Если вы к Ольге Александровне, то она уехала.
Саватеев. Нет, я к вам.
Трубников. Я буду на службе завтра в десять. (Пауза.) У вас что-нибудь, относящееся к службе?
Саватеев. Да.
Трубников. Надеюсь, все в порядке, животные для завтрашних опытов подготовлены?
Саватеев. Нет.
Трубников. Почему? Я же еще вчера вам приказал подготовить их.
Саватеев. Я впервые в жизни не выполнил вашего приказания.
Трубников (вставая). Почему?
Саватеев. Потому, что для этого мне нужно было бы сегодня с утра работать в изоляторе и после этого десять дней не выезжать из города, а я собираюсь завтра выехать.
Трубников. Вот как? Позвольте спросить, куда?
Саватеев. Я узнал от Елены Сергеевны, что вы до сих пор не получили ответа из Москвы.
Трубников. Ну так что ж?
Саватеев. Вы должны дать мне письмо к Окуневу и уполномочить меня получить вашу рукопись. Я долго думал и настаиваю на этом.
Трубников. Вы из дому?
Саватеев. Нет.
Трубников. Из института?
Саватеев. Да.
Трубников. Вы уже знаете, что произошло сегодня с Григорием Ивановичем?
Саватеев. Да, знаю.
Трубников. И все-таки вы хотите завтра ехать! (Звонок телефона. Трубников берет трубку.) Выслали?.. Хорошо. Какая температура?.. (Вешает трубку.)
Саватеев. Сорок?
Трубников. Да. И вы все-таки хотите ехать?
Саватеев. Да.
Трубников. Семен Никитич, я беру назад те слова, которые сказал у вас дома, уходя.
Саватеев. Не стоит говорить обо мне, Сергей Александрович, слишком все серьезно. (Пауза.) Так я поеду, вы только напишите.
Трубников. Вам не нужно ехать, туда уже поехали с моим письмом.
Саватеев. Кто?
Трубников. Муж Ольги Александровны. Садитесь, Семен Никитич. (Вынимает термометр, смотрит на него.)
Саватеев. Сколько?
Трубников (усмехнувшись). Тридцать шесть и шесть. Садитесь. А пока он съездит, мы с вами останемся здесь и завтра начнем еще один маленький опыт.
Саватеев. Какой?
Трубников. Завтра утром я приступлю к повторению опыта, который сделал Григорий Иванович.
Саватеев. На ком?
Трубников. На себе.
Саватеев. Вы должны подождать, пока не выяснится с ним.
Трубников. Нет, я не буду ждать. Мы договорились с Григорием Ивановичем, что только два человека имеют моральное право сделать это первыми: он и я. Он сделал. Теперь сделаю я. При двух опытах мы исключим случайность. И оба выживем. У нас не могло быть ошибки. Так и он мне сказал час назад, когда я говорил с ним по телефону.
Саватеев. Я тоже верю в это, и все-таки вы обязаны подождать результатов с ним.
Трубников. Я не буду ждать.
Саватеев. Вы неправы!
Трубников. Нет, я прав!
Саватеев. Нет, Сергей Александрович, вы неправы. Вы испугались ответственности и хотите разрубить одним ударом все — и книгу, и рукопись, и это. Вы не имеете права. Что бы ни случилось с Гришей, с вашей рукописью, вы стоите на пути к спасению людей от болезней, и вы обязаны стоять на своем посту до конца. Вы не смеете делать того, что вы задумали!
Трубников (вставая). Уж не вы ли мне запретите или помешаете это сделать?
Саватеев (тоже вставая), Да, я. Запрещу вам именем советской власти и помешаю любыми средствами.
Трубников. Вы?
Саватеев. Я.
Трубников устало опускается в кресло.
Занавес
Вечер следующего дня. Москва. Кабинет в квартире Окунева, просторная комната, обставленная простой и удобной мебелях. Окунев, одетый по-домашнему, в жилете, без пиджака, который висит сзади него на спинке кресла, работает за письменным столом. Легкий стук в дверь.
Женский голос. Можно?
Окунев (не отрываясь от работы). Войди.
Входит жена Окунева, Галина Петровна. Это женщина, которой лет на пять, на шесть больше, чем Окуневу, не столько некрасивая, сколько незаметная, с тихим голосом, тихость которого особенно ощутима рядом с шумным, раскатывающимся басом самого Окунева.
Что, Галиночка?
Галина Петровна. Я хотела позвонить по телефону Леве.
Окунев. Ну что ж, звони.
Галина Петровна (подходит к телефону, стоящему на небольшом столике около двери, вставляет штепсель в розетку). Опять он у тебя выключен.
Окунев. Да, и когда позвонишь, выключи снова.
Галина Петровна (набирает номер, слушает, потом кладет трубку). Никто не отвечает.
Окунев. И выключи.
Галина Петровна. Хорошо. (Выключает телефон, подходит к письменному столу и садится в кресло.) Слушай, Витя, это же неудобно.
Окунев. Что неудобно?
Галина Петровна. Выключенный телефон. Может быть, Лева звонил.
Окунев. Если тебе нужно звонить, включай и звони. Мне нужно звонить — я включаю и звоню тому, кто мне нужен. А трескотня мне мешает.
Галина Петровна. Ты же раньше не выключал.
Окунев. Значит, стал более нервным, чем раньше. (Молчание. Окунев поднимает глаза и видит, что Галина Петровна все еще сидит.) Ну, что?
Галина Петровна. Я тебе мешаю?
Окунев. Нет, я просто подумал, что тебе что-нибудь нужно.
Галина Петровна. Нет, мне ничего не нужно.
Окунев. Ну хорошо. (Хочет снова углубиться в работу, но что-то вспоминает.) Кажется, придется сейчас покормить обедом одного человека. Это возможно без особой возни?
Галина Петровна. Конечно. А кто будет?
Окунев. Так, один… Хотя ты его должна помнить. Макеев. Университетский. Помнишь?
Галина Петровна. Андрей Макеев?
Окунев. Теперь уже, как он отрекомендовался мне, Андрей Ильич, но, в общем, тот самый Макеев. И даже когда позвонил мне на службу, говорил со мной по телефону на «ты». Между прочим, как я недавно узнал, он женат на Трубниковой.
Галина Петровна. На Оле?
Окунев. Да.
Галина Петровна. Ну что ж, дай им Бог счастья, а вообще, боже мой, как грустно! Я вдруг вспомнила время, когда нам всем было меньше на двадцать лет. Даже мне.
Окунев (привычно). Ну, ты у меня и сейчас молодец.
Галина Петровна. Не надо, Витя.
Окунев. Что — не надо?
Галина Петровна. Не надо меня гладить, как собачонку. Мне легче даже, когда ты груб со мной. Все-таки какое-то чувство.
Окунев. Тебе не угодишь. (Снова утыкается в бумаги.)
Галина Петровна. Витя!
Окунев. Да.
Галина Петровна (неожиданно твердо). Брось на пять минут работу. Хочу поговорить с тобой.
Окунев (откладывая в сторону бумаги). Ну, что такое?
Галина Петровна. Витя, ты никогда не задумывался, почему дети — и Лева и Маруся — при первой возможности, едва только стали на ноги, поспешили, хоть им и трудно, но жить отдельно от нас с тобой?
Окунев. Говори точнее: от меня.
Галина Петровна. Говорю точнее: от тебя. Почему?
Окунев. Не знаю. Я не думал об этом. Они ушли — пусть они и думают.
Галина Петровна. Они ушли потому, что тебе
