Устав кромсать бездыханное тело ножиком для дудочек, Ковбоец оглядывает тетрадку — не замарал ли? Не замарал. Вытерев руки и ножик о траву, Ковбоец спешит к шоссе, на автобус, боясь опоздать в редакцию или в самую Москву.
— Что, парень, в крови-то весь? — спрашивает кондукторша, плечистая тётя с густыми усами над алой губой. — Натворил чего?
— Председателя порезал, — объясняет Ковбоец.
— Бесплатно поезжай, — угощает кондукторша. — Можно, можно. Ничего, парень, — сурово глядя вдаль, обещает она. — Пришельцы придуть, они их всех разбомблять…
По шершавой дороге в хлипком дребезжащем автобусе едет Ковбоец.
И, радуясь быстрой езде и пахнущему травой ветру, во весь свой странный — то ломкий, то низкий — голос поёт лихую песню.
В Москве его ждет Марина Дербарендикер…
Восемь с половиной (тыс. руб.)
Егор смотрел на бабушку. Она нарядилась. Надела новую красную майку с надписью «МТС» (подарила дачница с того края) и голубые бриджи с блёстками. Из-под бриджей торчали бабушкины ноги — волосатые, как у зверя, и опухшие внизу, потому что жизнь тяжёлая. Ноги держали бабушкино тело, похожее на большой кубик.
А на фотографии — вон, на полочке, где иконки и газета с заметкой про неравнодушное сердце, — бабушка стройная и красивая, в кокошнике, стоит и улыбается, а какой-то лысый дядька целует ей руку. Бабушка в молодости пела народные песни в самодеятельном ансамбле.
Дачник один зашёл, увидел фотографию, помолчал, посмотрел на бабушку и долго качал головой, крякал что-то.
— У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба, — сказала ему бабушка. — Не мы себе такую жизнь придумали.
Мелкая Нинка в розовом платье с бантом, с золотыми серёжками в оттопыренных ушах, ждала, когда бабушка соберётся. Было воскресенье. На улице — никого. Жарко. В церкви звонили. Туда только дачники ходят.
У бабушки — всё для внуков. Они — надежда последняя. Было три мужа, и все алкаши. До бомжей допились, на помойках помирали.
И дети тоже — мать Егора завербовалась солить рыбу на север и пропала. Дядя Серёжа — на зоне за тяжкие телесные, дядя Лёша бухает, тётя Зина рожает детей от разных узбеков. Одна тётя Марина, старшая, ещё ничего, она в райцентре, работает на вагоноремонтном заводе, красит поезда.
Все внуки живут с бабушкой, только от неё можно ума набраться, к хозяйству привыкнуть. Ей трудно. Все помогают, любую шабашку берут. Даже мелкая Нинка рвёт цветы и стучит в дома к дачникам — губки бантиком, в руках ромашки, хоть рубль, а дадут.
У бабушки корова, свиньи, куры. Всё своё. И на продажу тоже.
И Казбек Юсупыч приезжает на «рено сандеро», привозит спирт. Бабушка разбавляет его водой и продаёт. Полташ бутылка. А в милиции бабушкины друзья. Помогают. Бабушка умеет ладить с людьми.
И чего только некоторым не нравится? Чего носы воротят? Говорят, у бабушки рабы. Это у Мити-бобыля дом сгорел, и бабушка его к себе жить взяла. А он помогает. Хозяйство большое. А они говорят, что бабушка ему спецом дом сожгла, чтобы его в рабы. Гады, а? Да она его кормит, треники почти новые отдала.
Подъехало такси. Тётя Марина с серым от химической краски лицом и тётя Зина, нарядные и очень сильно пахнущие сладкими духами, вышли из машины покурить.
— Я скоро, — сказала бабушка и взяла Нинку за руку. Уехали в Стёпушкино, соседнюю деревню за полем, бить Толяна — бывшего мужа тёти Марины, отца Юльки и Тошки. Он алименты не платит. Говорит, получки нет, лесопилка встала. Несколько раз в год бабушка вызывает тётю Марину, Зину, берёт Нинку, и они едут его бить. Мужиков не берут. Толян бухой всегда. Плачет даже, не бить просит. Но вчетвером надёжнее. Для порядка.
Егор опять посмотрел на фотографию бабушки в кокошнике.
Бабушка храбрая, хитрая. Она самолёт грабить ходила. Тут года три назад самолёт Москва — Таллин упал. МЧС оцепление держало. А бабушка не забоялась — ни оцепления, ни мертвецов. Ходила с тележкой и грабила помаленьку. Столько добра привезла… Не пропадать же добру.
