка жива. Я просто не дал эмоциям выйти наружу. Вот и все.
Ариэль. Ну, да, да. Конечно.
Тупольски. Конечно? (Пауза.) Хм… Ну, хорошо, только для того чтобы удовлетворить мое любопытство. Почему же вы, мистер Катурян, признались в этих трех убийствах, если вы знали, что вслед за этим последует расстрел?
Катурян. Вы знаете, что я убил Михала. Когда вы нашли третьего ребенка, вы обнаружили убитых мною родителей. Я полагал, что если я соглашусь на все, чего вы от меня ждете, я по крайней мере спасу свои рассказы. Я надеялся хотя бы на это. (Пауза.) Я хотя бы на это надеялся.
Тупольски. Ммммда… Не стыдно?
Катурян. За что стыдно?
Тупольски. Наши обещания сохранить ваши рассказы были даны вам в обмен на ваше чистосердечное признание, как этого требует наш печальный бизнес. Теперь же из того, что вы нам сейчас говорите, раз вы не убивали детей, а так же из-за вонючей зеленой краски, которой заляпан весь пол, совершенно очевидно выходит, что ваше признание вовсе не было чистосердечным. Соответственно, если ваше признание не было чистосердечным, то ваши рассказы должны быть сожжены.
Тупольски берет мусорное ведро, выливает туда бензин для зажигалок, достает спички.
Катурян. Надеюсь, вы это сейчас сказали не всерьез.
Тупольски. Вот ваш мешок. Наденьте его, пожалуйста. Мы сейчас запалим костерок.
Катурян. Ариэль, умоляю вас…
Тупольски. Ариэль? Ответь мне как честный человек, мы обещали не сжигать эти рассказы, если признание будет чистосердечным?
Ариэль. О господи, Тупольски…
Тупольски. Мы обещали не сжигать рассказы, если его признание будет чистосердечным? Да или нет?
Ариэль. Да, именно так и было.
Тупольски. А он сознался в убийстве еврейского мальчика, которого на самом деле не совершал.
Ариэль. Да, точно.
Тупольски. Он ведь сознался в убийстве девочки лезвиями от бритвы, которого на самом деле не совершал?
Ариэль. Да, сознался.
Тупольски. Он ведь сознался в убийстве зеленого ребенка, который даже не был убит?
Ариэль. Да, он сознался в этом.
Тупольски. Можем ли мы, согласно нашему неоспоримому праву, как люди чести, сжечь все рассказы мистера Катуряна?
Катурян. Ариэль…
Ариэль. (печально) Это наше неоспоримое право.
Тупольски. Это наше неоспоримое право. Здесь около четырехсот рассказов, и если мы присовокупим сюда несколько копий из «Либертада», где опубликован еще один его рассказ, это и будет полное собрание сочинений Катуряна К. Катуряна. Все, что он написал за свою жизнь.
Тупольски взвешивает пачку рассказов на своей руке.
Считай, что это уже пепел. Вот думаю, плеснуть еще немного бензина или опасно? Боюсь сгореть заживо.
Катурян. Ариэль, пожалуйста…
Тупольски. Наденьте мешок, я устал повторять.
Тупольски зажигает огонь в мусорном ведре, все еще держа пачку бумаг в руке.
Катурян. Ариэль!!!
Тупольски. (пауза) Ариэль?
Ариэль. (пауза) Я знаю, что во всем случившемся нет твоей вины. Я знаю, ты не убивал детей. Я знаю, что ты не хотел убивать брата, и я знаю, что ты убил своих родителей по справедливости, и мне очень жаль тебя, я страшно переживаю за тебя, и этого я не говорил ни одному из тех, кто бывал у нас здесь. Но к концу этого дня я понял главное: прежде всего, я ненавижу эти твои рассказы. Понимаешь?
Ариэль забирает рассказы у Тупольски.
Тебе лучше надеть мешок.
Катурян собирается надеть мешок, но останавливается.
Катурян. Вы говорили, что проведете меня в соседнюю комнату и там наденете мешок.
Тупольски. Нет, нет, мы застрелим тебя прямо здесь. Я пошутил. Встань на колени, а то еще забрызгаешь мне костюм.
Катурян. Но вы дадите мне десять секунд после того, как я надену мешок? Или вы и здесь пошутили?
Тупольски. Эээ…
Ариэль. Мы дадим тебе десять секунд.
Тупольски. Мы дадим тебе десять секунд. Я шучу, конечно. Шучу.
Катурян встает на колени. Тупольски достает пистолет и взводит курок. Катурян печально смотрит на Ариэля.
Катурян. Я был хорошим писателем. (Пауза.) Это единственное, кем я хотел бы быть. (Пауза.) И я был. Я был.
Тупольски. «Был» – здесь ключевое слово.
Катурян. (пауза) Да. «Был» – здесь ключевое слово.
Катурян надевает мешок. Тупольски прицеливается.
Тупольски. Девять. Восемь. Семь. Шесть. Пять. Четыре…
Тупольски стреляет в голову Катуряна. Он падает на пол, умирает, кровь медленно вытекает из-под мешка.
Ариэль. Господи, зачем ты это сделал?
Тупольски. Что зачем?
Ариэль. Ты сказал, что дашь ему десять секунд. Это было невежливо с твоей стороны.
Тупольски. Ариэль, а что вообще вежливого может быть в убийстве человека, который стоит перед тобой на коленях с мешком на голове?
Ариэль. Все равно.
Тупольски. Послушай, хватит ныть. Хватит на сегодняшний день. Что с тобой происходит? Мы раскрыли сложнейшее дело, как бы ты к нему не относился? Правда ведь?
Ариэль. Да, мне кажется, что да.
Тупольски. Когда тебе стукнет семьдесят, дети принесут тебе еще больше конфеток.
Ариэль вздыхает.
Послушай, кончай эту писанину, вычисти камеру и сожги рассказы. Хорошо? Я пойду поговорю с родителями немой девочки, предупрежу о поросятах.
Тупольски выходит. Ариэль выливает еще немного бензина в огонь, берет пачку бумаг и долго смотрит на нее. Мертвый Катурян медленно встает на ноги, снимает мешок с окровавленной головы, смотрит на Ариэля, который сидит за столом, и начинает говорить.
Катурян. В те семь с тремя четвертями секунд, которые ему дали перед смертью, Катурян Катурян придумал свою последнюю историю вместо того, чтобы молиться о брате. Все, что он успел за это время, правильнее было бы назвать сноской к рассказу, но все же эта была важная сноска…
