Моцарта («Моцарт и Сальери», сц. 2): «Ну, пей же» (
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Л.: Наука, 1978. Т. 5. С. 314).
С. 76. …стрелы серого собора… – Подразумевается самое монументальное строение Кембриджа – позднеготическая капелла Кингс-колледжа (XV – нач. XVI в.), увенчанная четырьмя высокими шпилями. Схожим образом описан Кембридж в стихотворении Дж. Г. Байрона «Гранта» (1806): «Прогулка кончилась моя. <…> / Прощайте, шпили старой Гранты!» (пер. В. Васильева).
С. 77. …ударял / ладонью мяч об каменные стенки. – Подразумевается старинная игра «файвз» (пятерки), популярная в английских частных школах.
…красавец / хромой, – ведя ручного медвежонка / московского <…> выплакивал стихи о кипарисах. – В 1806 г., к которому приурочено действие пьесы, в том же кембриджском Тринити-колледже, оконченном Набоковым в 1922 г., учился Байрон. Однако ручного медведя Байрон завел не в 1806 г., а позднее, в 1808 г., протестуя против запрета держать на территории университета собак. На вопрос кого‐то из начальства колледжа, что он собирается делать с медведем, Байрон ответил: «Подготовить его в кандидаты на кафедру» (Моруа А. Дон Жуан, или Жизнь Байрона. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 92). Медвежонок Байрона упоминается в эссе Набокова «Кембридж» (1921) и позднее, в 1927 г., в «Университетской поэме»: «Держа московского медведя, / боксеров жалуя и бредя / красой Италии, – тут жил / студентом Байрон хромоногий» (Набоков В. Поэмы 1918–1947. Жалобная песнь Супермена. С. 133). Московское происхождение медведя – домысел Набокова. Упоминание стихов о кипарисах также является набоковским анахронизмом: подразумеваемое стихотворение Байрона «К музе вымысла» написано в 1807 г., ср.: «Сочувствие, в одежде черной / И кипарисом убрано, / С тобой пусть плачет непритворно, / За всех кровь сердца льет оно! / Зови поплакать над утратой / Дриад: их пастушок ушел / <…> / Оплачете ль меня печально, / Покинувшего милый круг?» (пер. В. Брюсова). Ср. мотивы этого стихотворения Байрона с романтическим конфликтом Эдмонда: «Но знаю: ты лишь имя! Надо / Сойти из облачных дворцов, / Не верить в друга, как в Пилада, / Не видеть в женщинах богов! / Признать, что чужд мне луч небесный, / Где эльфы водят легкий круг, / Что девы лживы, как прелестны, / Что занят лишь собой наш друг. <…> Глупец! Любил я взор блестящий / И думал: правда скрыта там!»
С. 79. …Systema / Naturae сухо осуждал… – Труд шведского натуралиста Карла Линнея (1707–1778) «Система природы» (1735), положивший начало современной систематике. В его десятом издании (1758) была установлена иерархия таких таксономических категорий, как тип, класс, отряд, род и вид. Линней указал естественную единицу – вид – как отправную точку классификации. Слабым пунктом его теории оказался принцип постоянства вида. После смерти Линнея его коллекции, в том числе бабочек, оказались в Лондоне, где, по некоторым сведениям, их видел Набоков.
С. 81–82. …ее глаза в мои глядели <…> мы поднялись; дышали / в невероятном небе… – Детали в описании этого вознесения напоминают начало третьей кантики «Божественной комедии», когда Данте, неотрывно глядя в глаза Беатриче, устремленные к солнцу, возносится вместе с нею в небесные сферы («Рай», I, 64–91; II, 22–25). История любви Данте Алигьери к флорентийке Беатриче Портинари (ср. флорентийские мотивы в пьесе), о которой известно, что она вышла замуж за Симоне де’Барди и умерла двадцати пяти лет от роду, возможно, оказала влияние на сюжет пьесы. Догадку эту подкрепляет тот факт, что Беатриче, редко возникающая в русских произведениях Набокова, упоминается в его рассказе «Боги», написанном в том же 1923 г., когда Набоков написал «Смерть». В «Комедии» Беатриче претворяется в символ откровения, а тема загробного опыта Данте находит свое разрешение в потусторонней встрече с возлюбленной; все три кантики «Комедии» заканчиваются словом «stelle» – звезды.
ДЕДУШКА. Драма в одном действии. – Впервые: Руль. 1923. 14 октября. С. 5–6.
Пьеса написана в июне 1923 г. в имении Домэн де Больё, Солье-Пон (вблизи Тулона), где Набоков работал на фруктовых плантациях друга В.Д. Набокова Соломона Крыма (N84, 287).
