не было никакого дела до них. А люди не хотят принимать помощь от того, кому нет дела до них. Что ты молчишь?
Окунев. Я слушаю.
Галина Петровна. Мне все чаще тоже хочется уйти от тебя.
Окунев (усмехнувшись). Ну, Лева — в общежитие, Маруся — замуж. А ты куда уйдешь от меня? Тоже замуж?
Галина Петровна. Нет, замуж меня теперь никто не возьмет.
Окунев. Ну, так куда же ты пойдешь? Туда, где ты нужней, чем мне? Няней в родильный дом? Воспитательницей сирот или поводырем для слепых? Прости меня, за грубость, но я не выношу глупых разговоров. Скажи мне ясно, чего ты от меня хочешь.
Галина Петровна. Я ничего не хочу от тебя. Просто мне иногда приходит в голову глупая мысль, что у тебя есть какая-то вторая, неизвестная мне жизнь.
Окунев. Вторая жизнь?
Галина Петровна. Да, потому что та жизнь, которой ты живешь у меня на глазах, жизнь, которую я вижу, не может составлять всей твоей жизни.
Окунев. Дальше, очевидно, пойдут обычные семейные упреки: я постарела, а ты еще молодой, наверное, другая женщина… Да?
Галина Петровна. Нет, я не об этом.
Окунев (вставая, довольно грубо). Так о чем же? Что тебе нужно в конце концов?
Долгое молчание.
Галина Петровна (взяв с письменного стола пачку повесток, пригласительных билетов, перебирает их в руках). Прием в ВОКСе. Выставка английского изобразительного искусства. Приглашение… Еще приглашение. Ты ни разу никуда не взял меня с собой.
Окунев. Я бы предпочел не только тебя не брать, но и самого себя не брать ни на одну из этих встреч и приемов. Один Бог знает, как я все это не люблю. (Пауза.) Ну как, можно мне продолжать работать?
Галина Петровна (встает). Почему Макеев? Зачем ему вдруг понадобился ты?
Окунев. Если бы я знал! Прибыл из Сибири. Скорее всего нужны в Москве какая-нибудь помощь или протекция. Университетские товарищи чаще всего вспоминают меня именно по таким поводам.
Галина Петровна. Так что же, подогреть на всякий случай обед?
Окунев. Да, пожалуйста, на всякий случай. (Встает.) На всякий случай… на всякий случай… Прекрасная формула. (Усмехнувшись.) Тебе кажется, что мне доставляют удовольствие все эти приемы и встречи. Конечно, нет. Но ведь на всякий случай полезно иметь друзей и на том полушарии.
Галина Петровна. Я тебя не понимаю. На какой случай?
Окунев. На всякий. (Улыбнувшись.) Шучу, конечно.
Звонок.
Галина Петровна. Я открою. (Выходит.)
Окунев складывает на столе бумаги, встает, надевает пиджак, быстрым взглядом окидывает кабинет, подходит к телефону, включает штепсель.
Голос Галины Петровны. Пожалуйста, сюда.
Входит Макеев. Заложив руки за спину, он внимательно разглядывает Окунева.
Макеев. Окунев?
Окунев. Окунев. Здравствуй, Андрей Ильич.
Макеев. Здравствуй. (Они пожимают руки и снова смотрят друг на друга.)
Окунев. Узнал бы?
Макеев. Думаю, да. У меня хорошая память на лица. И потом все тот же бархатный бас.
Окунев. Да, бас сохранился в неприкосновенности, чего нельзя сказать о талии. Мало двигаемся.
Макеев. Много, но сидя. Из чего состоит нынешнее путешествие? Садишься — вылезаешь, опять садишься — опять вылезаешь.
Окунев. Откуда же ты теперь вылез?
Макеев. Из самолета, будь проклята сегодняшняя погода!
Окунев. А где садился? У себя в Сибири?
Макеев. Нет, на этот раз садился в нашей с тобой альма матер. Только вчера имел счастье видеть зеленые крыши того самого университета, из которого мы с тобой выпорхнули, если по отношению к нам еще не противопоказано применять это слово.
Окунев. Подожди, я же там был пять дней назад. Когда же ты…
Макеев. Когда прилетел туда? Вчера.
Долгая пауза.
Окунев. Кстати, поздравляю. Ты ведь молодожен! (Пожимает ему руку.)
Макеев. Спасибо.
Окунев. Ну, как поживают Трубниковы?
Макеев. Как тебе сказать? Я их даже не очень успел на этот раз разглядеть.
Окунев. Что же, вызвали, что ли?
Макеев. Да. Сегодня вдруг назначили заседание коллегии с моим вопросом. Только что кончилось.
Окунев. Не повезло. Наверное, Ольга Александровна и Сергей Александрович расстроились?
Макеев. Что до Сергея Александровича, то он, напротив, по-моему, даже был доволен.
Окунев. Что так?
Макеев. Мой срочный вылет дал ему возможность снабдить меня одним попутным поручением. В связи с ним я, кстати сказать, и явился к тебе.
Окунев. А я, грешным делом, думал, что ты вспомнил меня просто так. В чем дело?
Макеев. Дело в рукописи, которую тебе передал Сергей Александрович.
Окунев. Какая рукопись?
Макеев. Технология какого-то их препарата.
Окунев. Ах, вот что… Он тебе рассказал об этом?
Макеев. Да.
Окунев. Смешной человек! Сначала сам делает из всего необычайные секреты, а потом… Он ведь просил меня об этом пока никому не говорить. Поэтому извини, что я переспросил, какая рукопись. Так чего же он хочет?
Макеев. Он просил, чтобы я взял ее у тебя, и так как я завтра, очевидно, лечу обратно к ним, то чтобы я заодно захватил и ее.
Окунев. Странно. Он сам просил, чтобы я тут посоветовался относительно нее.
Макеев. Ну уж тут я не знаю подробностей. Я только знаю, что он что-то передумал и, кажется, посылал тебе телеграммы и даже звонил, но не дозвонился.
Окунев. Ничего не получал. И как раз последние дни, почти не выходя, сижу дома. Хорошо, я созвонюсь с ним сегодня и попрошу переслать ему через министерство. Рукопись полусекретного характера, и я формально не имею права…
Макеев (вынимая из кармана письмо). Мне-то, в общем, все равно, но он написал тебе записку.
Окунев (разрывает конверт, читает). Ну, это меняет дело. Вечно у него семь пятниц на неделе. (Открывает ящик письменного стола, вынимает оттуда рукопись.) У тебя есть с собой портфель?
Макеев. Нет.
Окунев. Тогда я тебе заверну в газету. (Берет газету, тщательно свертывает рукопись в трубку.) На, чтобы сразу покончить с делами. Я, кстати, даже доволен этой запиской. Ты вообще-то в курсе дела?
Макеев. Не очень.
Окунев. У него был один проект, в котором он просил меня помочь ему, но я сказал, что раньше посоветуюсь. Он сейчас пишет, что и советоваться не надо, что он сам отказывается от своего проекта. И прав. Я тем временем тоже пришел к убеждению, что это нужно просто отменить без всяких советов. (Звонок телефона. Окунев подходит к телефону.) Я… Что? Встречу с американцами?.. Придется разрешить… Да, я согласовал сегодня. Давайте в среду. Часов в семь. Только вот что, у нас там профессор Селиванов — слишком добрая душа и идеалист, так что я для верности приеду сам…
