Ремунда. Мало ли кто чего хочет!
Калоус. А может, лучше тому, кто ничего не хочет? Может, так, старик? Верно? Вот когда в мае здесь все цветет, и летают пчелы, и влюбленные держатся за руки, даже когда пьют лимонад, тогда я говорю себе: ничего, Эмиль, дышишь, и — слава богу!
Ремунда (вздохнув). Ну и дыши себе. А девушки у тебя все нет?
Калоус. Слушай, старик, сколько можно об этом? (Слышен шум подъезжающей машины.) Ну что бы я стал с ней здесь делать? (Калоус прислушивается к звукам на улице.) Кажется, машина?
Ремунда. Автобус? Вряд ли. (Смотрит на часы.) Для автобуса рановато.
Калоус выходит. Ремунда берет бутылку, из которой наливал Калоус, вынимает пробку, нюхает и, поколебавшись, отставляет в сторону. С улицы доносятся голоса Калоуса и Гупперта. Входит Калоус, он озабочен. Ремунда смотрит на него вопросительно.
Калоус. «Мерседес» пятьдесят девятого года.
Ремунда. Дипломатический?
Калоус. Нет, с заграничным номером.
Ремунда. Что-нибудь с машиной?
Калоус. Наверно. Он там возится с мотором, просит вызвать автомеханика.
Ремунда. Будет на пиво?
Калоус. Я не от всех беру.
Ремунда. Откуда он?
Калоус (заслышав шаги, прикладывает палец к губам, шепотом). От Аденауэра.
Входит человек с клетчатой сумкой. Лет пятидесяти, с проседью, в дорогом костюме. Старается быть незаметным, здоровается несколько смущенно, хочет казаться добродушным. Прежде чем остановиться у стойки, обходит весь ресторанчик, словно знакомясь с помещением. Приглядевшись, можно обнаружить в нем смесь любопытства, снисходительности и даже сентиментальности. Говорит на литературном чешском языке, но произношение сразу выдает немца, к тому же давно не говорившего по-чешски. Устало присаживается к стойке, берет пустую винную рюмку, рассматривает ее на свет — возможно, из педантизма, а возможно, потому, что он специалист по стеклу. Ремунда отходит к своему столику с видом человека, которого ничем не удивишь.
Гупперт. Пильзеньского, пожалуйста…
Калоус. Кружечку?
Гупперт. Нет, побольше.
Калоус (с минуту смотрит на него, потом откупоривает бутылку). Прошу.
Гупперт (осматривается, пьет). Это ваше?
Калоус. Вы о чем?
Гупперт. Ну, это… это заведение ваше?
Калоус. К сожалению, нет.
Гупперт. К сожалению!
Калоус. К сожалению — это так говорится.
Гупперт. А как — выгодно?
Калоус. Мне?
Гупперт. Нет, этому… хм, государству?
Калоус. Это заведение коммунальное.
Гупперт. Вы хотели сказать коммунистическое?
Калоус. Я хотел сказать коммунальное.
Ремунда (подсаживается к стойке). Стакан содовой, пожалуйста.
Гупперт (заметил репродуктор, разглядывает его с явным оживлением, включает, какое-то мгновение слушает: раздаются звуки бетховенской сонаты «Аппассионата». На лице Гупперта разочарование, словно его подвели, он ожидал массовых песен. Постучал по репродуктору). Это — амеба, одноклеточное, а?
Калоус. Трансляционная точка.
Гупперт. Трансляционная точка… А он (показывает на Калоуса) знает, что такое аппассионата? La passion — страсть, знает? Это когда сердце рыдает. Он когда-нибудь слышал — Бетховен?
Калоус. Приходилось.
Гупперт. Любовь, смерть. Да! Это не, как его… «Проданная невеста».
Калоус пристально глядит на него.
Гупперт. Passion! Кстати, можно здесь переночевать?
Калоус. Можно. Двенадцать крон.
Гупперт. А этих здесь нет… как их… клопов?
Калоус. Нет.
Ремунда (пристально смотрит Гупперту в лицо). Клопам у нас не нравится.
Гупперт (рассматривая Ремунду). Есть свободные номера?
Калоус. Все четыре.
Гупперт. А в каком самая располагающая кровать?
Калоус. Во втором.
Гупперт. Беру. (Обращаясь к Ремунде.) Не пожелает ли посетитель распить со мной бутылку вина?
Ремунда. Благодарю, я пью только содовую.
Гупперт. А почему прожилки на носу?
Ремунда. По наследству.
Гупперт. А, по наследству. (Показывает на Ремунду.) Сколько же ему лет?
Ремунда. Ему? (Показывает на себя.) Пятьдесят пять! Пятьдесят пять и один день.
Гупперт. Вчера — пятьдесят пять?
Ремунда кивает.
Гупперт. И все еще действует? В порядке?
Ремунда. Как придется.
Гупперт. Выход один — выпить, раз вчера исполнилось пятьдесят пять. Конечно, за мой счет. Терпеть не могу пить один. (Калоусу.) Какое у вас вино?