С. 90. Действие происходит в 1816 году… – Не раз отмечалось, что короткие пьесы Набокова в общем ориентированы на «Маленькие трагедии» Пушкина; исследователями и комментаторами, однако, не вскрывались отсылки Набокова к ним. 1816 годом датирована пьеса Джона Уилсона «The City of the Plague» («Чумной город»), четвертую сцену первого акта которой Пушкин использовал для создания «Пира во время чумы».
С. 98. Громами Трибунала / я к смерти был приговорен – за то ли, / что пудрил волосы… – Имеется в виду революционный трибунал, орган якобинской диктатуры, каравший не только тех, кто надеялся воскресить старый порядок, но и тех, кто своим поведением или видом всего лишь напоминал о нем.
Сансон Шарль-Анри (1739–1806) по прозвищу Великий Сансон – потомственный парижский палач, казнивший Людовика XVI. После его смерти были изданы якобы подлинные мемуарные «Записки палача», на известие о публикации которых Пушкин в 1830 г. откликнулся полной негодования заметкой.
С. 101. Корсиканец – прозвище Наполеона Бонапарта, уроженца Корсики.
С. 104. Да, лилии он любит… – Лилия – символ французского королевского дома (королевская (бурбонская) лилия), знак королевской власти.
АГАСФЕР. Драматическая пантомима в пяти частях. Пролог. – Впервые: Руль. 1923. 2 декабря. С. 6.
Сценарий пантомимы на симфоническую музыку В.Ф. Якобсона Набоков сочинял в соавторстве с И.С. Лукашем в конце сентября – ноябре 1923 г. (ВНРГ, 257). Пролог написан Набоковым самостоятельно – под его текстом в газетной публикации значится: В. Сирин.
Публикации пролога предшествовала следующая заметка, подписанная: Л. С. Я., одним из авторов которой был, по всей видимости, Набоков (если инициалы раскрыть как «Лукаш, Сирин, Якобсон»):
«Агасфер»
На днях Иван Лукаш и Владимир Сирин, совместно с композитором В.Ф. Якобсоном, закончили работу над симфонией его, предназначенной для театральной постановки.
После нескольких месяцев труда авторам и композитору удалось найти для симфонии этой формы сценического воплощения. Это – драматическая пантомима в пяти частях.
Творческий ее замысел таков: дать оправданную музыкой театральную игру, драматические столкновения и степени переживаний которой были бы выразителями соответствующих музыкальных сочетаний симфонии.
Следуя романтическим сменам музыкального стиля композитора, авторы создали романтическую эпопею о любви, скитающейся по земле, как вечный скиталец Агасфер. Духовные волны, настроения, переживания симфонии нашли свое выражение в тех или иных актах, приобщенных к эпохам, наиболее мощно воплощающим эти духовные волны симфонии.
В пантомиму авторами введено слово и диалог, которые врываются в пластическую, немую игру там, где для этого есть действительная драматическая необходимость.
«Агасфер» или «Апокриф любви» по содержанию – вечное столкновение мужчины и женщины, вечное искание и вечное ненахождение любви.
Эта новая музыкально-сценическая работа будет на днях прочтена, в сопровождении музыки, для представителей русской прессы и русского театра в Берлине.
Л. С. Я.
О рояльном исполнении и чтении «Агасфера» вскоре появился следующий отзыв певицы и музыкального критика Л.Л. Ландау (урожд. Шапир):
Агасфер, пантомима
Недавно в частном доме состоялось эскизное исполнение на рояле М. <sic!> Якобсоном музыки для пантомимы «Агасфер» с параллельным чтением сценария авторами его В. Сириным и И. Лукашем. Сюжет трагической пантомимы по ширине замысла претендует на философско-символическое значение и сквозь разные эпохи проводит идею вечного странствования любви, неудовлетворенности и роковой обреченности. Но как часто в таких произведениях основная мысль (выраженная в красивых стихах пролога) туманно мерцает, дробится – символы проведены недостаточно последовательно и не чувствуется выдержанной аналогии в стилизациях разных эпох. Основным образом сомнительно<е> превращение Иуды в Агасфера и романтическое истолкование предательства Иуды ради отвергающей его Магдалины неинтересно после сложно-психологического освещения Андреева и Гедберга. Совершенно неравнозначны дальнейшие воплощения Агасфера в Черного Паладина, торжествующего героя Герцога, бродячего пророка времен инквизиции, Марата, убиваемого Шарлоттой вне любовного конфликта, Байрона и современного героя северного городка. Хороша местами красочная сторона, большие постановочные возможности