А все носы воротят. А из-за Катьки — вообще. Катька неродная. У неё родители на мотоцикле разбились, и бабушка её к себе жить взяла. Про это вот и заметка в газете была — неравнодушное сердце. Своих, типа, внуков полный двор, ещё и сироту обогрела, живи, помогай, будешь сыта-обута. Катькин дом бабушка сдаёт летом дачникам. Места вокруг крутые, река, сосны, воздух, грибов-ягод завались. Прямо хоть дома для больных ставь, чтобы выздоравливали.
Бабушка хотела как лучше, хотела Катьку по жизни устроить, замуж выдать за Диму Глупого. У него пенсия восемь с половиной тысяч. Деньжищи! Да с такой пенсией что угодно купить можно! Мотик новый! На море поехать! Бизнес раскрутить! За Димой Глупым и Федорчуки гонялись, и Лобановы. А бабушка всех объехала — подарила Диминой матери велик новый. Какая почтальонка без велика? И обладила всё — Диму Глупого женят на Катьке. Катька ревела. К дачникам за подмогой побежала, к попу. Поп на старенькой «нивке» приехал: «Надежда, тебе что, других грехов мало?» Дачница, старая докторица из Питера, пришла, не поленилась: «Нельзя человеку жизнь ломать».
Это в их Москвах с Питерами восемь с половиной тысяч без задержек, ежемесячно, может, на дорогах валяются. А здесь-то… И вообще пора Катьке отрабатывать. Бабушка её до восемнадцати лет дорастила, и картошку тратила, и молоко, и сало, вещи покупала, рюкзак в школу, тетрадки… Сволочь Катька. Ей свадьбу как человеку сделали, а она на следующий день в сарайке повесилась. Опозорила бабушку. Всех опозорила. Славка-тракторист при всех бабушке сказал — людоедина, как тебя только земля носит. Пацаны бычат. Дачники приходить перестали. Не понимают, что ли, как простой народ живёт? Потому что жизнь тяжёлая. И не бабушка такую жизнь придумала.
Собеседование-1
Абориген, «замкадыш», россиянин дорогой, житель Торжка, Мышкина или Выдропужска, а то и самой Калуги, превращается в Заявителя.
Одевшись тщательно, в сотый раз проверив все бумаги, сосредоточившись, уже двинувшись было к двери, он снова кладёт папку на стол и роется в документах. Это очень важно. Ничего не забыть. Всё по полочкам. Снова застёгивает папку, одёргивает пиджак и уходит.
Собеседование происходит в простой железнодорожной кассе. Беседуют Заявитель и некто вроде Инспектора в форме кассира ОАО «РЖД».
Инспектор долго изучает бумаги заявителя. Заявитель смотрит на Инспектора. Слишком долго молчат они. Неожиданно Инспектор отрывается от бумаг и открыто, приветливо улыбается Заявителю.
Инспектор. Значит, вы хотите купить билет до Москвы?
Заявитель. Да.
И. Прекрасно. Скажите «а».
З. А…
И. Великолепно. Говорят, Москва очень похорошела в последнее время. Теперь скажите, пожалуйста, «у».
З. У.
И. Ы?
З. Ы.
И. Где вы учились? Я имею в виду, кто вам сказал, что «ы» — это горизонтальное «у»?
З. Догадался.
И. Потрясающе… Итак… Как побыстрее добраться на трамвае от Брестского вокзала до Николаевского?
З. Добираться трамваем от Белорусского вокзала до Ленинградского теперь нет необходимости, так как эти вокзалы связывает с 1939 года московский метрополитен.
И. А вы подготовились, вас не собьёшь… Цель вашей поездки в Москву?
З. Посещение Третьяковской галереи и музеев Московского Кремля. Театра кошек и мышиной железной дороги.
И. Справка от психиатра у вас в порядке? Да… Справка о доходах? Так, вижу, ну да, на билет до Москвы хватит… Прививки… Очень приятно иметь дело с адекватным, хорошо подготовленным человеком. А то знаете, иной раз такие идут… Флюорография? Ой-ой-ой… Рано я вас похвалила… Зачем вы меня расстраиваете…
З. Что такое?
И. У вас старая флюорография.
З. Старая флюорография?
И. Вчерашняя. А срок годности флюорографии для нашего ведомства не более 24 часов. Так… Давайте знаете что? В следующий раз я дежурю… во вторник. Приходите во вторник. Со свежей флюорографией. Только обязательно, я вас жду…
Собеседование-2
Инспектор. Так, да-да, помню-помню… у вас должок какой-то был… Флюорография. Есть! Зачёт по самбо сдали? Правила пользования метрополитеном знаете? Точно? Пункт один точка три?
Заявитель (цитирует наизусть). «Лица, находящиеся на территории метрополитена, должны быть взаимно вежливыми, уступать места в вагонах поездов инвалидам, пожилым людям, пассажирам с детьми и женщинам, соблюдать чистоту и общественный порядок, бережно относиться к сооружениям и оборудованию метрополитена».