Калоус. Белое за тринадцать. И мавруд.
Гупперт. Мавруд? Это что такое?
Калоус. Попробуйте. (Наливает немного в рюмку.)
Гупперт (пробует и не допивает, отставляет рюмку, но с приветливым выражением на лице). Лучше я принесу свое. (Выразительно.) Мозель! (Уходит.)
Ремунда. Мозель!
Калоус. Амеба…
Ремунда. Позвони же в Бенешов.
Калоус (идет к телефону). Вряд ли там кого-нибудь еще застанешь…
Ремунда. Погоди, Калоус, не спеши… Пускай он побудет здесь, пока хватит этого мозеля.
Калоус (за сценой). Не ори! Ничего не слышно…
Ремунда (идет к Калоусу). Ты с кем там, со Стухлом? Дай я с ним столкуюсь. (Уходит.)
Сцена некоторое время пуста. Входит Гупперт с чемоданом и двумя бутылками вина. За ним — Яна. Ей лет семнадцать, почти детская изящная головка, но хорошо развитая фигура. Одета по последней моде, через руку — дождевой плащ из ослепительно яркого силона. Оглядывается и откровенно зевает. Гупперт зевает тоже, но чрезвычайно благовоспитанно.
Гупперт. Долго вчера гуляла?
Яна не отвечает.
Гупперт. Что же делала?
Яна. Читала, с вашего разрешения!
Гупперт. Любовный роман, конечно… Либесроман?
Яна. Франсуазу Саган.
Гупперт. Яна все еще верит в любовь, да?
Яна. Ну и что же?
Гупперт. В дружбу между мужчиной и женщиной?
Яна. Ну ладно, ладно!
Гупперт (шепотом). Яна, прошу вас подняться наверх, комната номер два. Я дождусь автомеханика и зайду за Яной. (Снимает ключ и передает его Яне.)
Яна. Опять дома влетит!
Гупперт. Вам влетит? Сильно?
Яна. Достаточно.
Гупперт. Вы любите, когда влетает?
Яна. Какой вы добрый…
Гупперт. Шла бы наверх, Яна. Авария есть авария. Vis major.
Яна. Что это значит?
Гупперт. Vis major?
Яна. Да.
Гупперт. Высшая сила. Судьба.
Яна. У нас дома в это не верят.
Гупперт. Напрасно! Судьба существует. Почему Яна очутилась здесь? Какими судьбами? Ага?!
Яна. При чем здесь судьба? Просто мой характер.
Гупперт. А характер — не судьба? Шла бы наверх, Яна.
Яна крадется по лестнице. Вдруг оборачивается и тихонько прыскает в ладонь. Потом машет Гупперту. Сверху он ей кажется совсем крохотным.
Яна (напевает). Чао-чао, бамбино…
Гупперт ставит на стол две бутылки мозеля, потом переставляет их, с удовольствием выравнивает, словно солдат в строю. Затем идет к стойке и смотрит на свое отражение в ее блестящей поверхности. Неторопливо обходит помещение, останавливается перед афишей фильма «Мы — вундеркинды». Раскрывает «Земледельческую газету».
Гупперт (читает вслух). «Почему удой коров в Хрудиме оказался выше прошлогоднего? Из-за увеличения количества кормов!» (Поднимает палец.) О!
Ремунда и Калоус возвращаются, Гупперт садится к столу.
Ремунда. Ну, мы дозвонились. Механик вот-вот прибудет.
Гупперт. Что значит «вот-вот»? Я хочу, чтоб он был с минуты на минуту.
Ремунда. Вот-вот и значит с минуты на минуту.
Гупперт. Да-да, вспомнил… А я никак не мог найти бутылок в темноте… Даже подумал, не выпил ли я все. Вот они.
Калоус. Ключ вы взяли?
Гупперт (не сразу). Да, от второго.
Калоус. Вы сегодня же уезжаете?
Гупперт. Как только наладят машину.
Калоус. И не жалко тратиться на комнату?
Гупперт. Чего жалеть… Выпью, вздремну. Чего тут жалеть. Вчера я поздно гулял! До трех часов отплясывал. Чача! Лед у вас есть, пан кельнер?
Калоус. Льда хватит. (Ставит рюмку, уходит.)
Гупперт. Три рюмки, пожалуйста. (Подходит к столу, открывает чемоданчик, по списку выбирает магнитофонную ленту, потом ставит ее, раздается попурри из джазовых мелодий. Затем разглядывает на свет рюмку. Очевидно, он действительно знаток стекла.)
Ремунда (осматривает магнитофон, читает название фирмы). Грундиг.
Калоус (Рамунде). Понимаешь, старик, этот Грундиг, который делает теперь такие штуки, это ведь наш немец, судетский. Я видел, знаешь, какой приемник? Вот такой малюсенький (показывает спичечную коробку), а ловит восемнадцать станций. И днем. Японский.
